В. так завелся, что не мог остановиться. Он все выкрикивал ругательства и вызывал Мистера на бой, но ответом ему была лишь гробовая тишина. Наконец, В. угомонился. Но потому только, что ему пришла в голову мысль о том, что мерзкому старикашке понадобится время, чтобы добраться со своего наблюдательного поста до этой комнаты. И В. стал ждать.
Тянулись минуты и часы, но В. по-прежнему был один. Никто не пришел. Вспыхнувший было огонек надежды окончательно потух. Ничем, ничем, ни слезами, ни ругательствами, ни проклятиями В. не сможет изменить своей участи. Его ждет бесконечное мучение и больше ничего. Если он и сможет заснуть, то завтра опять проснется для того только, чтобы опять страдать в угоду этим извращенцам. Для него нет выхода. Никакого. Никогда, никогда он не выйдет из этой комнаты. Никогда. Все кончено. Никогда.
И так повторяя про себя: никогда, никогда, никогда, В. чувствовал, как с каждым словом поднимается в нем ярость, как вскипает неугасимый вулкан, ищет выхода безумный джинн, над которым у В. нет власти. Еще мгновение – и В. взвыл как дикий пес и стал крушить все, что только попадалось ему под руку. Первым пострадал деревянный стул. Схватив его за спинку, В. с остервенением колотил им по стене, пока стул не разлетелся в щепки. Каждый удар, треск ломающегося дерева доставлял В. истинное наслаждение. Он кричал и гоготал как полоумный и, разделавшись с одним стулом, принялся за другой. Когда кончились стулья, В. взялся за диванные подушки.
Он колотил подушками по дивану, рвал ткань об углы стола, выворачивал нутро подушек, усыпая перьями комнату. Устав сражаться с подушками, В. вспомнил про Парадный Татачи. Вытащив его из чулана, В. принялся им кромсать все, что попадалось под руку.
Изуродовав диван и кресла, В. побежал на кухню. Он увидел чугунного монстра – печку – и яростно загоготал. Пару раз ударив по ней мечом, от чего печная труба погнулась, В. пнул печку, но в итоге лишь повредил себе ногу. От боли В. окончательно обезумел. Он ухватился за печную трубу, протащил перед собой печку на манер тарана и обрушил ее на стену. Со стены посыпалась штукатурка и там образовалась внушительная брешь. В. радостно взвыл. Он опять вооружился печкой и нанес еще один удар. Полетели куски кирпича и штукатурка. В. снова разбежался и снова ударил печкой стену. И потом еще…
Все было замечательно, и В., наверно, еще не раз предпринял бы подобную атаку, но к несчастью, силы его иссякли. Он протащил печку только каких-то два шага, и вынужден был бросить ее, потому что не смог больше сдвинуть с места чугунное чудище. Пошатываясь, В. проковылял в комнату, там еще пару раз пнул ногой валявшиеся кругом клочки подушек и обломки стульев, на большее его не хватило.
И снова он рухнул без сил на диван с разодранной обивкой, который к тому времени был усыпан перьями, опилками и обрывками ткани. В. и сам походил на испорченный грубой рукой механизм. «Я сломан, и жизнь моя сломана, - подумал он, - потому мне так хочется раздолбать все вокруг». Но эта мысль не принесла ему ни покоя, ни ясности. После столь бурной истерики ему не стало легче. Он затих только потому, что ослаб, но его все еще корежило.
«Вот так и чувствуют себя одержимые дьяволом, - пронеслась мысль, и сразу же за ней другая: - Нечего валить все на рогатого монстра. Нет уж, милый мой, дьявол здесь ни при чем, это ты мое золотце, ты сам во всей красе. Все это твое, родное, любимое, эта ярость и это безумство, они всегда с тобой были, с самых малых лет, наверно, с самого рождения. Должно быть, еще в колыбели ты уже неистовствовал из-за мокренькой пеленки. Так и теперь, чуть обмочился – и уже безумствуешь от ярости. Ты ярость и безумство. Да ты просто бешеный шизик, моя радость!»
В. мог бы устыдиться своей яростной вспышки, но ему не было стыдно. Ему было страшно. Только сейчас он понял, как глубоко может пасть. Только сейчас он узнал, что способен полностью утратить контроль над собой. Здесь, в этой комнате, запертый в четырех стенах в одиночестве, он узрел настоящее чудовище, и этим чудовищем был он сам.
На какое-то время В. забыл и о Мистере, и о голоде, и о жажде.
«Почему, почему я такой? - думал он. - Да, да… я ослаблен и раздражен отсутствием воды и пищи, но разве в этом действительная причина? Посмотрим правде в глаза, эти обстоятельства – всего лишь катализатор. Даже когда я был сыт и доволен, и тогда я мог вскипеть по любому поводу. Да, я прекрасно их помню, эти ужасные уродливые вспышки, мелкие и никчемные. Буря в стакане воды – это про меня. Или слоны из мух – тоже про меня. И все, что сказано про мелочных гневливых самодуров, тоже про меня.
