В наших мастерских работали такие выдающиеся нидерландцы, как профессор Бен Тельдер. Мы смогли предоставить ему работу в области патентного законодательства, в которой он был авторитетом. В чертежной я часто встречал де Вриса, управляющего нашим станкостроительным заводом.
Через десять лет после освобождения Ассоциация политических заключенных в благодарность за эту работу преподнесла нам окно-витраж, которое мы установили в главном управлении.
Нежелательные визитерыПоступившее в январе 1944 года сообщение, что в лагерь с инспекцией прибудет Гиммлер, вызвало, без преувеличения, ажиотаж. Было понятно, что это один из самых отвратительных персонажей нацистского режима. Именно на его совести массовое истребление евреев, лагеря смерти и многое тому подобное. И при всем при этом, что за человека видел перед собой Ламан Трип, когда показывал ему мастерские? Маленького, дружелюбного, напоминающего школьного учителя, который смотрел на все сквозь маленькие стекла очков, внимательный и дотошный. Его заинтересовало, в порядке ли туалеты. Весьма толково он изучил, как работают мастерские, выразил большую удовлетворенность организацией производственного процесса и тем, что делается в «Собю». Прощаясь с Леманом, сказал, что, если будет в чем-то нужда, пусть звонит прямо к нему в Берлин. Загадочная двуликость!
В 1940 году я столкнулся практически с той же ситуацией, когда наши заводы в Эйндховене посетил немецкий правитель Нидерландов Зейс-Инкварт. Можно было бы сказаться больным, но тогда «вервальтеры» представили бы ему дело так, что все это их заслуга. Этого мне не очень хотелось. Более того, оставалась возможность, что со временем может понадобиться обратиться к нему по какому-либо вопросу, кто знает? Так что я решился принять его сам. Провел по цехам, показал наши сборочные конвейеры и все это время старался сохранять самое серьезное выражение лица. Мне совсем не хотелось, чтобы фотокамера запечатлела меня смеющимся в компании с Зейс-Инквартом (в самом деле, один из опубликованных снимков добрался-таки до Лондона). Я боялся, что люди скажут: «Посмотрите, как Фриц Филипс подлизывается к Зейс-Инкварту!» Но до чего же трудно было ходить по заводам с постным лицом, особенно если учесть, что австриец Зейс-Инкварт держался дружелюбно и выказывал явный интерес!
Но все это были пустяки по сравнению с моей встречей с Робертом Леем, главой молодежной нацистской организации. Эта знаменитость также не обошла Эйндховен своим вниманием. Думается, это произошло потому, что именно представители рурской индустрии привели Гитлера к власти. Видимо, этот факт приучил нацистских лидеров с уважением относиться к тяжелой промышленности, потому что едва кто-нибудь из них появлялся в Голландии, как тут же выражал желание посетить «Филипс». Таким образом, Лей и его сопровождение оказались в Эйндховене. Его интересовали условия жизни рабочих и особенно жилье. Делегация прибыла колонной странных на вид машин. Перед тем как нам направиться в район жилой застройки «Филипса», Лей приглашающе указал на одну из машин: «Господин Филипс, не угодно ли?» Это был «Фольксваген», автомобиль, которым Лей откровенно гордился. Я уселся с ним рядом, и мы поехали по окрестностям «Филипса». Он с интересом все рассматривал и выражал свое восхищение, я же сидел как на углях. Деваться мне было некуда, оставалось одно — сохранять на лице застывшую мрачную маску. Ни за какие миллионы не согласился бы я, чтобы филипсовцы видели, что я сижу в машине с нацистским главарем и дружески объясняю ему, как работает наша схема жилищного обеспечения!
Глоток свободыВ марте 1943 года я столкнулся с любопытной проблемой. Мы все еще вывозили свою продукцию из Эйндховена в филипсовские дочерние компании, работающие в некоторых нейтральных странах, и немцы вдруг стали настаивать, чтобы мы усилили свой контроль над этими подразделениями. Особенно их интересовала Швейцария. Им хотелось, чтобы щвейцарцы отчитывались перед Эйндховеном, как раньше. Те отказывались. Немцы в ответ грозили приостановить наш экспорт в Швейцарию. Но тамошняя компания без поставок просто прекратила бы свое существование.
Понимая, что на самом деле немцы ничуть не хотят прекращать экспорт в страну, расплачивающуюся твердой валютой, я направился к «вервальтерам» и сказал, что сумею найти компромисс, если мне позволят поехать в Швейцарию и переговорить с руководителями компании лично. Им эта идея понравилась, несмотря на то, что я выдвинул несколько условий. Я сказал, что в первую очередь хочу соблюсти интересы «Филипса», пусть даже это и не приведет автоматически к выгоде немцев. Далее я потребовал, чтобы мне позволили передвигаться по Швейцарии так же свободно, как настоящим швейцарцам. Немного подумав, они согласились, в свою очередь выдвинув условием, что поеду я в сопровождении двух «вервальтеров». Так я получил пропуск.
Путь в Швейцарию снова пролегал через Берлин. Со времени моего прошлого путешествия по Германии, меньше, чем за два года, положение изменилось очень заметно. Бомбежки делали свое дело, и наш поезд проезжал города, железнодорожные вокзалы которых регулярно подвергались воздушным атакам. Едва звучал сигнал тревоги, как поезда спешно трогались со станции. Сирены выли непрерывно. Вдалеке бухали залпы противовоздушных батарей. Я с изумлением понял, что это ни в малейшей мере меня не беспокоит. Эти бомбы, сказал я себе, предназначены не для меня. Только теперь стало ясно, отчего дома над головой постоянно слышен гул самолетов. Это тяжелые бомбардировщики пролетают над Голландией, чтобы бомбить немецкие города. Но у нас не было тогда жалости к немецкому населению; мы еще не понимали, что многие немцы, которые не поддерживали гитлеровскую войну, ужасно страдали.
Мы провели день в Берлине. Там я встретился с нашим доктором Кемна, немцем, который работал и в Берлине, и в Эйндховене, и принял теперь на себя обязанность присматривать за теми филипсовскими рабочими, которых вывезли на работу в Берлин. Он арендовал большой многоквартирный дом, где они могли жить, а в дальнейшем сумел договориться, чтобы их распределили по мастерским наших заводов. Вечером я посетил дом и убедился в том, что, учитывая все обстоятельства, рабочие в общем сносно устроены.
Убедился я и в том, что отдел, созданный для работы с «зарубежным персоналом», не зря ест свой хлеб. Тот факт, что можно переписываться с домом, имел особое психологическое значение. Наши снабженцы, постоянно разъезжавшие по городам и весям, играли в этом жизненно важную роль. У них всегда были с собой списки филипсовских рабочих, находящихся там, куда они направлялись, и если, к примеру, это была командировка в Гамбург, то они задерживались на несколько дней, чтобы повидаться с соотечественниками и убедиться, все ли у них в порядке. Везли почту, привозили от них ответы. Многие из депортированных рабочих не стали дожидаться конца войны, а умудрились своим ходом вернуться домой и снова устроились на «Филипс». Наш отдел кадров принимал их на работу под вымышленными именами и обеспечивал документами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
