— Ну, герои, с полем!
Она умела править любой кампанией и законно наслаждалась покорённой волей участников пиров.
— Вы что — однополчане? — повела наступление на память Полина.
Штрафбатовец подмигнул снайперу: мол, не выдавай тайну.
— Да, в одном гвардейском полку служили, — провёл Горелов первую стёжку вранья.
— Чудеса! Штрафники и гвардейцы!
— Мы и первой, и пятой кровью смывали несуществующий позор, — помогал наводить историческую справку Натан.
— Страшно было? — Женщина усердно выковыривала вилкой икру из карася.
— Первые три года, — улыбнулся Сергей.
— А потом? — не задумываясь над абсурдностью вопроса, серьёзно спросила дама.
— Потом, как по маслу пошло, — улыбнулся Натан, — до Берлина не ползком добирались.
Фронтовики держали на приколе думки о яре. Знала бы любопытница, какими фронтовыми товарищами были застольники перед большой войной на войне малой — внутренней.
Там, на Оби — жертвы, павшие не за Отечество. Они падалью свалены в яр по прихоти отъявленных врагов трудового народа.
Трактат о его вековой жертвенности перерабатывался историком по ходу следования безостановочных лет. Факты давили почти неподъемным грузом. В другой стране человек с аналитическим мышлением мог свободно пробить брешь в бастионе событий. Не страшась наказания, преследования и даже репрессий, провёл бы по истории социализма не красную — чёрную линию неприятия российской действительности…
Учёный отрешенно смотрел куда-то в жуткую даль отмерших событий. Что-то спрашивала Полина, что-то отвечал чикист-снайпер.
— Серж, что с тобой? Переходишь в параллельный мир?
— Жуй, жуй икру… разговор во время еды — удар по пищеварению.
С улицы доносилась бравурная музыка, её прорывал девичий визг, приглушал рассыпчатый смех парней.
— Гвардейцы, не унывать! Или не ваш день сегодня?
— Наш, наш! — Натан встал размять раненую ногу. Прошёлся до двери, обратно.
— На танцы тянет? — донимала Полина. — Кавалер, приглашай даму.
Поднялась, встала в позу ожидающей невесты.
— Извините… не могу… нога от ранения подсекается…
— Серж, заменяй однополчанина.
— В другой раз. Исторический момент не подходящий.
— Мне что — со стороны искать танцора?
— Иди, ищи! — разозлился учёный.
Его раздражала напускная весёлость, назойливость женщины, так скоро забывшей о бесчеловечности властей, готовых подвергнуть трупы второму насильственному уничтожению.
— Фи! Какая скука!
Снайпер предложил пройтись по городку. Он чувствовал себя виновным, третьим лишним.
Фронтовики дружно направились к двери.
— Мужики! Вы чё?! Ну, ладно — фронтовое братство святое, но разве можно меня бросать?
Ноги невольно шагали к пристани, к яру.
Военных и шустряков в штатском заметно прибавилось.
Оцепление начиналось на верхней точке спуска к речному вокзалу.
Троицу не пропустили, потребовав специальные пропуска.
— Вы что из трагедии военную тайну делаете? — геройски спросила Полина. Она сейчас отважилась сверкнуть доблестью. Пусть знают однополчане, что не они одни Победу делали.
— Нельзя… говорят нельзя…
Сержант грубовато отстранил воительницу.
— Позови капитана!
— Вы его знаете? — сбив спесь, поинтересовался розовощёкий юнец.
— Я и генералов знаю, — врала напропалую подогретая вином чиновница.
— Не велено… не положено… мы при исполнении…
Фронтовики знали о силе приказа, поэтому молча повернули в сторону омытого первым дождём городка.
— Вы что меня не поддержали? — напустилась на молчаливых бойцов героиня недавней схватки с безусым сержантом.
— Мы подумали, — усмехнулся Сергей, — что ты с генералами и… маршалами знаешься… куда нам, рядовым, соваться в цепь охраны.
— Втроём мы бы пробили брешь.
— Зачем? — спросил равнодушно Натан Натаныч. — Мы плывущих трупов на войне насмотрелись… здесь их аккуратненько, со всеми водными почестями приберут… на каждый скелет груз и путешествуй мешок с костями в придонных водах до Обской Губы, может, и до Северного Ледовитого…
— Варвары! Вот варвары! — кипела неуёмная дама.
— Вот теперь ты мне нравишься, — обнимая за плечи, похвалил учёный. — Когда выплёскивается непритворное негодование, человек молодеет. Кровь особую очистку проходит.
