— Очень жаль, доктор Фредро. Но не пойдет.
— Возможно, я смог бы… Я мог бы и немного увеличить сумму.
— Нет, сэр! Даже если сумма будет в десять раз больше. Другие уже пытались пробраться в эту дурацкую раковину, и все плохо кончили.
— Подумаешь, плохо кончили, — сказал Мджипа. — Тебя медь в любом случае рано или поздно ждет плохой конец.
— Я все же предпочел бы поздно, а не рано. Как вы, джентльмены, знаете, я готов идти на риск, но то, что вы предлагаете, это не риск — это неизбежная смерть.
— Послушай, — сказал Мджипа. — Я уже обещал доктору Фредро, а ты передо мной в долгу, и мне в особенности хочется, чтобы именно ты взялся за это дело.
Феллон бросил на консула острый взгляд.
— Почему в особенности?
Мджипа сказал:
— Доктор Фредро, извините нас на пару минут. Подождите меня здесь. Пойдем, Феллон.
Феллон, злобно скалясь, последовал за Мджипой наружу. Когда они нашли место, где их никто не мог услышать, Мджипа негромко сказал:
— Дело вот какое. За последние три года на подведомственной мне территории пропало трое землян, и я не сумел получить о них никаких сведений. Притом они люди не того сорта, чтобы связаться с сомнительной публикой и оказаться в реке с перерезанным горлом.
— Ну и что? — сказал Феллон. — Если они пытались проникнуть в Сафк, это только доказывает, что я прав. Так им и надо.
— У меня нет оснований предполагать, что они пытались проникнуть в Сафк — но они очень даже могли оказаться там поневоле. В любом случае, я пренебрег бы своим долгом, если бы, столкнувшись с подобной загадкой, не приложил всех возможных усилий для ее разрешения.
Феллон покачал головой.
— Если тебя так тянет в эту уродину, то давай — лезь…
— И полез бы, если бы не цвет кожи, который не скроешь, — Мджипа схватил Феллона за руку. — А так придется лезть тебе, уважаемый Феллон — полезешь, никуда не денешься.
— Зачем? Чтобы расписать пульку с теми тремя пропавшими?
— Чтобы выяснить, что произошло. Господи, ты что, бросишь своих соплеменников на произвол этих дикарей?
— Это еще посмотреть надо. Иных и брошу.
— Но это же земляне, твой собственный народ…
— Я, — сказал Феллон, — пытаюсь судить о людях по их личным качествам, не обращая внимания на то, руки у них, хоботы или щупальца. И, по-моему, это гораздо более цивилизованный взгляд на вещи, чем твой.
— Ну что ж, значит, как я понял, взывать к твоему патриотизму бесполезно. Но не удивляйся, когда придешь ко мне за очередной гериатрической дозой, если вдруг выяснится, что таблетки у меня кончились.
— Если потребуется, я могу их купить на черном рынке.
Мджипа одарил Феллона убийственным взглядом.
— И как долго, по-твоему, ты сможешь наслаждаться своим долгожительством, если я расскажу Хабарьяну, как ты шпионишь в пользу камурана Кваата?
— Как я шп… Не понимаю даже, о чем ты, — ответил Феллон, чувствуя, как внутри у него все холодеет.
— Еще как понимаешь! И можешь не обольщаться: нужно будет — все расскажу.
— Вот как… Значит, после всех твоих благородных речей ты все-таки выдашь соплеменника-землянина кришнаиту?
— Особой радости это мне не доставит, но ты не оставляешь мне выбора. Пользы человеческой расе от тебя все равно никакой — ты только роняешь наш престиж у кришнаитов.
— Тогда зачем тебе вообще со мной связываться?
— Затем, что, при всех твоих недостатках, ты как нельзя лучше подходишь для этой работы, и я любыми средствами заставлю тебя взяться за нее, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
— Как я смогу туда пробраться без грима?
— Это я обеспечу. А теперь возвращаемся в павильон, и — либо ты скажешь Фредро, что согласен, либо я сообщу министру Кира о твоих встречах с этой змеей, Квейсом из Бабааля. Выбирай.
Феллон остановил взгляд налитых кровью глаз на консуле.
— Ты не можешь снабдить меня какой-нибудь предварительной информацией? Планом здания, к примеру, или описанием йештитских обрядов?
— Нет. По-моему, о внутреннем устройстве храма кое-что знают — или думают, что знают — неофилософы, но у меня нет связей среди последователей их культа в Балхибе. Так что, по этой части тебе придется выкручиваться самому. Ну?
Феллон помолчал еще с минуту. Потом, заметив, что Мджипа собирается открыть рот, выругался:
— А, черт с ним! Ты выиграл, будь ты проклят. А теперь давай ту информацию, какая у тебя есть. Кто эти трое пропавших землян?
