Вдалеке мои уходящие одноклассники, маленькими группками или порознь торопящиеся попасть домой как можно скорее.
Я в раздумьях. Что мне делать?
Мимо проезжает трамвай, мальчики из моего класса повисли на подножках и озорно машут портфелями. Я смотрю, как трамвай на пустынной улице поднимается и спускается на неровностях мостовой.
«My name is mister Brown. This is my house…»
Я чувствую на себе несколько капель и застёгиваю рубашку. Пора идти.
«…and that is my wife…»
Я собираю разбросанные по столу листы. Помещаю тарелку, которую наполнил в кухне, между ними. Только бы не запачкать.
Опёршись на локоть, я продолжаю читать книгу, которую вчера неожиданно раздобыл. Но я разочарован, впечатление, которое она производила на меня раньше, безвозвратно исчезло. Но я продолжаю читать дальше в надежде, что то чувство возбуждения и восхищения, которое я испытывал тогда, вернётся. Я наливаю себе безвкусное и выдохшееся вино и механически проглатываю еду.
«Не подпирай голову, когда ешь», — слышится мне её голос.
Очень часто я сидел за обедом, склонившись над книгой, не обращая внимания ни на что и набивая себе живот только хлебом. Если же в конце концов моя мать отнимала у меня книгу, то я упрямо вертел банку с повидлом или стакан с шоколадом, чтобы прочесть ярлыки на них.
Пять минут, четверть часа — сколько прошло времени? — я заметил, что прочёл две страницы, даже не вникая в смысл написанного. Остались лишь слова без смысла и связи. Я отодвигаю тарелку. Почти шесть часов. Радио объявило о репортаже, который я хочу послушать. В ожидании этого я перечитываю несколько страниц. Диктор говорит, что завтра исполняется 35 лет с момента освобождения Нидерландов союзными войсками.
«По приглашению амстердамского муниципалитета нашу столицу посетила группа бывших канадских солдат. Несколько часов назад они приветствовались маленькой, но восторженной группой соотечественников в аэропорту Схипхол. Сегодня вечером в их честь будет дан званный обед в Королевском дворце в Даме, а завтра произойдёт церемония возложения венка в присутствии Её Величества королевы Беатрис и другие торжественные мероприятия».
Я захлопываю книгу, выключаю радио и подхожу к окну. На противоположной стороне улицы гора мешков с мусором. Женщина напротив нервно драит припаркованную у моих дверей машину. Иногда она с некоторого удаления осматривает результат и снова бросается полировать одно и тоже место.
Над отелем развивается флаг. Я пытаюсь вспомнить, был ли он там всегда или поднят специально в эти дни.
Канадцы, освободители, Её Величество, Дворец в Даме — сколько раз я слышал эти слова, уже автоматически не реагируя на них? Это как с книгой, когда читаешь, но не воспринимаешь прочитанное. Первые два года после войны я думал об Освобождении как сумасшедший, каждый день. Одержимо, как маньяк. Обращения к Богу, пожелания, молитвы, торжественные клятвы. В уединённости своей комнаты. Два года я пытался вспомнить его лицо, запах, возбуждение, страх. Затем эта истощающая битва ослабела, в сопровождении диких самоупрёков, и оказалась запертой молчанием.
«Это половое созревание, у всех мальчиков в таком возрасте случается подобное», — слышал я, как это говорилось родственниками моим родителям.
Я ходил в школу и учился без особого прилежания, затем нашёл своё призвание и погрузился в своё дело. Или же я преднамеренно и сознательно это закопал?
«Я просто принял решение», — возбуждённо думал я.
«И это решение радикальное».
До восьми часов я продолжаю читать книгу, которая меня совсем не захватывает, после чего включаю телевизор: я хочу посмотреть на канадцев. Авария автобуса, конференция на высшем уровне. Затем Схипхол, группа теснящихся людей за стеклянными стенами. Бургомистр.
Я встаю, когда звонит телефон.
«Привет, Говерт. Нет, позвони попозже, я сейчас просто несколько занят».
Когда я снова сажусь, канадцы на танке уже едут по городу. Я вижу группу седых, дружелюбных, улыбающихся мужчин, которых везут по Рокин[79]. Герои той поры. Их небольшая полнота в униформе только подчёркивает их подтянутость. На их форменных куртках висят медали. Я ловлю себя на мысли, что смотрю на них несколько сострадательно. У них приветливые незапоминающиеся лица, совершенно обычные мужчины — каких можно видеть в трамвае или на приёме у врача. Стареющие мужчины, которым за шестьдесят.
