всегда было шумно.
Дорога плавно перетекла в шоссе, бегущее вдоль горбатых холмов по высоченным эстакадам, стоящим на гигантских бетонных ногах. Внизу едва виднелись когда-то чистенькие, опрятные здания, где раньше жили купцы и капитаны дальнего плавания; они, как белые острова, там и сям мелькали в океане зелени, словно их выбросило с шоссе бесконечным потоком машин. Дома эти давно были брошены законными владельцами и теперь служили приютом бездомной бедноты, грязной, убогой и злобной. Подобно стаям голодных кривоногих крабов, сгорбленные оборванные фигуры с тележками, украденными по случаю из ближайшего супермаркета, ковыляли от одного белого остова к другому в надежде найти ночной приют и хоть какую-нибудь поживу. За темными проемами разбитых окон кое-где мелькали слабые огоньки. Огни костров, разведенных на бетонных плитах, мерцали под пульсирующей, ревущей магистралью, заплетенной в высоко поднятые над землей развязки и мосты. Костры отбрасывали танцующие тени, мимо по своим делам трусили тощие шелудивые собаки.
Под дорогой успело вырасти целое поколение мужчин, они ютились в хибарах, построенных из картонных коробок, спали, завернувшись в рваные одеяла, зачинали детей на матрасах из старых газет, а наверху, закрывая звезды, там, где положено быть небу, с монотонным гулом пчелиного улья день и ночь нескончаемо мчались автомобили.
Доктор Кохрейн вскоре оказался со всех сторон окружен косяком машин; впереди, угрожающе раскачивался и скрипел тормозами высоченный грузовик; из-под его колес вылетали клубы жирной копоти и обоймы мелких камней, а по обе стороны отчаянно сигналили и толкались чернобокие такси. Не обращая внимания на истеричное блеяние гудков, доктор крутанул руль и ушел влево, перемахнув через два ряда автомобилей. Бросив несколько быстрых взглядов в зеркало заднего вида, он вдавил педаль газа в пол и понесся вперед, но через пару минут резко сдал вправо, чуть не угодив под передний бампер шестнадцатиколесного трейлера с заляпанным грязью бульдозером на платформе, обвешанной по всей длине гирляндой белых, мигающих лампочек. На секунду яркий свет фар трейлера ударил в зеркало заднего вида, ослепив доктора. Он опять ударил по газам и буквально выпрыгнул с шоссе по едва заметному съезду, сбросив скорость на повороте и проследив, сколько машин последовало за ним. Удостоверившись, что слежки нет, доктор совершил полный разворот, вернулся на шоссе и, затерявшись в потоке машин, не спеша поехал в обратном направлении.
Доктор Кохрейн проехал два съезда, перепрыгивая с одной полосы на другую, не забывая проверять, не появился ли за ним хвост. Видя, что горизонт чист, он свернул вбок и выскочил на небольшую асфальтовую дорогу.
Дорога привела его к перекрестку с указателем, которого не было видно, поскольку фонарь над ним был разбит, а лампочка вырвана с корнем. Впрочем, доктор Кохрейн и без указателя прекрасно знал, куда ехать.
Он еще раз повернул направо и вскоре добрался до маленькой площади, ярко освещенной уличными фонарями. Там шла бойкая торговля — пахло жареным мясом, а в магазинчиках, где вместо дверей проемы закрывали газеты, торговали сигаретами, конфетами, бульварными романами и вульгарными, кричащими журналами, заполненными изображениями грудастых звезд телесериалов. Ярко раскрашенные будки, в которых продавались лотерейные билеты, стояли по углам площади, словно маяки, ограждающие моряков от мелей и острых рифов.
Доктор Кохрейн нашел место для парковки на боковой улочке, запер машину и зашагал назад к площади, отмеривая расстояние тростью. Он подошел к остановке, откуда отходил автобус номер 73, дождался его, бросил в кассу несколько сентаво и пробрался на заднее сиденье.
Черные проемы окон зияли, ни единым огоньком не давая понять, какое место они проезжают. Доктор сидел, нахохлившись, обеими руками опираясь на трость и время от времени взглядывая в черное окно, будто ожидая от него указании.
После двух остановок в автобус больше никто не садился. На пятой основная масса пассажиров вышла. Автобус двигался рывками, пыхтел, скрежетал коробкой передач. В салоне пахло горячим дизельным маслом, и от его сладковатого запаха к горлу доктора Кохрейна подступила тошнота. После одиннадцатой остановки в салоне не осталось никого, кроме высокого, худого мужчины в грязной синей куртке, сидевшего в правом ряду недалеко от водителя и доктора. Доктор Кохрейн давно заприметил этого подозрительного мужика: он внимательно наблюдал за ним с тех самых пор, как тот влез в автобус и втиснулся на узкое сиденье, приподнятое над передним колесом.
Теперь в автобусе было полно свободных мест, однако мужчина вроде не собирался пересаживаться, так и сидел, поджав колени почти к подбородку, болтая из стороны в сторону головой и периодически задевая виском стекло.
Доктор Кохрейн бесшумно подвинулся на сиденье чуть ближе к окну — это дало ему возможность использовать черное стекло как зеркало и через отражение заглянуть в лицо худому мужчине. Глаза мужчины были закрыты. Доктор его не узнал.
Автобус резко дернулся на повороте, и высокий мужчина проснулся. Он вскочил, дико огляделся по сторонам и побежал по проходу вперед, хватаясь руками за спинки кресел.
— Эй! — хрипло закричал он. — Эй, шеф! Стой! Я пропустил свою остановку! Останови, я сойду здесь!
— Не положено. Здесь нельзя останавливаться.
— Да открой ты! Что тебе стоит? Все равно же стоишь на красный! Я никому об этом не расскажу, будь уверен.
— Не положено, я сказал. Жди до остановки. И, кстати, разговаривать с водителем во время движения запрещено, понял? А ну отойди назад за желтую полосу!
— Что ты сказал, пахьеро[9]? Отойти за черту? Не базарить с водилой? Смотри! — Рассерженный пассажир взмахнул руками и одним прыжком перемахнул через злополучную черту. — Ну что, видал? Вот я и перешагнул твою долбаную черту и стою у тебя прямо за башкой. Слышишь? С тобой разговариваю! Что ты мне сделаешь, а? Ссадишь?
Водитель грудью налег на руль, как рулевой на трехмачтовом корвете, огибающем мыс Горн, и почти встал ногами на педаль тормоза так, что автобус, охнув, всей тяжестью осел на амортизаторы и остановился как вкопанный.
Дверь с шипением распахнулась, и водитель в сердцах заорал:
— Пошел вон!
Высокий мужчина сунул ему в окошко пальцы, сложенные в неприличном жесте, и быстро скатился по степеням на улицу.
Водитель высунулся из окна:
— Кавеса де миерда[10] — прорычал он вслед. Откинувшись назад и все еще дрожа от возмущения, он провел рукой по волосам и в зеркало заднего вида оглядел салон автобуса.
— Прошу прощения, — сказал он доктору Кохрейну. — Извините, не сдержался. Может, вы тоже хотите тут сойти?
Доктор Кохрейн покрепче сжал набалдашник трости и наклонил голову вниз, пытаясь спрятать лицо за широкими палями новой темно-серой шляпы.
— Я еду до кольца, — сказал он.
