Конечно, в одиночку человек был бессилен что-либо сделать. Показателен такой случай. Обнаружив у одного из рабочих легочную болезнь, местные врачи посоветовали ему подлечиться на юге, где воздух почище. Компании должна была выплатить ему часть заработной платы, поэтому, прежде чем уехать в Рио-Гранде-ду-Сул, он отправился в контору, чтобы получить причитавшиеся ему деньги.
— Мне нужно получить деньги — должок за компанией, — сказал он вахтеру у проходной.
— Подожди здесь, — ответил тот и пошел в контору. Вернувшись, он сказал:
— Ты уже здесь больше не работаешь, поэтому пропускать тебя не имею права.
Вне себя от ярости, рабочии выхватил нож, ударил им вахтера и скрылся. Больше о нем никто ничего не слышал.
Подобные мелкие конфликты с администрацией могли бы быть разрешены профсоюзом одним телефонным звонком. Однако в то время профсоюз металлистов Сан-Паулу контролировался людьми, назначенными военной хунтой после переворота 1964 года.
Маркос и его товарищи собрали информацию, подтверждавшую, что перед каждым собранием рабочих профсоюзное руководство частным образом встречалось с агентами секретной службы ДОПС. На этих встречах они договаривались о том, что, если кто-то из независимых делегатов выступит с требованием поставить на голосование угодное компании решение с тем, чтобы не допустить его принятия, агенты ДОПС спровоцируют потасовку, и тогда председательствующий воспользуется этим, чтобы объявить собрание закрытым.
Поскольку профсоюз не реагировал на требования рабочих, Маркос и его товарищи создали комитет для организации встреч с представителями других предприятий своего района. На них они обсуждали общие проблемы и возможные пути их решения. Они хотели каких-то перемен, но в то время уже одного этого было достаточно, чтобы попасть в разряд подрывных элементов.
В мае 1970 года Маркос познакомился с Марлии Соккас, участницей движения сопротивления, которая никак не могла устроиться на работу. К тому же она жила в доме, уже ставшем как-то объектом полицейской облавы. Маркос вызвался помочь ей найти работу и более безопасное место жительства. Правда, к этому времени он и сам был без работы, поскольку вынужден был уйти с завода после того, как у него обнаружили затемнение на легких и синусит. Когда врач из государственной поликлиники рекомендовал Маркосу бросить работу, тот запротестовал:
— Я не могу. Без работы я просто умру с голоду.
— В таком случае вам нужно работать лишь положенное время — восемь часов в день.
Маркос попросил врача дать соответствующее письменное заключение, а затем показал его своему начальнику. Через неделю его уволили. «К качеству вашей работы у нас претензий нет, — сказал ему начальник. — Вы нас не устраиваете потому, что не можете работать долго. А за воротами вашего места дожидаются сотни».
Всю следующую неделю Маркос провел в поисках работы. Почувствовав угрызения совести, оттого что совершенно забыл Марлин (а ведь он обещал ей помочь), Маркос решил заехать к их общему другу и оставить ей записку. «Не знаю, как там у тебя дела, — написал он. — Давай вместе пообедаем и все обсудим». И он указал адрес маленького ресторанчика в районе Лапы в Сан-Паулу.
Маркос, конечно, не знал, что четыре дня назад Марлин арестовали и теперь беспрерывно пытали. Полицейские сыщики перехватили записку и привезли Марлин в указанное место для опознания Маркоса.
Войдя в кафе, тот сразу же увидел пятерых полицейских, уже дожидавшихся его. Все они были в рубашках на выпуск, скрывавших пистолеты на поясах. Попав в засаду, Маркос хотел было разорвать на мелкие кусочки листок бумаги с именами и адресами других участников движения, которых он хотел повидать в тот же день. Но полицейские, не стесняясь посетителей и прохожих, тут же набросились на него и стали бить кулаками и ногами, пытаясь завладеть этим клочком бумаги. Маркос был человеком небольшого роста и хрупкого телосложения, и руки у него были почти детские, поэтому полицейские легко отобрали бумажку. Затем его затолкали на заднее сиденье фургона. На переднем сиденье он увидел Марлин. «Покажи ему руки! — приказал один из полицейских. — Покажи, чтобы он знал, что теперь ожидает и его».
Марлин показала руки. Даже под бинтами было видно, что они распухли так, что чуть ли не вдвое увеличились в размере. Кончики пальцев и запястья были черными. Маркос посмотрел и больше не винил Марлин в тем, что та предала его. Не мне судить, решил он, виновата она или нет. Ведь ей столько пришлось пережить.