— Один из них Лаврентий Боткин, научно-популярный писатель. Однажды он пошел прогуляться по городу и больше не вернулся.
— Я, по-моему, читал что-то об этом в «Рашме». Дальше.
— Другой — Кандидо Суареш, бразильский инженер. И еще Адам Дали, директор американского завода.
Феллон спросил:
— Ты обратил внимание, какие у них профессии?
— Все они связаны с техникой, в той или иной степени. Если ты это имеешь в виду.
— Может быть, кто-то пытается собрать инженеров и ученых, чтобы они производили для него современное вооружение? Такое уже бывало, ты же знаешь.
— Я думал об этом. Если меня не подводит память, — с качал Мджипа, — ты сам когда-то пытался провернуть что-то подобное.
— Ну-ну, Перси, не будем ворошить прошлое.
Мджипа продолжил:
— Но такое случалось до того, как мы получили псевдо-гипнотический метод Сан Реми. Если бы только он был разработан несколькими десятилетиями раньше… Как бы то ни было, похищенные просто физически не могут делиться информацией такого рода — даже под пытками — как не смог бы поделиться ты или я. И туземцам это известно. В любом случае, гадать не имеет смысла — когда мы обнаружим пропавших землян, мы, вне всякого сомнения, узнаем и причины, по которым их похитили.
Глава III
Кришнаитский Длинный день умер. Хотя Энтони Феллон отпирал собственную входную дверь, у него был немного вороватый вид. Он крадучись проскользнул внутрь, тихонько снял портупею с рапирой и повесил ее на вешалку для шляп.
Он недолго постоял, прислушиваясь, потом на цыпочках прошел в главную комнату. Снял с полки пару бокалов из настоящего хрусталя, вышедших из-под искусных рук маджбурских ремесленников. Это были почти единственные чего-то стоящие вещи в этой маленькой обветшалой гостиной-столовой. Феллон приобрел их в один из тех редких моментов, когда был при деньгах.
Он раскупорил бутылку (кришнаиты еще не вкусили блаженства винтовых пробок) и налил по порции квада в оба бокала. На бульканье из кухни донесся женский голос:
— Актане?
— Это я, дорогая, — сказал Феллон на балхибу. — Герой, вернувшийся домой…
— Явился, наконец! Как видно, хорошо ты ублажил свою беспутную особу на Фестивале. Клянусь ’Анериком Просветителем, и рабыни видят больше развлечений, чем я.
— Но, Гази, любовь моя, я же тебе много раз говорил…
— Конечно, говорил! Вот только стоит ли мне верить твоим байкам? Ты меня, наверное, дурой полной почитаешь? И зачем только согласилась я на то, чтоб ты стал моим джагейном, ума не приложить мне.
Задетый за живое, Феллон огрызнулся:
— Потому что ты была женщиной без брата и без крова над головой. А теперь перестань ныть и иди сюда — и давай выпьем. Я хочу тебе кое-что показать.
— Ах ты зафт! — разгневанно начала женщина, но тут до нее дошел смысл его слов. — О, в таком случае, сейчас приду.
Занавеска, отделявшая кухню от комнаты, раздвинулась, и вошла джагайни Феллона. Это была высокая и мощно сложенная кришнаитка с хорошей фигурой и привлекательная, по кришнаитским стандартам. Феллону она была не любовницей, но и не женой: ее статус соответствовал чему-то среднему.
Балхибцы не признавали брака, считая его малопрактичным для народа воинов, каковым они и являлись последние несколько веков. Вместо этого, женщина обычно жила у одного из своих братьев, где ее периодически навещал ее джагейн. Эти отношения можно было расторгнуть по желанию любого из партнеров, но, пока они были в силе, они носили обязывающий исключительный характер. Заботы по воспитанию детей ложились на брата женщины, и поэтому вместо отчеств, характерных для остальных народов Варасто, балхибцы пользовались приставками, производными от имени дяди по материнской линии. Так, полное имя Гази было Гази эр-Дукх — Гази, племянница Дукха. Женщины же, которые — как Гази — проживали непосредственно со своими джагейнами, считались неудачницами и declasse[5].
Глядя на Гази, Феллон пытался решить, так ли уж умно он поступил, выбрав Кришну в качестве арены для своей внеземной деятельности. И почему он не бросал Гази? Остановить его она не могла. Но она хорошо готовила, и, в каком-то смысле, он был привязан к ней…
Феллон протянул джагайни наполненный бокал. Она приняла его со словами:
— Женщина благодарна, но, боюсь я, истратил ты последнее.
