В. осторожно подошел к невыраженцу сзади. Тот стоял смирно, как покорная овца. Его обнаженная шея была полностью открыта для удара, но он был так тих и беззащитен, что у В. рука на него не поднималась. Но в то же время ему не хотелось связываться с чересчур активными невыраженцами, такими как злостьные. Ведь они наверняка сопротивляться начнут, как бы В. самому не пострадать. И он, вздохнув, занес руку над шеей невыраженца.
Он видел затылок, вроде бы знакомый и в то же время как будто чужой, ведь В. никогда не разглядывал свою голову с такого ракурса. Видел раковины ушей, видел жилку на шее, в которой билась кровь. Да что же это такое? Нет, он не может этого сделать, не может! Все это так походило на убийство настоящего человека, что В. был не в состоянии нанести удар. Но что же делать? У него больше нет сил выносить нескончаемый парад его наихудших пороков. Чувствуя себя последним мерзавцем и догадываясь, что поступает неправильно, В. резко обрушил обломок на шею невыраженца… и в тот же миг взвыл от боли.
Из раны на шее невыраженца полилась кровь. Невыраженец никак не отреагировал, только чуть вздрогнул, а вот В. чуть не плакал от боли. На его настоящем теле не было ни царапинки, но сильная боль в шее как раз в том месте, куда В. ткнул невыраженца, не оставляла никаких сомнений, что В. по сути нанес удар самому себе. Охая и держась за шею, В. отошел от невыраженца. Вот оно как! А что же произойдет, если В. вздумает прикончить одного из них? В. совсем не хотелось проверять эту теорию на практике…
Итак, убивать невыраженцев нельзя. Что же делать? Больше ничего в голову не приходило.
- Эй вы! - громко крикнул В. - Эй вы, идите отсюда! Пошли вон, я вам говорю! - и В. замахал на невыраженцев руками.
Но ни его крики, ни какие-либо манипуляции руками не могли привлечь внимание невыраженцев, с головой погруженных в свои чувства.
«Вот ведь еще напасть!» - думал В. Он продолжал бродить среди невыраженцев, пытаясь спровадить их сам не зная куда. Но единственное, чего он достиг, это того, что два злостьных невыраженца раздражились и вдвоем напали на В., который еле унес от них ноги.
«Да уж, проблема!» - качал головой В., наблюдая как один из плакостных невыраженцев упал на диван, и зашедшись в истерике, дрыгал ногами. Жадностьный невыраженец тут же подбежал к дивану и стал отбирать рваные подушки у плачущего В., в то время как похотьной крался к дивану, что-то мыча себе под нос и облизываясь.
- А что б вас! - раздосадованный В. отвернулся. Он не мог смотреть на это безобразие. Но опять ему оставалось только молча наблюдать, ведь куда ни поворачивайся, повсюду наткнешься на очередного одержимого чувствами В.
Через какое-то время В. даже привык к шуму, гаму и суете вокруг. Хотя это зрелище навевало тяжелые думы.
«Неужели я сам породил все эти создания? - спрашивал себя В. - Хорошо, я согласен, злости в последнее время у меня было предостаточно. Но эти-то откуда? Откуда жадность, зависть, похоть? А вон тот пакостник? Его хлебом не корми, дай только посмотреть, как издеваются над другими. Неужели все это я? Неужели это мои чувства?»
В. посмотрел на безумного В., который вытащил изо рта язык и тянул его, словно пытаясь вырвать с корнем. «А это что означает? Может, я и вправду схожу с ума? Или уже сошел? Невозможно поверить, что мною когда-нибудь владело что-то подобное», - недоумевал В. Он не отрываясь, смотрел на безумного невыраженца, стараясь понять, вспомнить…
И он вспомнил. Это случилось не день и не два, а несколько лет назад, когда у В. еще была работа. В. тогда сидел на невыносимо скучном и невероятно занудном заседании в большом конференц-зале за огромным столом, где собралось около тридцати человек. Каждый из этих тридцати по очереди напыщенно излагал свое авторитетное мнение. Свою занудную речь В. уже произнес, и теперь ему оставалось только слушать других, что, конечно же, не могло представлять ровно никакого интереса. Лица заседавших в его глазах давно слились в одно наводившее тоску мутное пятно.
В. подпирал рукой щеку и поглядывал на часы, но время никак не хотело бежать быстрее. В. разглядывал этих лощеных господ, сидевших с такими серьезными лицами, веривших, что они заняты важным делом, и эта атмосфера скучной сверхупорядоченности в конце концов опротивела ему.
Он вдруг подумал, а что будет, если он сейчас заберется на стол, скинет пиджак и примется корчить страшные рожи? Интересно, такое событие способно изменить выражение их лиц? Скорее всего, нет. В. уже видел, как двое дюжих охранников утаскивают его из зала, а заседание продолжается, как ни в чем не бывало. Может быть, кто-нибудь тихонько ухмыльнется в кулачок, но пожалуй, на этом весь инцидент будет исчерпан.