Как только фургон въехал во двор штаб-квартиры ОБАН, три сидевших сзади полицейских тут же стали бить Маркоса. Прежде чем задать первый вопрос, они били его в течение нескольких часов. Затем начался допрос. Тюремщики хотели знать, кто собирал жалобы рабочих на заводе и подсказывал им пути разрешения их проблем. Хотя Маркосу было известно не так уж много, он решил не говорить даже этого. Он избрал тактику, к которой обычно прибегают многие заключенные, когда их начинают пытать. Чтобы хоть как-то передохнуть после очередных побоев, он начинал валять дурака, сообщая ложные сведения. На их проверку уходили часы, а то и весь день. Но за такие передышки приходилось дорого платить. Когда полиция выясняла, что это всего лишь уловка, пытки становились еще более жестокими. И все же благодаря этому приему Маркосу удавалось хоть несколько часов не испытывать боли. Что будет потом, его мало интересовало. Может быть, завтра его и в живых-то не будет.
Следуя этой тактике, он назвал адрес тетки своей бывшей жены. Увидев эту старую женщину, подумал он, каждый тут же поймет, что никакая она не революционерка. Ну а о самом Маркосе та сможет лишь сказать, что он пару раз ночевал у нее. О его настоящей работе она и но догадывалась.
Передышка, однако, длилась недолго, и Маркос был все еще жив. Его снова начали пытать. Привязав локти к коленкам, полицейские пропустили между ними шест и подвесили Маркоса спиной вниз на высоте чуть больше метра от пола. Взяв лопаточку с просверленными отверстиями, они стали бить его по заднему месту. После ста ударов кожа у него вздулась и почернела от запекшейся крови: Нанося удары, полицейские выкрикивали: «Ублюдок!», «Сукин сын!» — и грозились его изнасиловать.
Маркос слышал все, как в тумане. Угрозы и оскорбления выкрикивались пытавшими скорее для того, чтобы чуть подбодрить себя и вновь наброситься на свою жертву с еще большим остервенением.
Закончив избиение, они подсоединили один конец от полевого телефона к мизинцу ноги Маркоса, а другой — к его члену и стали периодически подавать напряжение. Электрический разряд пронзал его сверху вниз и снизу вверх. Маркос даже не осознавал, что кричит. Он понял это лишь тогда, когда тюремщик сунул ему в рот кляп. Нечеловеческие крики Маркоса веселили палачей, но бразильцы, жившие по соседству с тюрьмой ОБАИ, особых восторгов от этого не испытывали и начали жаловаться. Тогда тюремщики стали прокручивать пластинку с записями эстрадных песен в исполнении популярного в Бразилии певца Роберто Карлоса. «Иисус Христос, — пел певец, — вот я и пришел».
«Я ни о чем не жалею, — думал Маркос. — Вместе с друзьями я боролся за что-то хорошее, человечное и доброе. Пусть мой вклад небольшой, но я вношу его в общую борьбу за новое общество. В Евангелии сказано, что Иисус жил среди воров и проституток. Там, на заводе, я жил и вел себя как истинный христианин».
Маркос обливался потом. Во рту у него торчал кляп, так что нельзя было шевельнуть языком. Но и без кляпа Маркос вряд ли мог бы что-то сказать: он начисто потерял голос. Глаза опухли так, что веки почти не открывались. Он услышал, как кто-то сказал:
— Ну а теперь посмеемся немного.
Полицейские облили его водой. Чтобы подвести ток ко всем участкам тела, они прикрепили провода к животу и горлу Маркоса и сунули два конца в рот и в уши. Опустив его на пол, они включили ток. Маркос забился в конвульсиях, которые не прекращались и после того, как ток был отключен. Прошло полтора месяца, но судороги продолжались. Тогда его отправили в военный госпиталь и вызвали туда священника, чтобы тот исповедовал узника.
Иногда, несмотря на непрекращающиеся конвульсии, Маркосу удавалось все же уснуть. Тогда у его кровати появлялись надзиратели и будили его. «Ты не рабочий, — говорили они. — Ты геолог. А это значит, что на завод ты пошел для того, чтобы вести там подрывную деятельность. Вот поправишься, и мы снова за тебя возьмемся».
Но Маркос не поправлялся. Военные врачи никак не могли остановить конвульсии. Теперь у его койки дежурили две монашенки. Когда Маркос увидел их первый раз, он обрадовался: ведь это женщины, и одна эта мысль уже согревала ему душу.
— Как это ужасно, — прошептала одна из них. — Разве так можно? Просто страшно.
«Они ничего не понимают», — подумал про себя Маркос.