Я понимаю, что в гневе я последний дурак, но почему я всегда спотыкаюсь на одном и том же месте, почему снова падаю в ту яму, в которой уже сто раз ломал себе ноги? Ведь я знаю прекрасно, что этот спектакль ничего не изменит. Все, что я сделал, так это еще раз показал, какой я никчемный идиот и больше ничего. Даже я сам на месте Мистера только бы отмахнулся от такого придурка, как я. Чего уж там… и это все, на что я оказался способен! Хоть бы речь сочинил более изысканную или подушки рвал на лоскуты как-нибудь фигурно. И печка эта… Мда, устроил я феерическое шоу…»
В. вспомнил, как сыпалась штукатурка, и даже слегка покраснел. Вот оно как бывает! Безумный осел! олух! остолоп! В. ругал себя и вдруг замер на полуслове. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Ха! Остолоп, олух говоришь? Не такой уж ты и дурень! Вот как все сложилось: думал, думал, ничего путного не придумал, но стоило верх взять примитивной агрессивной стороне – и решение найдено! И как только ему раньше не пришло это в голову! Может быть, В. и не силен во всех этих магических штучках, но в руках-то у него еще силенка осталась!
В. медленно встал и спокойным четким шагом направился на кухню. Теперь ему на все наплевать. Он не будет больше ждать милости или снисхождения, не будет ждать спасения. Он пойдет и разгромит эту стену в пыль, разберет ее по кирпичику. Вот оно, торжество грубой физической силы! Полная победа материализма!
В. чувствовал себя уверенным и полным сил, как никогда за все дни своего заключения. Он впервые поверил, что способен выбраться из этой передряги живым и невредимым. Вдруг его посетила другая занимательная мысль: а почему, собственно говоря, на кухне оказалась эта никчемная чугунная печка ни на что не годная, но при этом тяжеленная? Может быть, это действительно испытание, но только испытание иного рода, чем думал В. вначале? Задание на сообразительность. Возможно, Джадж сотворил здесь это стенобитное орудие для того только, чтобы В. догадался использовать его по назначению?
Но когда В. добрался до кухни, его ожидало новое разочарование, сравнимое с полным крахом. Печка была на месте, и стена тоже, но никакой выбоины в стене не было! Ничего! Ни трещинки, ни царапинки! Нет даже пыли. Это окончательно доконало В. У него даже не было сил соображать, что случилось. Он попробовал сдвинуть печку с места и обнаружил, что не может даже пошатнуть ее. Какая-то безумная катавасия творилась здесь, и В. больше не мог всего этого выносить.
Что с ним происходит? Пусть вокруг происходит что-то странное, но он-то сам почему ополоумел? Только недавно он был зол, как черт, через каких-то несколько минут он стал испытывать стыд и раскаяние, потом настал черед надежды и уверенности, и вот все завершилось отчаянием и безысходностью. Что происходит? Неужели он действительно обезумел? Человек не может так молниеносно переходить от одного чувства к другому. Что происходит? Может быть, В. отравился гнилыми объедками и теперь валяется рядом с мусорным баком, переживая разнообразные галлюцинации? Что это? Кто они? И кто он сам? В. чувствовал, что стоит у той границы разумности, перешагнув через которую, ему уже не возвратиться.
И В. нашел единственный путь к спасению своего уязвленного разума: он перестал думать вообще. Он прошел к дивану, стряхнул с него обрывки ткани и перья из разодранных подушек, лег и уставился в потолок, не думая ни о чем. Вернее, он предался мыслям каким угодно, только не мыслям о Мистере, дверях и тому подобному. На размышления обо всем, что было связано с ситуацией, в которой он оказался, В. наложил запрет. Он и сам не знал, как это у него получилось, наверное, сработал некий предохранительный механизм, но так или иначе, он постарался забыть обо всем. Возможно, это ему и удалось бы, но как только душа его ненадолго успокоилась, опять дало о себе знать тело.
Глава 21. Потревожу я соседа, хорошо, если к обеду
В. почти не сомкнул глаз в эту ночь. Он не мечтал о еде, но жажда стала такой нестерпимой, что он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме образов водоемов, текущих ручьев, сочных фруктов и тому подобного. Стоило закрыть глаза, и мерещились прохладные чистые пруды, сияющие на солнце реки или просто прозрачные неглубокие лужицы, какие бывают на асфальте после теплого летнего дождя. В. даже не мог сказать, что утром четвертого дня он «проснулся». Он всего лишь перестал пытаться заснуть.
