Саманта возвращение цивилизованного обличья восприняла с облегчением и настоятельно рекомендовала обратиться к ее зубному врачу.
Тебе нужны коронки, — сказала она. — И ты их получишь.
Тем же вечером мне действительно поставили коронки, правда, пока временные: фарфоровые
обещали сделать в ближайшее время.
Между двумя физиотерапевтическими сеансами я отправился в Базильдон, небольшой городок к северу от Лондона, где находилась известная британская фирма по производству фотобумаги. Я решил не звонить, а явиться туда лично: не так-то просто сказать человеку в лицо, что ничего не знаешь. Так и вышло.
В приемной мне вежливо ответили, что никогда не встречались с таким фотоматериалом, как пластик или калька. Нельзя ли взглянуть? Нет, я оставил их дома: не хотел, чтобы их изучали без предварительной проверки на светочувствительность. Могу ли я поговорить с кем-нибудь из мастеров?
Сложно, — ответили в приемной.
Я собрался уходить.
Возможно, мистер Кристофер сможет вам помочь, если он сейчас свободен, — удержал меня администратор.
Мистер Кристофер оказался девятнадцатилетним юнцом с вызывающей прической и красным от хронического насморка носом. Но выслушал он меня внимательно.
Ваш пластик и калька покрыты эмульсией? — спросил он. Вряд ли, не похоже. С чем я вас и поздравляю, — сказал мистер Кристофер, пожимая плечами. С чем вы меня поздравляете? Это вообще не фотография.
И тогда я задал вопрос, который должен был показаться ему идиотским:
Зачем фотографу нашатырь? Нашатырь? Нашатырь фотографу вообще ни к
чему. Ну, может, на что-то и нужен, но не для фотографии. Чистый аммиак не используют ни для проявления, ни для закрепления — ни для чего. Во всяком случае, я о таком не слышал.
Может, кто-нибудь из ваших коллег знает?
Мистер Кристофер посмотрел на меня с жалостью:
да что ты, парень, если я не знаю, так что говорить об остальных.
Спросите, пожалуйста, на всякий случай, продолжал настаивать я. — Ведь если нашатырь применяется в каком-то из фотопроцессов, вам, как специалисту, это должно быть интересно, правда? Ага. Еще бы не интересно. — И, кивнув головой, мистер Кристофер исчез на Четверть часа. Я уже начал подозревать, что он пошел обедать, однако он вернулся, и не один, а с седоватым мужчиной в очках. Нашатырь, — начал он не слишком охотно, — применяется в фотографии для тяжелой промышленности. С его помощью проявляют светокопии. Диа- зо-процесс — вот как это называется, если по-научному. Пожалуйста, — скромно и с благодарностью в голосе попросил я, — опишите мне этот процесс. Что у вас с лицом? Вы потеряли нить беседы. Гм. Вы хотели рассказать мне о диазо-процессе. Что это такое? Допустим, у вас есть чертеж детали… снабженный техническими условиями для производства. Вы понимаете, о чем я говорю? Да., Так вот. Промышленности нужно несколько экземпляров чертежа. Тогда они делают светокопию. Вернее сказать, они ее не делают. А-а… При проявлении светокопии, — продолжал он, не обратив внимания на мое замешательство, — бумага становится синей, а чертеж на ней — белым. Но в наше время научились получать черный или темнокрасный чертеж на белой бумаге. Пожалуйста… продолжайте.
Начну сначала. Мастер делает чертеж на
полупрозрачной бумаге. Чертеж кладут на лист диазотипной бумаги и плотно прижимают стеклом. Диазотипная бумага с одной стороны белая, а с другой покрыта краской, чувствительной к нашатырю. Чертеж на определенное время подвергают дуговой светообработке. Свет выжигает краску со всей поверхности диазотипной бумаги, остаются только линии чертежа. После этого диазотипную бумагу проявляют в горячих нашатырных парах, и на снимке проявляются окрашенные линии, которые постепенно темнеют и становятся черными. Ну как, это то, что вам нужно?
Именно то, — пролепетал я в благоговейном трепете. — Скажите, диазотипная бумага может выглядеть, как калька? Конечно, может, если обрезать ее до нужного размера. А что вы скажете о куске чистого на вид пластика? Похоже на полимерную пленку со светочувствительными слоями, — сказал он спокойно. — Для того чтобы проявить эту пленку, горячий нашатырь не нужен, достаточно холодной жидкости. Но будьте осторожны. Я говорил о дуговой светообработке. Действительно, именно этот метод применяется в тяжелой промышленности. Но любой другой свет, включая солнечный, дает тот же результат. Вы, помнится, говорили, что пленка выглядит чистой. Это значит, что большая часть желтой краски уже сошла. Если на пленке чертеж, будьте осторожны со светом: можно передержать. Что значить передержать? Прямые солнечные лучи выжигают краску в течение тридцати секунд. При электрическом освещении краска сходит в течение пяти-семи минут. Пленка в светозащитном конверте, — сказал я. Тогда вам, может быть, и повезет. А листочки кальки… вы знаете, они на вид белые с обеих сторон. То же могу сказать и о них. На них уже падал свет. Рисунок мог сохраниться, а мог исчезнуть навсегда. А как получить пары нашатыря? Элементарно. Налейте нашатырь в кастрюлю,
вскипятите и подержите бумагу над паром. Смотрите, чтоб бумага не намокла.
