Пров внезапно замолчал, а потом, уставившись на Андрея, продолжил с издевкой в голосе:
– И кто, скажите мне, молодой человек, все это устраивал? Всю эту чудовищную жизнь? Я? Нет, я был лишь орудием, инструментом. Может быть, тот, с глазами-дулами? Так ведь вы знаете сами, что нет у него большой власти на этом свете. Комиссар, полицай, чекист… Подстраиваться не надо было. А какая возможность все вынюхивать, требовать и безнаказанно уничтожать тех, кто хоть как-то мог тебе чем-то помешать! Кто, скажите, все это организовал? Намекну: не переоценивайте мои возможности, молодой человек. Я лишь воспользовался обстоятельствами, обратил их к своей пользе. Не более того. А устроили все это людишки себе сами.
Погасив сарказм и устало вздохнув, Пров вновь заговорил:
– Впрочем, потом все как-то осложнилось. Жизнь стала спокойнее. Что мне было совсем не на пользу. Пришлось меняться. Снова надо было уходить в паучью нору, затаиваться, расставлять сети и ждать свою муху. И что же, опять рядиться психиатром? Народ к тому времени переменился окончательно. После всего, что с ними произошло, людям гораздо легче было поверить в дьявола. Да только священники доверие уже тоже потеряли. Тогда я понял: следующий посланец пойдет не к врачу, он пойдет к историку. И, как видите, молодой человек, я все рассчитал правильно.
– И как же вы стали историком? – поинтересовался Андрей.
– Ну, мысли у меня начали работать в этом направлении еще в конце войны, – охотно продолжил Пров, – когда я служил у немцев полицаем. Тогда, как я вам и говорил, молодой человек, я перетаскал к себе в дом значительную часть фондов разрушенного архива. Словно предчувствовал. Потом, правда, пришлось отвлечься. Уж больно заманчивой показалась мне должность чекиста. Но квартирку с архивом оставил за собой, на будущее. В пятьдесят шестом я вернулся в Курск. И уже Поморцевым. Подвернулась оказия. Встретились мы здесь, на кладбище. Случайно. Я прямо с поезда, еще с документами на имя Овича (впрочем, я понимал, что пользоваться ими в этих местах уже не следует) пришел навестить собственную могилку. А он приехал откуда-то из Сибири к фронтовому другу. А друг его, видишь ли, помер к тому времени. Вот он и зашел на кладбище проститься. Лучше и не придумаешь. Никто его здесь не знал. Куда делся? Да уехал обратно, в Сибирь. А похож был, гад, на меня. Даже фотографию не пришлось переклеивать в паспорте. С этим паспортом я и вернулся в Курск, пошел работать кочегаром, обжил квартирку с архивом. Да стал помаленьку показывать свои фонды специалистам. А потом попался мне один студентик. К нашему делу он никакого отношения не имел. Случайно увидел мой архив, заинтересовался. Привязался ко мне. Не в смысле настойчивости, а в смысле дружбы. Очень помог в плане популяризации моей личности в местных краеведческих кругах. Мы с ним, можно сказать, сдружились. Да потом стал он меня беспокоить. Все расспрашивал, чем я раньше занимался. И откуда у меня такое знание местной истории. Пришлось от него избавиться.
– Убили? – пробормотал Андрей.
– А что мне оставалось делать? – хихикнул Пров. – Вы бы, молодой человек, хотели, чтобы я и студента этого заставил покончить с собой? Во-первых, не было у него к тому никакого основания. Никто к нему по ночам не являлся. А во-вторых, народ к тому времени совсем зачерствел душой.
– Да уж не вам судить насчет чужих душ, – рискуя разозлить своего палача и тем самым приблизить собственную гибель, не выдержал Андрей.
– А кто будет судить? – злобно скрипнул Пров. – Может быть, вы претендуете на вакантное местечко мировой совести, молодой человек? Слов нет, в душах вы знаете толк. Особенно в девичьих. И паче всего – в невинных. Одну уже погубили.
– Причем здесь я? – простонал Андрей, чувствуя, как при мысли об Ане его левое плечо немеет от тянущей боли, которая медленно сползает вниз по руке, отзываясь легкими покалываниями в пальцах. – Мы оба с вами погибшие души.
– Верно, верно, – неожиданно обрадовался его мучитель, – я об этом и говорю: другой народ пошел. Такой, как мы с вами. Ничем его не взять.
– И вам пришлось действовать по-иному? – вновь изо всех сил желая потянуть отпущенное ему время, поинтересовался Андрей.
– Пришлось, – почти ласково кивнул Пров, – пришлось тебе многое объяснить. Чтобы заманить сюда. Вроде наживки получились все мои истории.
– Могу я узнать… – спросил Андрей, потом замялся и продолжил уже почти просительно: – Все равно вы меня убьете, так что вам нет решительно никакого смысла таиться.