Вот тогда, видимо, в В. и зародился этот невыраженец, по крайней мере, похоже на то. Именно такие гримасы В. себе и представлял. А если бы он выразил то, что ему так хотелось выразить? Тогда бы невыраженца не было? Этого В. не знал, но ему показалось, что он на верном пути. Его осенило: «Если я выражу свои чувства, то невыраженцы исчезнут, потому что им нечего уже будет невыражать!» Такое решение казалось гениальным. В. тут же принялся претворять его в жизнь.
Он встал напротив безумного невыраженца и начал корчить рожи. Невыраженцу от этого было ни жарко, ни холодно. «Маловато чувства», - подумал В. и попытался припомнить и выразить как можно полнее ту жажду протеста против серой тоски, что терзала его когда-то.
Он вошел в раж и кривлялся под конец куда артистичнее своего невыраженца. На минуту В. и сам поверил, что полностью выразил свою немного съехавшую с катушек сторону, но на невыраженца это никак не повлияло.
«Нет не то, - подумал В., - должно быть, я ошибся. Оставим пока в покое этого сомнительного невыраженца. Возьмем чего-нибудь попроще».
И он решил заняться злостьными невыраженцами. «Уж это-то мне знакомо», - думал В. Он очень старался и немало преуспел в возбуждении у самого себя безудержного гнева, но злостьные невыраженцы по-прежнему были тут как тут, целые и невредимые. В. попробовал свои силы в выражении грусти, передразнивая плакостников, но снова безрезультатно. Единственным следствием его стараний было то, что В. выбился из сил и уже не мог вызывать у себя какие-либо чувства. Он без сил повалился в кресло. И снова ему оставалось только наблюдать.
Но сейчас уже В. смотрел на всех этих убогих созданий совершенно другими глазами. Он наконец понял, что действительно составляет с ними одно целое, и это понимание вызвало в нем некий переворот. Теперь невыраженцы уже не казались ему исчадиями ада, но скорее капризными детьми, которых плохо воспитали. В. даже почувствовал к ним нечто вроде нежности.
И в какой-то момент он подумал: «Раз я не могу ничего с ними поделать, пусть остаются. Уж лучше пусть будут здесь, при мне. А то еще обидит их кто-нибудь».
И в тот же миг, как он это подумал, невыраженцы начали исчезать. Вернее, они не исчезали, а просачивались сквозь стены, отправляясь туда, где В. уже не мог их видеть. Сперва они вдруг как-то разом все притихли, а потом заспешили прочь, словно вспомнили о неотложных делах. Даже тот, который сидел в ванне, выбрался оттуда и с тем же отсутствующим выражением лица прислонился спиной к стене и провалился в нее, как в яму. В., затаив дыхание, следил, как невыраженцы один за другим покидают его жилище, пока не осталось ни одного из так досаждавших ему существ.
Как ни странно, это событие не вызвало у В. особой радости, напротив, он почувствовал нечто вроде тоски по уехавшим навсегда родственникам. В. побродил по квартире, выискивая, не осталось ли где-нибудь хоть одного невыраженца, но их и след простыл. Теперь в квартире воцарилась звенящая тишина. Причем эта тишина распространилась не только на все углы и закоулки комнат, но и на самого В., который вдруг осознал, что все мысли в нем стихли.
В. как-то разом совершенно обессилел, будто только невыраженцы поддерживали его интерес к жизни. Теперь он так равнодушно взирал на все вокруг, что казалось, будто невыраженцы унесли с собой все его чувства. «Теперь я пустой, - подумал В. - Пустой и холодный. Теперь я готов», - и ледяная дрожь пробрала его. Готов? К чему готов? К чему-то страшному и неизведанному, но неминуемому. В. упал на диван, с которым уже успел сродниться, и спокойный сон пришел к нему.
Глава 24. Нежность
В. открыл глаза. Что это вокруг? Сон или явь? Где он? Ах да, это Дом тысячи дверей. Тысячи тайных, пугающих, исчезающих, неуловимых дверей… Мистер, Леяна, Джадж… Как давно это было, как далеко. Кажется, он был зол на кого-то, или на самого себя... Какая разница. Теперь ему все равно. Даже если бы В. захотел, он не смог бы сейчас почувствовать ни злобы, ни раздражения, впрочем, как и радости, наверное, тоже. В. терял свою жизненную силу, она сочилась из его пор, растворялась в воздухе с каждым выдохом, растрачивалась в последних ударах сердца. Капля по капле жизнь покидала В., и он не мог и не хотел ничего поделать с этим.
