семей, и среди них — женщина с тремя чистенькими, опрятными ребятами, которая зарабатывала на жизнь, развлекая прохожих мужчин, а также мужчин своей деревни, а также мужчин из двух соседних деревень, которые иногда заходили на огонек. Другие женщины деревни втайне были страшно рады, что у них есть собственная шлюха, поскольку это давало им возможность презирать ее, а это всегда приятно.
Когда мужчина напивается до бесчувствия, едва доползает домой, бьет жену и обзывает ее дурой, а потом храпит до обеда, вместо того чтобы работать, чем бедная женщина может утешить себя? Например, тем, что хотя ее муж — изрядная скотина, она сама по крайней мере не деревенская шлюха. Хотя и слабое, но утешение.
А в овражке, где жила та женщина, трое ее веселых ребятишек все утро играли около ручья, строя запруды, отправляя в далекие плавания маленькие веточки, щепки и листики, которые должны были доплыть до океана.
Днем, когда играть становилось слишком жарко, они шли в дом и учили уроки, занимались что было сил, а их мать в это время стирала и гладила их одежду» а потом расчесывала им кудри, рассказывая, как они вырастут, станут докторами и юристами и будут жить в большом городе.
Так, собственно, и получилось. Много лет спустя, когда жители деревни вспоминали те далекие времена и трех опрятных ребятишек, они радовались, что сами живут не в городе. Наверное, не очень-то приятно знать, что тебя лечит врач, мать которого — страшная грешница — за его образование платила своим телом.
Конечно, если бы это была настоящая история, такая, что рассказывали наши бабушки, она обязательно вывела бы нас из овражка на центральную улицу и провела по ней до старого колодца, что стоит у подножия холма. Затем по вьющейся серпантином тропе мы поднялись бы на вершину к высокому старинному замку и познакомились с мудрым старым идальго, его хозяином. И мы узнали бы, что у старого идальго есть черноглазый сын с бесстрашной улыбкой, острым мечом и добрым конем, черным, как черная ненависть женского сердца. И что красавец-сын не женат. И после многих страданий, приключений, вздохов и песен он нашел бы себе невесту и привел к отцу.
Но все мы знаем, что если что-то и меняется в нашей жизни, то никогда — к лучшему, поэтому наша история совсем другого рода.
Не было на том холме ни старинного замка, ни мудрого идальго. Над холмом возвышались лишь останки разрушенной крепости, крыши давно не осталось, но стены еще стояли — сложенные из огромных, неправильной формы камней со скошенными краями, воткнутых друг в друга, как зубы гигантского аллигатора, они сумели противостоять разрушительным землетрясениям. Со времен конкистадоров никто не жил в этой крепости, лишь стаи обезьян с визгом носились по стенам, но речь идет о другом доме, что стоял около колодца.
Это был очень красивый дом. Крепкие ворота его были выкрашены зеленой краской, высокие, выше человеческого роста, стены окружали сад, и каждый год их заново штукатурили, чтобы защитить от доящей. Если задрать голову и взглянуть с другой стороны улицы, можно было увидеть верхушки трех деревьев, что махали листьями из-за ограды, словно три гигантских зеленых флага. Их приходилось без конца поливать, но зато тень они давал густую, щедрую, которой завидовали все соседи. А что еще надо для счастья? Эти деревья, поглощающие воду ведро за ведром, машущие ветками из-за забора, были похожи на неоновую вывеску, мигающую цветными огнями: «Здесь живет богатый человек! Успешный человек!»
Этот дом принадлежал сеньору Хосе Пабло Родригесу. По вечерам он поднимался на крышу и смотрел на юг, где все поля до самого горизонта принадлежали ему. Он поворачивал голову к северу — и там все поля тоже принадлежали ему. И на западе, и на востоке, и везде все поля были его владениями.
Но так было не всегда. В дни, когда отец Хосе Пабло был молод, поля вокруг принадлежали другим семьям, но теперь времена изменились. Глaвы семей умирали, и их наследство делилось поровну между десятком сыновей, и кто-то из всегда готов был продать свою долю. А бывало, что дочери выходили замуж, надо было платить за свадьбу, покупать приданое. У кого-то наступали тяжелые времена, и они отдавали землю под залог. Хосе Пабло всегда готов бы ссудить деньги соседям — под проценты, конечно, и хороший залог. Бывало, случались и несчастья. Например, заболевал ребенок. Пли хозяин семьи ломал ногу. Бывало, даже нехотя приходилось продавать землю. А Хосе Пабло всегда был готов купить.
Хосе Пабло с детства усвоил мудрость: деньги работают лучше людей, поскольку им не надо спать. Заставь деньги работать, и они будут служить тебе верой и правдой. Мужчина в поле не может простоять двадцать четыре часа в сутки. Он должен есть, пить, отдыхать. Но за аренду земли он платит каждую минуту.
Днем и ночью, во сне и наяву аренда приносит прибыль. Хосе Пабло понимал это. Поэтому в конце концов он и скупил все поля. Его отца жители деревни окликали на улице, для них он был Манолито. Но Хосе Пабло жители деревни называли сеньор, он повелевал своей деревней, как король, и волен был распоряжаться судьбой ее жителей, казнить и миловать по своему усмотрению. Сеньор Хосе Пабло Родригес считал себя почти небожителем и шел по улице тяжелой поступью, чтобы никто не забывал об этом.
Однажды, когда Хосе Пабло влез на крышу и оглядел свои владения, он увидел странное зрелище. На юге все поля были пусты. На севере тоже. И на востоке, и западе ни один человек не работал в поле, даже тропинки, ведущие из деревни к ПОЛЯМ, были пусты. Такое положение дел расстроило его чрезвычайно. Ведь он привык, что все работают на него днем и ночью, и спокойно спал до полудня, зная, что, проснувшись, первым делом поднимется на крышу и удостоверится в этом. Но еще больше расстроил Хосе Пабло звук медного колокольчика на его воротах, означавший, что к нему пришли, и это до того, как он выпил утренний кофе!
Сердито топая, он спустился во двор и увидел, что к нему явилась делегация, и это повергло Хосе Пабло в великое раздражение, поскольку он ненавидел жалобы, нудный скулеж и детские просьбы односельчан. У него не было настроения разговаривать с ними, но у ворот собралась половина мужчин деревни, они выпихнули вперед дурачка Хулио, вождя этих наглых попрошаек.
— О, сеньор Родригес, выслушайте голос блаженного, одного из тех, кто неправедно пострадал!
