— Плачь, — сурово и сдержанно сказал монах. — Слезами душа очищается. Это ничего, брат мой…
Он вздохнул и погладил Джона Клеменса по голове. И ладонь его, тёплая, похожая на отцовскую, вкусно пахла жареным мясом, ладаном и вербеной.
— Не совсем, значит, пропащий, ишь, как тебя прорвало. Доброе слово, хороший кусок — и ты уж поплыл. Что ж тебя, как щенка, пинали, кто ни попадя…
«Как щенка, и впрямь!» — хотел повторить за ним агент — и не смог. Язык не поворачивался. Глаза закрывались сами собой.
— Пойдём-ка, голубь мой…
Монах подхватил его подмышки, без труда поднял, как младенца.
— Хозяюшка, где там его комната? Проводи-ка.
— Ох… — Вдовушка даже перекрестилась. — Что это с ним?
— От хорошей еды да от доброго слова тоже захмелеть можно… — туманно ответил святой отец.
Снёс сомлевшего агента наверх, в его комнатёнку, уложил на кровать, прислушался к дыханию. Прикинул что-то в уме, нажал несколько точек на шее и на темечке маленького человечка. Покивал сам себе.
— Так оно вернее будет…
Вышел — и запер дверь на ключ. Вернулся в зал.
— Держи, хозяюшка. Да не пугайся так: суток двое-трое проспит аки младенец, не тревожь только, а на обратном пути я его с собой заберу. Нехорошо бросать, запутался человечек… Только воду при нём держи; он, если и будет просыпаться, так от жажды. Вот тебе за труды.
И наградил вдовушку настоящим золотым талером. А потом и братским щедрым поцелуем в сочные губы. Та чуть не ахнула от внезапной истомы.
Скромный служитель божий спокойно встретился взглядом с синеглазым. На этот раз смотрели они друг на друга по-иному. Цепко. Оценивающе.
«Со мной такой номер не пройдёт», — словно предупреждал синеглазый.
Монах усмехнулся. Не торопясь, прошёл к выходу. У самых дверей двое мужчин сошлись вместе. Одного роста. Одной примерно стати. Чем-то неуловимо похожи.
— Брат Тук? — чуть поклонился синеглазый.
— Господин Модильяни? — неуловимо быстро святой отец перешёл на светский тон.
— Вы же понимаете, что… — капитан выразительно приподнял бровь. Монах утвердительно кивнул.
— Мы оба едем в Сар, брат мой. Не так ли?
— И, похоже, цель у нас одна. Но я не могу позволить вам вмешаться.
— А почему, собственно, сударь?
Два взгляда снова скрестились. Уважительно. Понимающе.
— У нас нет помыслов — навредить кому-то, — мягко сказал монах. — Мы, как и вы, любим эту страну и заботимся о ней. И нам небезразлично, кто находится рядом с сильными мира сего.
— Доказательства вашей лояльности? Вы же понимаете, что у меня — те же цели, в сущности.
Капитан Винсент смотрел уже не в глаза собеседнику — а в переносицу. Хороший приём, позволяющий и удержать внимание, и не поддаться на возможное гипнотическое влияние. Хоть он и достаточно устойчив к подобной магии, а рисковать не стоит.
Монах снова усмехнулся.
— Вы не из той категории людей, капитан. С вами пришлось бы действовать по-иному, но… Есть ли необходимость?
— Сотрудничество? — помедлив, уточнил Винсент.
— Почему бы и нет? Предлагаю: по крайней мере, не мешать друг другу. Я устранил бриттанца — и в этом мне помогли мои навыки. Как знать, может, в недалёком будущем и вы примените свои. И мы будем квиты. Каждому из нас нужно вернуться живым и с определёнными сведениями.
— Касательно сведений, — капитан задумчиво потеребил светлую бородку. — Как вы себе это представляете?
— Господин Модильяни, я могу лишь повторить то, что вы сами собираетесь предложить.
— Делёж?
— Делёж. Всего, что узнаем. А уж потом каждый сам решает, что ему с этими сведениями делать.
В который раз они посмотрели друг другу в глаза.
— Вы ведь тоже чувствуете опасность, — внезапно сказал капитан. — Я не ошибся?
Монах кивнул. Не будь этого предчувствия — чего-то тревожного, н е н о р м а л ь н о г о впереди — как знать, предложил бы он объединить усилия? Брат Тук был хороший менталист, хоть и не ясновидящий, у него был несколько иной профиль. Но некая часть его тела так и чувствовала грядущие неприятности, причём, весьма крупные, справиться с которыми в одиночку было бы трудно.
Капитан Винсент Модильяни менталистом не был, но чутью своему доверял. А сейчас оно ему просто вопило: вот-вот — и сдвинется неведомая пока л а в и н а! справиться с которой в одиночку будет трудно. Не стоит пренебрегать помощью бенедиктианского воспитанника.
Они с монахом крепко пожали друг другу руки и вышли.
Аннета шумно выдохнула и осела на ближайшей лавке. Да будь она неладна, эта работёнка! Так и до первых седых волос недолго. А ну, как сцепились бы эти двое? Точно до смертоубийства дошло бы. Капитан — первая шпага в Галлии, а этот… Тук? Слыхала она от того же Винсента, как тренируют святую братию, что цепи руками рвут и железными прутьями себя протыкают — и хоть бы что…
И всё же — служба у неё была интересной. А что? Муж под бочком, здесь же, поваром… Это она для других вдова, потому как при свободной женщине и болтают свободнее, много чего можно услышать в приграничье. Она запоминает самое интересное, а капитан время от времени захаживает, аманта из себя строит, чтобы её «репутацию» поддерживать да узнать, нет ли свеженьких новостей. Зачем всё это обычной трактирщице? Вроде, место — доходное, денежка всегда в кармане бряцает, и сама себе голова, потому как муженёк — телок, под пяткой сидит и не шевелится. А только — скучно жить бывшей капитанской дочке, привыкшей с малолотства к палубе под ногами. После вольного неба и океана, после далёких шумных заморских портов прозябать здесь, в четырёх стенах было мучительно. Папаша, царствие ему небесное, думал: пристроил дочурку замуж за осёдлого человека, сделал доброе дело, нечего девке по морям шататься, пока малявка была — матросня её и не трогала, а как расцвела… Спокойнее, на твёрдой-то земле.
Спокойнее-то, оно конечно так. Первое время. А потом одолевает тоска — хоть волком вой. Уже бежать однажды надумала, уже одежду матросскую подбирала — чем черти не шутят, нарядиться юнгой да по папенькиным стопам. Говорят, в южных морях даже женщины-флибустьеры есть, одна из них — знаменитая Аннет Бони. В том, что пиратка носила одно с трактирщицей имя, виделся знак судьбы.
Да только однажды заглянул к молодой хозяюшке усталый синеглазый капитан рейтаров. Пристроил свою команду на отдых, сам уселся в уголке за кружкой хорошего редкого вина — о с о б о г о, для почётных посетителей, и долго наблюдал за хозяйкой. И не прелести подмечал… хоть и о них потом разговор был… а больше — как могла ловким тычком пресечь поползновения забулдыги к халявному стакану или полной хозяйской груди, как отбривает острым словом безбожно пошлящих лесорубов, как по одному жесту меняются блюда, освобождается стол более важному посетителю, пресекаются вышибалой драки. Пригласил к себе, поговорил… и жить стало намного интереснее. И даже какой-то просвет впереди наметился. Стало казаться, что и впрямь — свет клином не сошёлся на этой стойке и муже-размазне, что вот-вот поманит впереди белый парус и чёрный флаг с весёлым… как его…