Надеюсь, вы не откажетесь, если я угощу вас шампанским, — осторожно предложил я.
Я вернулся в Чизик около шести часов с дешевой кастрюлей и двумя бутылками «Аякса». Верхняя губа еще не зажила, и из-за выбитых зубов улыбка по-прежнему являла собой безотрадное зрелище, но мускулы были насильственным путем возвращены к жизни массажистом, физиотерапевтом и физкультурным врачом. Устал смертельно — хорошего мало, ведь завтра мне скакать в «Сандаун Парке», дважды, так что, хочешь не хочешь, надо быть в форме.
Саманты дома не было. Клэр сидела за кухонным столом, разложив работу. Бросив на меня быстрый оценивающий взгляд, она предложила мне выпить брэнди.
Бутылка в буфете — там, где мука, соль и приправы. Саманта брэнди в тесто добавляет. Налей и мне стаканчик.
Я присел к ней за стол, потягивая живительный напиток, и вскоре почувствовал себя много лучше. Темная головка склонилась над книгой, уверенная рука время от времени тянулась за стаканом. Она с головой ушла в работу.
Хочешь, будем жить вместе? — спросил я.
Она подняла глаза и, слегка нахмурившись, вопросительно посмотрела на меня.
Что ты сказал?.. Только то, что сказал. Хочешь, давай жить вместе.
Наконец ей удалось отвлечься от работы.
Это что, абстрактный вопрос или конкретное предложение? — спросила она. Ее глаза смеялись. Предложение. Я не смогу жить в Ламбурне — далековато от издательства. Ты тоже не сможешь жить здесь — слишком далеко от лошадей. Предлагаю нейтральную территорию. Ты серьезно? — Клэр была искренне удивлена. Да. Но мы еще… — она замолчала, предлагая мне догадаться самому.
Не спали вместе, — закончил я. Ну да… Но в принципе… ты согласна?
Последовало долгое молчание. Я ждал. Прошла
вечность.
По-моему, — в конце концов сказала Клэр, — можно попробовать.
Я просиял от радости.
Ну-ну, — сказала Клэр, перехватив мой взгляд, — пей свой коньяк. А я пока закончу книгу.
Она снова склонилась над работой, но вскоре отложила книгу в сторону и растерянно сказала:
Ничего не получается. Не могу читать, и все. Давай лучше поужинаем.
Потом она долго и мучительно жарила рыбное филе, а я, обнимая ее сзади за талию, целовал ее волосы и мешал готовить. Вкуса рыбы я так и не почувствовал. Я был неприлично, глупо счастлив. Я не слишком надеялся, что Клэр согласится на мое предложение, и, услышав «да», был так захвачен предстоящим приключением, что сам себя не узнавал. Забота о близком человеке теперь казалась мне не скучной, тягостной обязанностью, но желанной привилегией.
«Непостижимо, — думал я, как во сне, — все это просто непостижимо. Неужели то же чувствовал лорд Уайт к Дане ден Релган?»
Когда придет Саманта? — спросил я. К сожалению, скоро. Поедешь со мной завтра? — спросил я. — Сначала на скачки, а потом куда-нибудь еще. Поеду. Саманта не будет против? Не думаю, — сказала она и лукаво взглянула на меня. Чему ты улыбаешься? Знаешь, куда она пошла? В кино. Я ей говорю, останься, Филип сегодня с нами последний вечер — куда там, уперлась, хочу посмотреть фильм, и точка. Мне это показалось странным… но я поверила. Теперь-то я понимаю, что она замечала больше, чем я. О господи! — сказал я. — Женщины!
…Потом Клэр предприняла очередную попытку
закончить работу, а я тем временем вынул светоза
щитный конверт из заветной коробки, достал из буфета плоскую тарелку, положил туда кусок пластика и, вылив на него жидкий «Аякс», стал ждать, затаив дыхание.
Темные, красно-коричневые линии показались почти сразу. Я покрутил тарелку, чтобы жидкость растеклась по всей поверхности пластика, пока свет не уничтожил оставшуюся краску.