Показывают кадры старой кинохроники. Кадры, которые я часто видел: солдат, бегущих по воде, ползущих по берегу. Шум прибоя и взрывы. Лодки, с трудом управляемые. Я вижу изувеченные и разорванные тела, глухую ярость на молодых, искажённых лицах. Затем большое поле с белыми крестами. Безумие, которому мы дарим жертвы и которое повторяется снова и снова. Что с нами происходит?
Мне вспомнились моменты, как я сидел рядом с худощавым молодым солдатом в военной машине; нерешительно брал жевательную резинку из его уверенной руки и вдыхал металлический запах тревоги при объятиях и прикосновениях, которых я не хотел и одновременно жаждал как сумасшедший. Экран телевизора показывает торжественный приём во дворце. Я становлюсь на колени и придвигаюсь как можно ближе к аппарату, чтобы вблизи рассмотреть солдат. Морщины, мешки под глазами, складки кожи над глухо застёгнутой униформой.
«Они ещё не совсем облысели, — думаю я, и — почему я к ним так безжалостен? Как случилось, что сейчас я стал таким равнодушным к тому, что в прошлом меня так ранило и вызывало такое возбуждение?»
Военный оркестр играет национальный гимн. Потерянные солдаты, они стоят там. Несколько заключительных аккордов, затем всё заканчивается, небольшая толпа людей рассасывается и старые ветераны скрываются в ожидающем их автобусе.
Снаружи воркует голубь и склёвывает майские почки с веток. В моих воспоминаниях солдат всегда молод, а я — ребёнок. Мы всегда такие, как были тогда, время для нас не существует. Он не из тех мужчин, что уехали на том автобусе.
Я сижу рядом с моей мамой на корабле и смотрю, как с одной стороны исчезает Фрисландия, а с другой в поле зрения появляется Амстердам.
Я свешиваюсь с перил рядом с Яном и смотрю в бурлящую воду. Это тёплый, беззаботный голубой летний день, рядом с матерями. Замечательное путешествие между Фрисландией и Амстердамом. Один из фрагментов моей жизни.
Я иду наверх и ложусь в кровать. Потолок в комнате — большое бледное пятно. Снаружи слышен трамвай, с грохотом останавливающийся и затем снова начинающий движение. Шумы летнего вечера, легкими волнами колышется занавес перед открытым окном.
Солдат склоняется надо мной и кладёт письмо в боковой карман палатки. Нижняя часть его тела выгибается как триумфальная арка, сладострастную форму которой подсказывает моя память. Навсегда, неизгладимо.
Звонит телефон. Нагишом спускаюсь я по лестнице и смотрю на своё тело: солдат, застигнутый врасплох, спешно прыгает с камня в море.
«Да, Говерт, — говорю я, — мне жаль, но лучше не приходи. Я хочу пораньше лечь спать, я смертельно устал».
Снова в кровать, лицом вниз, туда, где солдат занимается строевой подготовкой с мальчиком, расслабляющими упражнениями на выносливость.
Канадцы сейчас сидят за обедом во дворце. Какие у них воспоминания, о чём они думают? О ком? Или они всё забыли и все подробности стёрлись? Или же то, что было для нас подвигом, для них — лишь незначительный момент в их огромном героическом целом?
«Там ли он, жив ли ещё?» — думаю я.
Мысль о том, что ты мог умереть, кажется мне абсурдной, невозможной. Не может быть, чтобы ты ушел навсегда, прежде чем мы посмотрели ещё раз в глаза друг дружке, прежде чем мы смогли ещё раз пережить нашу странную встречу, прежде чем мы ещё раз удивились и посмеялись над этим?
Когда я был маленьким — да, да, ещё шла война — было просто: я видел, как вы, все вместе, сидите на большой серой скамье: жена пастора, моя мать и ты. Как статуи, неподвижно смотрящие в никуда. Я читаю вечность в твоих глазах. Как просто было тогда подбежать к тебе и видеть, как ты подвинешься в сторону, освобождая место на этой скамейке, и ожидать момента — и я уверен, что этот момент обязательно наступит — когда ты молча положишь руку на моё колено.
Я вытираю насухо моё тело, так же как ранее — мои глаза.
Париж, июнь 1984 — Амстердам, декабрь 1985 С благодарностью Инге, Ц. П. и Тоеру.[80]Примечания
1
Улица в Амстердаме
2
Hoorn — город в Нидерландах
3
Осушенный и возделанный низменный участок побережья
4