– Это справедливо, – хихикнул Пров. – Так редко предоставляется возможность похвастаться собственным умом. Тут и с полудохлым юношей разоткровенничаешься. Спрашивайте, молодой человек, спрашивайте. Сегодня вам ни в чем нет отказа.
– Мне интересно, насколько правда то, что вы рассказали мне о самом себе? – спросил Андрей.
– Чистая правда, – скрипнул старик, – к чему было выдумывать, когда жизнь такого накрутила, что ни один романист не вообразит?
– А кто здесь лежит? – поинтересовался Андрей и кивком показал на вырытую им же самим яму.
– В могиле-то? – хихикнул Пров. – Местный один. Крестьянин. Не Аким Поморцев, ясное дело, с другой фамилией. Уж сейчас и сам позабыл. Мне ведь ей воспользоваться не пришлось. Да и не это мне тогда было нужно. Важно было самого себя похоронить.
– А еще кто? Тот родственник, что загадил травку?
Старик кивнул.
– Но ни на кого я не потратил столько времени, сколько на тебя, заморыш полудохлый! – хмыкнул Пров, снова переходя на «ты».
Старик склонился к Андрею и затряс перед его лицом своим костлявым кулаком. Андрей невольно отшатнулся, не удержал равновесие и неловко упал на спину. Боль в связанных руках заставила его вскрикнуть.
– Впрочем, ты помог мне. Очень помог. Как никто другой, – нависая над распростертым на земле Андреем, продолжил Пров.
– Я? Чем же? – прохрипел тот.
– Да тем, что подтвердил еще раз, что от них, – старик злобно ткнул костлявой рукой в землю, – можно прятаться и дальше. Спасаться. Нет у них силы на этом свете. Нет! И я буду жить вечно. Слышишь? Вечно!
Старик был настолько отвратителен, что Андрей, вновь позабыв об осторожности, хотел что-то возразить. Но Пров, не слушая его, отрывисто, точно лаял, бросал слова в воздух:
– Жить вечно! Вечно! Вечно!
– И это вы называете жизнью? Да какая это жизнь? – заходясь истерическим хохотом, прокричал в лицо своему мучителю Андрей. – Сидеть, как паук в норе? Вы сами так сказали! И ждать, когда придет время убить очередную жертву? Трястись от каждого шороха? От скрипа велосипедных педалей? Не спать по ночам? Потому что ночью, наверное, особенно страшно, да?
– Страшно? – заскрежетал зубами Пров. – Да разве ты еще не понял, что такое «страшно»? Разве ты не видел того, с дулами вместо глаз? Разве не сидел лицом к лицу с тем, у которого черви вываливались изо рта? Не представлял, как такие же черви вгрызутся в твое тело и будут буравить его, продираясь все глубже и глубже в твою плоть? А потом, сбившись внутри тебя клубками, начнут там копошиться.
– Я не думал, что… – прошептал Андрей, чувствуя, как прежняя предательская тошнота подкатывает к его горлу, перехватывая его, сдавливая, не давая вздохнуть.
– Ты не думал? А я знаю, – зашипел Пров ему в лицо, – чувствую. Тот, червивый, тоже был когда-то человеком. Таким же, как мы с тобой – проклятым. И ты пойдешь вслед за ним из-за этой твоей Ани. К червям. Время от времени ты будешь их сплевывать. И чувствовать, как другие черви поднимаются все выше по твоему горлу. А в твоей утробе копошатся третьи. Трутся своими сколькими холодными тельцами о твои внутренности. А когда не могут протиснуться между ними, то просто прогрызают себе путь наружу…
– Хватит, я прошу, – простонал Андрей, перед глазами которого поплыли радужные круги.
В грудь его точно вонзили кол. И вытащить его было невозможно. Ведь руки его были связаны за спиной. Он беззвучно хватал и хватал ртом воздух, не чувствуя его, и уже ничего не видел перед собой из-за слившихся в единое целое радужных кругов.
– Хватит, – беззвучно прошептал он, – хватит.
– «И ты называешь это жизнью?» – передразнил Андрея его мучитель, но тут же судорожно и отчаянно закашлялся, должно быть, подавившись слюной, и лишь потом прокричал визгливо: – Да! То, как я живу теперь, я называю жизнью. Ибо лучше что угодно, только не туда, к ним! Что угодно. Да, таиться, прятаться, подкарауливать очередную жертву и следить за всем подозрительным, включая скрип велосипедных педалей. Да, это жизнь. Какая бы она ни была. Жизнь. Только не туда, не к ним. Нет. Ты сам скоро поймешь мою правоту. Очень скоро…
– Не… – Андрей запнулся, не зная, что же он хотел сказать.
Может быть, «не надо»? Или «не хочу»? Если бы мог, он заслонился бы от Прова руками. Впрочем, он и так уже не видел своего мучителя – разноцветная пелена застлала ему глаза. Но он заткнул бы уши, чтобы не слышать этот пронзительный визгливый голос, который буравил его не хуже проклятых червей.
