Такая же обшарпанная и старая, как и вся больница. Окна деревянные, рассохшиеся, из которых ощутимо тянуло зимним ветром. Но это не приглушало накопившиеся “миазмы” старости, болезни и какой-то тяжести. Эмоциональной, душевной. Палата не была одноместной: три пациента, все явно старше шестидесяти, лежали на разных кроватях. Скрипучих и, сомнительно, чтобы удобных. Рядом с одним из пациентов, на еще одной кровати, сидела уже знакомая ей мать Димы. Значит, этот мужчина - его отец. Да и сходство просматривалось.
- Здравствуй.
Отрывистое и резкое приветствие показалось неуместным. Да и не слышалось в нем участия или радости от встречи. И растерянности не было. Только все то же нагнетаемое напряжение, которое Дима в себе подавлял. Лиза в принципе не нашлась, что сказать и лишь кивнула матери мужа. Она чувствовала себя здесь до жути неуместно.
На какой-то миг ситуация словно бы замерла: все застыли и, ничего не говоря, смотрели один на другого. На них смотрели даже пациенты с соседних кроватей, выглядевшие не лучше старшего Калиненко. Только мать Димы сжала руки так, что кисти рук побелели. И как-то затравленно глянула на мужа. Может потому, что не ожидал их увидеть, мужчина на несколько мгновений смотрел на них с откровенной растерянностью и удивлением, позволяя Лизе рассмотреть себя. И то самое сходство, и явные следы долгой, тяжелой болезни: истощенные черты, восковую кожу, с пробившейся на впавших щеках седой щетиной, всклокоченные седые же волосы, слежавшиеся на одной стороне. Скрюченные пальцы, тоже воскового желтого цвета, цепляющиеся за казенное одеяло.
Но спустя несколько секунд эта оторопь и удивление прошли:
- Ты расстаралась? - явно гневно, пусть и сиплым голосом, то и дело откашливаясь, мужчина глянул на жену.
Женщина не спорила, не оправдывалась и не возражала, только сильнее ссутулилась, продолжая рассматривать свои руки. Старший Калиненко скривился с плохо скрываемой злобой. А может и не хотел он ее скрывать. Как и сжавшиеся в кулаки тощие пальцы, словно неосознанно попытавшиеся замахнуться на еще больше скукожившуюся жену. И при его откровенной слабости, изможденности - это выглядело противно, вызывая одновременно и жалость, и отвращение в Лизе.
Дима резко шагнул вперед, словно собираясь вмешаться, хоть и сомнительным казалось, что у его отца все же хватит сил оторвать кулаки от одеяла. Но это движение, видимо, разозлило его отца еще больше. Он шумно и тяжело втянул воздух в себя раскрытым ртом, закашлялся, и мотнул головой жене:
- Вон… пошла, - все еще со злобой, хоть и едва тянул голос между приступами кашля, велел он, не сомневаясь, что его послушают, видимо. Будто и не он умирал, прикованный к кровати, явно полностью завися от жены.
И женщина, не споря, юркнула мимо них к выходу из палаты. Облегченно? Однако, не похоже, чтобы кого-то еще эта сцена задела так, как и ее. И Дима, и те самые соседи по палате не выказали никакого удивления или недоумения. Видимо, часто наблюдали подобное.
Честно говоря, Лиза давно не чувствовала себя так мерзко. Словно ощутив это, Дима повернулся к ней:
- Лиза, ты тоже выйди. Пожалуйста.
Вроде бы тоже самое, а сказанное иначе и прозвучало по-иному. И разница двух этих “распоряжений” повисла в тихом пространстве палаты, заставив Лизу вспомнить, как для Димы, даже пьяного, было важно доказать, что не похож на отца. Теперь ей стало очень понятна причина.
- Хорошо, любимый.
Она сказала это автоматически. И в тоже время, впервые так. Кивнула, испытывая неловкость. Не потому, что Дима не знал о ее чувствах. Просто Лиза старалась не оглашать этого при ком-то еще с прошлого периода отношений. Это наедине она могла себе такое позволить. Или сейчас уже не только? Ведь они женаты. Вот и прорвалось? Да и эта отвратная ситуация… Хотелось умыться.
И сама не испытывая никакого желания оставаться в палате, она быстро вышла в коридор, буквально тут же наткнувшись взглядом на мать Димы, стоящую у окна.
- Вот, Елизавета, садитесь.
Геннадий, поднявшийся с ними на всякий случай, вдруг помощь понадобится, подсовывал ей неясно где раздобытый стул. Лиза кивнула, ухватилась за деревянную спинку.
- Гена, еще один принесите, если найдете, - попросила она водителя и охранника по совместительству. Парень кивнул
А сама Лиза подвинула стул к матери Димы.
- Садитесь…
Вдруг подумала, что даже не знает имени своей свекрови. Ничего о ней вообще не знает. Ужасная ситуация. А ей-то первый брак казался непростым.
