- Много чести!
Головня досадливо потёр ладони.
- Что с тобой творится, Искра?
- А с тобой? Никого не слушаешь, делаешь всё по-своему, гонишь нас куда-то... Будто демон вселился. Ты - не человек, Головня. Ты - злой дух.
- На свадьбе-то веселилась, - угрюмо ответил Головня. - А теперь вишь ты - злой дух.
- Дура была. Думала, кровь Отца Огневика смоет все грехи.
- Разве хуже жить стали? Мяса вдосталь, молока вдосталь, про голод и не вспоминаем. Чего ж ещё надо?
- Ледовое искушение, - тихо промолвила Искра.
- Ты мне это брось! От тебя ещё такое слышать! Довольно и других болтунов. От папаши своего нахваталась, не иначе.
- Папашу не тронь. Он тебе ничего плохого не сделал. Лучше на себя посмотри. Женатый, а сам по девкам бегаешь. Думаешь не знаю? Вся община о том судачит. Ладно - девки! Они хоть - Артамоновы. Обидно, горько, но - пусть. Все вы, мужики - кобели. Отец мой такой же. Но он хоть со служанками не путается. А ты... посмотри на себя! Не совестно тебе? О чести бы подумал.
Головня остолбенел. Этого он никак не ожидал. Жена вождя - и забитая бессловесная девка, почти вещь, ходячее орудие. Что им делить? Ну не смешно ли?
Искре, однако, было не до смеха. Служанка, которую она мнила соперницей, как раз входила в возраст, наливалась соками, хорошела. А сама Искра если и наливалась, то только желчью. К тому же, она была на сносях, огрубела лицом, стала раздражительной. Вот и будешь тут ревновать, когда рядом вертится эта ягодка - сладкая, мягкая, только сорви. Ревность истасканной жизнью бабы к пышущей здоровьем и свежестью молодухе - вот что разъедало её.
Головня изумился. Лишь теперь, когда Искра, забывшись, выпалила причину своей злости, он поглядел на служанку как на женщину. А ведь и впрямь поспела девка, подумал он. Пора срывать. Но мысль эта, мелькнув, тут же и погасла, сменившись новой вспышкой ярости. Никто не смеет прерывать совет! Он - вождь, и все должны его слушать. А уж жена - самая первая. Он, Головня, облечён великим призванием вещать слово Науки. Он убил колдунью и Отца Огневика. Он избран вести за собою общину, и всякий усомнившийся в этом есть враг великой Науки. Как-то так.
- Никогда больше не смей встревать в мои беседы с помощниками, - отчеканил он и вскинул ладонь, предупреждая возражение. - Никогда! Слышишь?
- А иначе? - насмешливо полюбопытствовала Искра.
- Увидишь, что будет, - проронил Головня, отвернувшись.
Глава третья
Головня и без Сполоха понимал, что проку от баб в мёртвом месте будет как от коня молока. Только под ногами мешаться станут. Ну и что? Зато избавятся от страха перед скверной. Этот страх, глупый и жалкий, казался ему проклятьем, которое Отец Огневик посылал из прошлого. Упрямый старик даже с того света продолжал портить ему жизнь.
В путь сбирались с плачем и стонами. Матери рыдали над детьми. Мужики ходили мрачные, злые, покрикивали на жён и ребятню, цедили что-то сквозь зубы, глядя на вождя, будто отгоняли злых духов.
К переходу готовились как к перекочёвке: вытаскивали из жилищ весь скарб, одежду, утварь, грузили всё на сани. Чтобы не мучить быков, непривычных к снежным походам, Сполох решил пригнать из общинного табуна кобылиц. Но пригнал всего четырёх - остальные были на сносях. Лучина два раза посетил летник, привёз несколько больших копен сена; подростки понатаскали из тайги дров для остающихся в общине девок. Но как ни торопились, а в двое суток, отведённых Головнёй на сборы, уложиться не получилось. Слишком это было ново, необычно - зимняя перекочёвка. Слишком многое пришлось изобретать на ходу. Быки не могли переть через наст - резали ноги. Головня велел обмотать им ноги полосками шерсти, как это делал с собаками Огонёк. Коров не брали, надоенное молоко заморозили и нарубили большими белыми кубами. Не хватало нарт: на них грузили сено, пришлось делать волокуши, чтобы не идти за обозом пешком. Головня носился по общине и торопил, грозил, уламывал. Люди ворчали, но подчинялись. Медленно, со скрипом дело спорилось. Одна лишь Рдяница ни в какую не хотела идти и распекала мужа, спешившего исполнить приказ вождя:
- Ты-то куда собрался, демон безголовый, кара моя небесная? Хочешь погибать - погибай, слова не скажу, а детей не трожь. Мои они, кровные, не отдам.
- Что ж ты... в Науку верить... - бормотал Жар.
- Я верю в прельщение и скверну. Их там хоть лопатой греби. А Наука где-то там, далеко, обо мне Она, небось, и не знает даже.
Косторез, огорошенный непослушанием жены, пробовал уговорить Рдяницу, действовал лаской и запугиванием, но всё было тщетно. Рдяница стояла на своём. Увидев, как слуги выносят вещи, она завернула их обратно.
- Один поедешь, - сказала мужу. - Устроишься где-нибудь. А я с детьми здесь останусь.
- Но Головня велел...
- Я с детьми останусь здесь, - отчеканила Рдяница.
Косторез развёл руками. Никогда у него не получалось переспорить жену. Всегда за ней оставалось последнее слово. А всё потому, что Рдяница презирала мужа, полагала его растяпой. "Другие вон по правую руку от Головни сидят. А ты только вздыхаешь да охаешь", - бурчала она на Костореза. Что правда - то правда. Не такой Косторез был человек, чтобы пыжиться от важности и вгонять других в трепет. Показать зубы, рявкнуть как следует, заставить себя слушаться - это было не для него. На собраниях сидел тише воды, ниже травы, отмалчивался, витал в облаках. И вообще ничего знать не хотел, кроме своего ремесла. Жена приходила от этого в ярость. С упорством редкостным старалась пробудить в муже хоть подобие честолюбия - бесполезно. "Какой ты мужик! - говорила она. - Рохля, а не мужик! На других-то глянь...". Жар грыз ногти, страдал, но измениться не мог.
И вот теперь взбалмошная баба готова была столкнуть его лбами с Головнёй. При одной мысли об этом Жар цепенел. Он благоговел перед вождём. Он трепетал перед ним, как дитя трепещет перед строгим отцом - иногда обижаясь, но не мысля жизни без него.
Рдяница распалялась всё больше, кричала так, что перекрывала гул голосов в общине. Жар не знал, куда деваться. Больше всего на свете он не любил выяснения отношений на людях. Иногда, поругавшись с женой, целый день ходил как во сне - ничего не видел, ничего не слышал. Но теперь страх перед вождём пересилил, и Жар заорал:
- Хватит! Быстро начала... ну, быстро!
Рдяница на мгновение умолкла, раскрыв рот от неожиданности, но тотчас подобралась как волчица перед прыжком.
- Посмотрите на него! Голосок прорезался? Ты бы лучше так перед вождём выступал, крикун. Что, хвост поджал? И все вы поджали. А я вот не боюсь. Да! Ни его, ни Науки, никого.
- Раз смелая, сама ему... - огрызнулся Жар. - А мне нечего тут...
- А вот и скажу. Думаешь, испугаюсь? Выкуси! Вот прямо сейчас пойду и скажу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
