нет рядом. Я оборачиваюсь в темноте, чувствуя пустоту, но внезапно в мою грудь врезается сильный удар.
Волна боли охватывает меня, и я отлетаю в невесомость.
Падая, лишь мельком, но посреди тьмы я видел силуэт. И пусть мои глаза заливалились кровью, я все равно видел… и знал — это она, Элли, и мне нужно найти ее. Тьма наконец обхватывает меня, и я совсем не понимаю, где я оказался, но точно знаю, что это лишь начало…
Я найду тебя, Элли…
Глава 2
Глаза медленно поддаются, голоса в голове стремительно затихают, а перед взором из темноты открывается белая… больничная палата? Тело в странной позе зафиксировано в гипсе, а голова просто раскалывается.
Максвелл… имя врезается в мысли!
Память старается вернуть все крохотные осколки воспоминаний, но как он оказался здесь и почему все так плохо? Кусочки его идентичности пытаются собраться вместе, словно головоломка из бессмысленных элементов.
С усилием поднимая веки, он вновь видит потолок, который сейчас кажется чужим и даже немного агрессивным. Он чувствует, как нити боли шевелятся в его мозгу, создавая спираль из бесконечной агонии.
И вдруг как-то стало громче, как будто кто-то нарушает спокойное уединение его боли. Голоса. Звуки. Поначалу они несутся через вуаль боли и путаницы, но затем начинают проясняться.
— Ое огшерзя, ое огшерзя!
Это слова медсестры или доктора? Максвелл пытается придать им смысл, но они как звуки из чужой вселенной, где каждое слово — смешное, несоответствующее друг другу сочетание букв.
Максвелл внезапно осознает, что он не может двигаться!
Ни ноги, ни руки его не слушаются! Вернее, он их даже не чувствует! Это словно какой-то кошмар, из которого нельзя проснуться! Паника начинает подниматься, но немыслимая агония боли гораздо быстрее затягивает его в свои сети!
Дверь в палату распахивается, и Максвелл слышит шаги. Его сердце колотится, но он даже не может встретить взглядом посетителя. Череда вопросов начинает наседать, а ответы лишь кажутся недостижимыми.
И вот, как из пустоты, появляется он — типичный представитель медицинских профессионалов с белым халатом. Широкоплечий доктор шагает к постели Максвелла, словно у него есть важные новости, которые нужно обсудить именно здесь, в палате, окруженной армией белохалатов.
— Эй, ахаха, пора подниматься, ахаха! — тело парня словно вспорхнуло вверх, устремившись в положение сидя, а одеяло без стеснения слетело, обнажая мумифицированное бинтами тело.
— Мнпзфрп!!! — вырвалось изо рта.
Давай, рука, давай!!!
— Тааак, посмотрим, ахаха! — голос доктора ворвался в этот сюрреалистический момент, словно хлесткая плеть по заднице.
Максвелл почувствовал, как волна ярости захлестнула его, будто смесь адреналина и злости, которая могла бы поднять тонну металла над землей и запустить его на эмоциях в космос.
— Максвелл Дельгадо, ахаха, это вы? — доктор смотрел так, будто его пациент редчайший экземпляр зоопарка.
— Мнпзфазщ!!!
— Ахаха, так, 70% тела покрыто ожогами, замечательно, ахаха, так-так-так, переломы ребер, таза, прочих костей, ахаха, прелестно, в том числе черепа, ахаха, потеря конечностей, ахаха, чудесно, падение с… какая прелесть!
На мгновение даже мысли парня замерли.
Небольшой треск…
— Что-то упало, ахаха? — доктор поднял глаза, — Прямо как вы с 25 этажа, ахаха!
Максвелл нашел в себе силы, его дыхание зазвучало как зловещий рев, а пальцы начали дрожать в воображении. Взглянув на доктора, он молниеносно нацелил свой взгляд на его ехидное, саркастичное лицо.
— Что ж, ахаха, я должен оставить вас, ахаха, в одиночестве, ахаха! — доктор весело хлопнул руками друг об друга, — Ахаха, только не надо плакать слишком громко, ахаха, медсестер разбудите, ахаха!
В ту минуту, когда дверь захлопнулась, больничная палата заполнилась медленным эхом, оставляя Максвелла один на один со своим собственным бессильным телом. Напряжение становилось лишь сильнее.
Нет, это не может быть правдой!
Глаза Максвелла буквально искали хоть какой-то признак нормальности в этой кошмарной ситуации. Он пытался поднять руку, но в ответ получил только мертвое оцепенение. Ничего не двигалось, его тело было отключено от его командного головного центра.
Череда безуспешных попыток пошевелить пальцем, а затем и головой, заставила его сердце биться ещё быстрее. Всё это казалось нереальным… кошмар, из которого он проснется. Но время шло, и Максвелл продолжал оставаться запертым в своем беспомощном теле.
Этого не может быть! — горькая ирония пробивалась сквозь его мысли, — Я всегда был активным, всегда двигался и жил на полную катушку. Это несправедливо!
Максвелл попытался вздохнуть, но даже это оказалось бесполезным. В груди стояла непреодолимая тяжесть, словно воздух отказывался входить в его легкие. Его глаза наполнились слезами.
Я не могу остаться таким!
ЭТО НЕ Я!
Внутренний крик Максвелла стал отголоском его бессилия.
Он пытался отрицать происходящее, отмахиваться от этой ужасной реальности. Он готов был взорвать всё вокруг только ради того, чтобы почувствовать движение, свободу.
Всё вокруг померкло, затмеваясь жгучими вспышками ярости, которые вырываются из глубины его души. Внутренний вулкан, который спокойно жевал лаву прошлой жизни, внезапно извергается, заливая сознание яростью и ненавистью. Максвеллу кажется, что весь мир обратился против него, заслуживая только его беспощадных проклятий.
ЭТО ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО!!! — разрывается он, словно хочет оглушить свои собственные мысли.
Его голос в голове звучит резко и беспомощно одновременно.
Он ненавидит мир за то, что тот довел его до этой точки. Ненавидит гипс, который словно замуровал его в этот адский момент. Ненавидит даже уборщика, который месяц назад случайно забрал его заказ в общепите.
Максвелл разрывается между желанием разорвать всё на куски и попросту уйти от всего этого. Его руки хотят сжаться в кулаки, готовые ударить кого-то во что бы то ни стало. Но их беспомощная неподвижность лишь напоминает о бессилии.
Это так абсурдно… внутри бушует гнев, а наружу выходит только беспомощность!
Он ругает каждого, кого когда-либо знал, каждого, кто даже близко не стоял рядом. Вся эта бессмысленность жизни сжимает его сердце. Даже стены палаты, кажется, смеются над ним.
СРАНАЯ ПАЛАТА, НЕНАВИЖУ!!! — фляга его уже давно засвистела, а в голове звучат только грязные слова и вопли.
И в конце концов, вихрь его разгневанных речей начинает улетучиваться, как дым от обожженной поляны. Максвелл понимает, что его гнев — это лишь мгновение в широком потоке времени. Он чувствует, как измученные горячей страстью слова перетекают в чередующийся вдох и выдох.
С каждой секундой его безмолвия, Максвелл чувствует, как в нем рождается стремление, желание хоть как-то двигаться, вырваться из