- Я - Лиза, - представилась она, еще настойчивей подталкивая стул.
Женщина, поначалу, кажется не совсем понявшая, чего от нее хотят, все же села. Вздохнула:
- Да, я читала, дочка. В газете про вас писали…
Тут снова появился Гена с еще одним стулом, и Лиза с каким-то облегчением села, вдруг поняв, что и сама напряжена не меньше Димы, только контролировать это так как он не умеет. Благодарно кивнула расположившемуся неподалеку охраннику.
- А я - Вера Андреевна, - неуверенный и тихий голос свекрови снова привлек ее внимание. - Ты не думай про Влада плохо, дочка. Ему больно просто. Очень. Даже на обезболивающих. Вот и …
Мать Димы как-то неловко глянула на Лизу. Будто старалась оправдать мужа. Она промолчала. Просто не знала, что сказать и не была уверена, стоит ли озвучивать свои впечатления от этой недолгой встречи. Свекровь тоже больше ничего не добавила и разговор затих, так и не начавшись.
И Лиза задумалась: смогла бы она любить человека, который бы так относился к ней? Как можно терпеть подобное отношение? Да еще и побои, если вспомнить слова Димы. Что заставляло Веру Андреевну все еще быть с этим человеком, который даже полностью завися, унижал ее? И не могла понять. И правда, любовь?
Возможно, кто-то так же недоумевал, глядя на нее? Тот же Макс или Казак. Ведь и сама Лиза своего Калиненко восемь лет ждала, несмотря ни на что. Но… Ведь Дима по сути, и восемь лет назад, никогда не унижал ее и предельно четко оговаривал рамки отношений. Даже Казаку, да и другим, не позволял относиться к ней с пренебрежением. И никогда. Никогда не поднимал на нее руку. Тем более сейчас она не смогла бы придраться к его отношению. Пусть и с оглядкой на саму специфику характера и сути Калиненко. И любила его именно таким.
Такими ли же критериями судила Вера Андреевна? Просто иное в отношениях считая важным. Или просто давно смирилась и терпела, не видя другого выхода? Лиза никак не могла примерить подобные отношения на себя и понять. Пару раз поглядывала на свекровь, но она смотрела или в пол, или в окно, демонстрируя отсутствие интереса к продолжению общения. Так что оставалось думать о своем, да предполагать, о том, как дела у Димы и сумел ли он наладить диалог с отцом?
Впрочем, долго ей гадать не пришлось. Калиненко появился в коридоре спустя минут пятнадцать, не более. Лицо его было таким же не читаемым, как и раньше. Но, вроде бы, бурление внутреннего напряжения притихла. Или он управлял собой сейчас лучше. Увидев их, сидящих у окна, Дима сразу подошел:
- Дима… - Вера Андреевна как-то суетливо подхватилась со стула навстречу сыну, но он не дал ей договорить.
- Вот, на первое время, - достав деньги, Дима отдал их матери, неловко и неуверенно ухватившей эти бумажки. - Мой телефон, - он дал ей и визитку. - Завтра приедет Виталий, привезет еще денег. И если будет что-то нужно, сразу звони. Сразу, поняла? - Он твердо смотрел ей в глаза, так, как Калиненко умел.
Вера Андреевна закивала. Хотя, похоже, она не особо привыкла оспаривать то, что ей велели.
- Хорошо. Мы еще приедем, - кивнул Дима.
Как-то непривычно и неловко, коротко приобнял мать, не ожидавшую этого, кажется. И обернулся к Лизе:
- Поехали, - взяв ее за руку, Калиненко быстро направился в сторону лестницы, таща за собой и Лизу.
- Ну как? - рискнула осторожно поинтересоваться она, когда они достигли первого этажа.
- Как? - переспросил с иронией Дима, глянув на нее через плечо.
Криво улыбнулся. Притянул сильнее за руку, чтобы Лиза поравнялась с ним.
- Чудес на свете не бывает, Лиза, - пожав плечами, он ухватил ее за талию, буквально прижав к своему боку. - Это только ты мне такая чудная попалась. Других чудес я в своей жизни, видимо, не увижу.
И, уже как-то иначе усмехнувшись, но продолжая ее так же крепко обнимать за пояс, пошел дальше. А Лиза больше ничего не решилась пока спросить, обдумывая это его “чудная”, а не “чудная”. И о том, какой он в это вложил смысл, и что это говорило о результатах его разговора с отцом.
Следующий раз она заговорила с ним уже в машине, наблюдая за тем, как Дима смотрит в окно рассредоточенным взглядом, явно ничего не видя. И задумчиво крутит в пальцах пачку с сигаретами, постукивая по бедру, но так и не прикуривает.
- Что у него за диагноз? - спросила Лиза, неуверенная, правда, ответит ли муж.
Дима повернулся к ней, чуть сдвинув брови и хмурясь, будто силясь понять, о чем именно Лиза только что спросила. Мысли мужа, определенно, находились далеко.