— Тогда она успела очиститься за годы правления крикливой показушной власти…
Нравилось Горелову вот такое ударное восприятие почти коммунистической действительности. Полина черпала энергию историка. Была очарована смелостью идей учёного, его упорством в отстаивании неколебимых позиций. Его затаскивали в партию на крепком аркане убеждений. Стоило аналитику истории вспомнить грехи малые и великие рулевого, его курсы, протащившие страну по рифам — отпадала всякая охота даже говорить на упёртую тему. По его прямой наводке не вступила в ряды и Поля.
Оглянувшись на растянутую цепь солдат, Горелов увидел парня, защищающего свой фотоаппарат. Сержант его вырывал, а плечистый малый в фетровой шляпе тянул к себе.
Подбежал на выручку ефрейтор, завёл фотографу руки за спину.
Вытащив и засветив плёнку, служивый с широкими лычками на погонах вернул фотоаппарат владельцу.
— Беззаконие! — негодовал парень.
— Снимать запрещено…
— Концлагерь что ли на плёнку попал?
Чертыхаясь, юноша нехотя потащился по широкому взвозу.
— Опупели вояки! — Полина развела безнадёжно руки. — Ни посмотри. Ни пофотографируй.
Вдруг из охранной цепи, сильно жестикулируя, вышел знакомый снайпера Натана. Васька был без меры возбуждён, выдыхал тягучее ээххх! Увидев квартиранта Октябрины, обрадовался. Ускорив шаги, подошёл, точно к родственнику.
— Рассказать всё начистоту?.. Значит так… Пригласили нас, лодочников, трупы… топить… По два ящика водяры — цена расплаты… Согласился по-глупу… Как увидел оскаленных мертвецов, дохнул хлорки — блевотина полилась…
Старшой орёт: «Стаскивайте из-под яра, вяжите, цепляйте груз».
Отблевался, говорю: «Братцы, вы как хотите, а я на эту военную операцию не пойду…» И дёру! Пропади она пропадом, водочка трупная! Думали, что потомственный алкаш Васька Глухарь без их паршивой водки не обойдётся… Дюральку черти конфисковали временно: горючки сожгут много. Там место водобойное…
Выслушали откровение Васи молча.
С любопытством и почтением посмотрел Горелов на потомственного водкаря. Понравился мужичок в камуфляже. Чистотой, верой в дух русский веяло от него.
Штрафбатовец задумал подкузьмить:
— Два ящика водки — не шутка. Сорок бутылок всё же. Двадцать литров. Не жалко?
Не отвечая на такой пустой вопрос, Губошлёп с возгласом: «Вот им!» согнул в локте правую руку и показал жест, известный на всех широтах мира. Натан крякнул. Полина стыдливо отвела взгляд от грубого, но выразительного рукоположения.
— Мужики, вижу, что вы фронтовых кровей — сотворите на бутылочку… Карасями рассчитаюсь…
Порывшись в сумочке, Полина извлекла драгоценную бумажку. Женщина поняла, кто изливает перед ними душу.
— Будете поставлять к столу императрицы Полины таких же икряных карасей.
Васька галантно поклонился:
— Царица небесная! Я вам таких пузанов наловлю — сковородки оконфузятся от малого размера.
Токуя слова счастья, Глухарь заспешил в магазин.
— Вот я о чём подумал сейчас, — начал, словно лекцию, учёный. — Оказывается, люд наш русский не только по капле умеет выдавливать из себя раба, а целыми литрами. Вот вам живой пример противления злу. Молодец, рыбак! Наш, нарымский мужик!
— Мой сосед! — с чувством гордости дополнил снайпер. — Снимаю комнату у одной замечательной горожанки.
— Перебирайся в гостиницу, — предложил Горелов.
— Там у меня личный доктор Дымок.
— Интересная фамилия…
— Императрица Полина, умный дымчатый кот меня от сердечного приступа спас. Хозяйку от угара…
О походе на яр, о внезапном обрушении земли промолчал. Не та ли огромная глыба расшевелила мертвецов, обнажила поленницу костей? Натан Натаныч не раз задавал себе жёсткий вопрос. Вот во что вылилось неосуществлённое покаяние…
По взвозу поднимался сутулый, будто невменяемый мужичок. Отплёвываясь, бормотал что-то и качал головой из стороны в сторону.
— Товарищ, вам плохо? — царица небесная сочувственно посмотрела на прохожего.
— Мне-то не так плохо, землячка, а вот у них — махнул рукой прохожий в сторону яра — ни стыда, ни совести, ни чести… КГБ все паскудные замашки у НКВД перенял. И то: ворон ворону глаз не выклюет…
— Вы что — там побывали? У трупов?
— Побывал, дамочка, побывал… Тут Васька Глухарь не проходил?.. В форме зелёной — под чёрта таёжного. Молодец! Первый дёру дал.
