Мендоза-и-Аларкон нередко приводил в тюрьму своих знакомых, чтобы показать им безумца. Дверь камеры широко распахивали, сбоку стоял настороже здоровенный солдат, а в коридоре теснилась группа щеголеватых мужчин и нарядных женщин. Синьоры морщились от тюремной вони, а дамы кокетливо прижимали к носу надушенные платочки и с интересом разглядывали Кампанеллу.
Сумасшедший монах одинаково реагировал как на приход старика арестанта, выносившего бочку с нечистотами, так и на появление знатных господ. Полуголый, он скакал по камере, орал, гримасничал, пел, кричал: «Да здравствует король Филипп!»
Какой-то господин сказал:
– Я читал его книгу. Он по праву считался одним из светлейших умов Италии. Поэтому особенно интересно увидеть, что делает безумие с человеком.
– Нет, господа, – возразил кастелян, – самое интересное не это… – И, указывая тростью на Кампанеллу, добавил: – Самое интересное, что он совершенно здоров и попросту, симулирует сумасшествие!
Известие о безумии Кампанеллы Санчес воспринял с яростью. Он обещал вице-королю быстро закончить процесс, а теперь дело могло надолго затянуться. Сумасшедшего разрешалось всю жизнь держать в тюрьме, но до тех пор, пока он не выздоровеет, его нельзя было осудить. Кампанелла был не просто одним из соучастников – он был вдохновителем и руководителем заговора, и невозможность вынести ему приговор сразу тормозила ход всего процесса. Для того чтобы его закончить, необходимо было доказать, что Кампанелла симулирует. Санчес с самого начала был убежден, что безумие Кампанеллы – это его очередная уловка. Правда, он очень умело притворялся сумасшедшим, и самые тщательные наблюдения оказывалась безрезультатными – Кампанелла никогда не давал захватить себя врасплох. Члены трибунала соглашались с Санчесом, но из тюрьмы то и дело поступали сведения, подтверждавшие, что узник действительно лишился рассудка. Врачи уверяли, что не может быть и речи о симуляции, а надзиратели постоянно докладывали о его сумасшедших выходках. В трибунале с Санчесом не спорили. Вероятность симуляции была очевидной, однако ее надо было доказать. Санчес задумал перехитрить Кампанеллу.
Ночью 10 апреля два неизвестных человека настойчиво постучали во входную дверь одной из башен Кастель Нуово. Тюремщик внимательно проверил документы: Марчелло Андреани и Франческо Тарталья прибыли по специальному поручению прокурора Санчеса. Они оставались в тюрьме вплоть до утра. Несколько дней спустя, в ночь на 14 апреля, Тарталья заявился снова. Кастелян повелел Мартинесу оказывать ему всяческое содействие в его важном деле.
Санчес был вне себя от радости. Теперь он мог с фактами в руках доказать, что Кампанелла бессовестный притворщик, лгун и ловкий симулянт. Он хотел провести всех за нос, но это ему не удалось. Санчес гордился своей выдумкой: он два раза посылал в тюрьму писцов, которые, неслышно подкравшись к дверям Кампанеллы, осторожно усаживались на скамейку и при свече протоколировали каждое слово, доносившееся из камеры. Теперь эти записи лежали на столе перед трибуналом. Хорош сумасшедший, который ведет такие разговоры и пишет потихоньку стихи!
А факты говорили сами за себя: 10 апреля, около трех часов ночи, когда в коридоре было совсем тихо, а надзиратель имел обыкновение спать, Кампанелла подошел к окну и позвал Пьетро Понцио, сидевшего в соседней камере. Писцы тщательно записали их беседу. Кампанелла очень интересовался отцом и братом и расспрашивал о Ферранте Понцио. Но самое главное было не это. Оказалось, что, несмотря на надзор, Кампанелла умудрялся что-то писать. На вопрос Пьетро, много ли он сегодня написал, Томмазо ответил: «Очень, все». Они обменялись новостями и обругали коварство испанцев. Они говорили по-латыни, чтобы их трудней было понять, если кто случайно услышит. Кампанелла не держал при себе написанного, и передавал друзьям. Он сказал:
– Вчера мне удалось передать страничку Пьетро из Стило…
Потом Понцио озабоченно спросил:
– В твоей двери есть щели? Это у тебя горит свет?
– У меня вообще нет никакого света! Пойдем спать, раз видно в коридоре свет!
– Пойдем!
На этом записи, сделанные 10 апреля, кончились. Через несколько дней, сидя в коридоре, Тарталья снова запротоколировал беседу Кампанеллы и Понцио. На этот раз Пьетро четыре раза окликнул Томмазо, пока тот услышал. Они очень любили друг друга и жалели, что не сидели в одной камере. Они возлагали какие-то надежды на нунция. Санчесу было отчего насторожиться. Кампанелла писал стихи – хорош сумасшедший! – а Понцио распространял их по городу. Хороша же бдительность стражи!
– Я по всему Неаполю распространил твои сонеты. Все их я знаю наизусть, и ничто не доставляет мне такого удовольствия, как плоды твоего гения!
– Я хочу сочинить сонет для нунция…
– Умоляю тебя, дорогой мой, напиши сперва сонет для меня. А также я очень хочу, чтобы ты написал и для моего брата, а потом уже пиши для нунция.
– Давай спать. Доброй ночи!
Сами по себе записи бесед, представленные в трибунал, не вызывали сомнений, что Кампанелла симулирует. Однако они не могли служить юридическим доказательством. Симуляция считалась доказанной только в том случае, если преступник был подвергнут пытке и, не выдержав ее, признался в притворстве.
Затянувшийся спор между испанскими властями и святым престолом о том, где и как вести процесс по обвинению в ереси людей, замешанных в калабрийском заговоре, завершился не без проволочек. В конце концов в результате твердой позиции, занятой испанцами, Климент отказался от требования, чтобы после окончания дела о заговоре всех заподозренных в ереси лиц отправили бы в Рим. Он согласился, чтобы соответствующее расследование было проведено в Неаполе апостолическим нунцием и представителями Святой службы. Но Кампанелла своими показаниями, сделанными во время «полледро», снова усложнил ситуацию. Настаивая на своей невиновности, он завел членов трибунала в такие дебри богословия, что нунцию не оставалось ничего иного, как поддержать требование Кампанеллы о присылке из Рима опытного теолога, который смог бы разобраться во всех тонкостях его аргументации. В Неаполе не оказалось ни одного ученого церковника, кто был бы в состоянии не дать себя Кампанелле запутать!
Римской инквизиции тоже было нелегко найти такого человека. Расчет Кампанеллы оправдался полностью. Поиски продолжались долго, и только в конце апреля был окончательно укомплектован инквизиционный трибунал, который должен был заниматься ересью. Он был пополнен еще одним членом. Им был епископ Термоли.
10 мая в одном из помещений Кастель Нуово созданный недавно инквизиционный трибунал начал свою работу. Заседания происходили часто, и нунций, верный привычке перекладывать свои обязанности на других, вскоре прислал вместо себя Антонио Пери. На третьем заседании, состоявшемся 17 мая, служителям было приказано привести Кампанеллу.
Уже из коридора были слышны его сумбурные речи. Он упирался и не хотел идти. Надзирателям приходилось тащить его силой. Всех поразило бессмысленное выражение его лица. Казалось, он не слышал обращенных к
