— Что — пастор? — насторожился капитан. — Ну-ну? — и вновь покрутил монетку. Но ребята лишь зыркнули жадными взорами и отвели глаза. Помедлив, Модильяни выудил из кармана новенький талер.
Мальчишки уставились на сияющий золотой как на невиданное чудо. Хотя — кто знает, может, в этих краях и невиданное… Прижались друг к дружке плечами. Им явно было что сказать, но мешал страх.
— Никто не узнает, дети мои, — твёрдо сказал Тук. — Вы всего лишь покажете нам дорогу, а то, о чём мы поговорим, останется для других тайной. Смелее же! Что-нибудь случилось с моим духовным братом?
На раскрытой ладони, словно орех для белки, капитан Винсент протянул монету старшему. Тот, не выдержав соблазна, цапнул. Уставился заворожённо на профиль короля Генриха.
— Чур, на двоих, — тихо сказал младший. И поднял печальные глаза на Винсента. — Пастор-то наш помирает, ваша… — он запнулся, не зная, как обратиться, — ваша милость, лежит, тётка Дора говорит — уж и не стонет. Уходили его вчера…
— Вчера? — нахмурившись, уточнил капитан. Пастора крепко огрел по голове один из его солдат, это он хорошо помнил, как и то, что от подобных ударов не умирают, разве что отлёживаться придётся. И было это два дня назад. Вроде должен уже придти в себя прыткий служитель божий.
— Ага. Вчерась приходили от барона, двое, так отлупшевали — будь ждоров, — дополнил тот, что с монетой во рту. — Шкажали: и ваш прибъём, ешли проболтаетешь. И ещё с утра приходили. Шовшем убить, жнацицца, ежели не помер. А тут — солдаты на конях понаехали…
— Ага, — подхватил меньший. — Они тех, баронских, заарестовали сразу. Говорят: духов… ага, духовное, говорят, лицо, увечья, под суд сразу… Ихний лейтенант об них мараться не стал, посадил к старосте в подвал, они там так и сидят.
— А дальше?
— А что с пастором? — одновременно спросили капитан и монах. Переглянулись. Пацан, прекрасно помня, от кого получил больше, тому первому и ответил:
— Одного оштавили при швятом отце, шами, — в жамок поехали. Немного пошумели, шлышно было даже ждесь. А паштор… Тётка Дора грит — до вечера не дотянет. Не жилец. Кровью харкает.
— Едем, — монах решительно тронул с места своего коня. — Капитан, наш долг — в первую очередь посетить умирающего.
К тому, чтобы у него перехватывали командование, капитан относился крайне отрицательно. Пришлось даже напомнить себе о недавнем уговоре. Впрочем, с пастором и ему нужно было повидаться, но могло сложиться так, что и без того запуганный, побитый — и, возможно, действительно умирающий служитель церкви узнает его, капитана рейтаров, испугается, что теперь и его арестуют — и тогда из него слова клещами не вытянешь, эти святоши упрямы даже на смертном одре. А вот со своими собратьями они, как правило, более откровенны… Ничего, капитан терпелив и позволит обстоятельствам работать на себя.
— Едем, брат Тук. Эти юнцы нам больше не нужны. Тут все деревни на единый манер, улицы лучами сходятся к церкви, обойдёмся без провожатых.
Дождавшись одобрительного кивка монаха, мальчишки с облегчением вздохнули и брызнули вдоль по улочке, скрывшись вскоре за одним из плетней.
Больше на пути к обители пастора компаньоны никого не встретили. Видать, появление рейтаров заставило попрятаться не только девок. И то сказать, слава о Чёрных всадниках ходила не то, чтобы дурная… Своих людей Винсент Модильяни держал в кулаке крепко и мародёрствовать не позволял, но иногда — на чужой территории — скрепя сердце, предоставлял некоторую свободу действий, понимая, что время от времени поводок всё же надо ослаблять. Но е г о солдаты меру знали, а ещё более того помнили, что подобного жалования, как у них, с которым и военной добычи не нужно, и таких пенсий за верную службу и боевые ранения, им не найти ни в Галлии, ни в соседних государствах. Поневоле будешь благородствовать… Вот только местные жители об этом не знали и потому — таились за хлипкими дверьми и ставнями. Винсент подозревал, что не только скотину, но и цепных псов попрятали: в иных-то местах их c братом Туком резвый аллюр через всю деревню сопровождался бы непрерывным брёхом, а сейчас вместо этого — тихо.
Нищета и здесь сочилась из всех щелей. Жильё изрядно обветшало, причём даже то, что с первого взгляда казалось побогаче: черепица на крышах потрескалась и кое где выпала, прорехи так и чернели, обнажая кое-где рёбра стропил. Судя по заброшенному виду малочисленных овинов на подворьях, далеко не все они использовались по назначению: хлеба и ячменя и здесь недоставало. Даже постиранные рубахи, сохнущие на задних дворах, были настолько чинены-перечинены, что их от чужаков не прятали — вряд ли кто польстится. И это — на землях Галлии… Позор.
Небольшая церковь, аккуратная, ухоженная, окружённая крошечным садиком, стояла посреди всего этого безобразия как мираж-оазис в пустыне. Иначе говоря, в её существование трудно было поверить. Здесь, в юдоли скорби — и островок покоя и благополучия… Должно быть, таким и нужно быть божьему дому, но у капитана возникло стойкое ощущение нелогичности, ненормальности происходящего. Каков поп, говаривали в народе, таков и приход, и по всем статьям выходило: либо Сар, который они только что видели, и есть мираж, наваждение, за которым скрываются сытые и благоденствующие селяне, либо чистые стены, где каждый кирпичик, казалось, был отдраен с щёткой и дорогим мылом, являлись ни чем иным, как оптическим обманом. И то, что не видно было ни единой трещины в стенах, то как ослепительно сверкали цветные стёклышки витража, как хрустально звякнул колокол языком, задетым порывом ветра — тоже казалось мороком.
Домик пастора притаился по ту сторону торца храма, и казалось, что иллюзия райского благополучия цепко накрыла и его своими незримыми тенетами. Если бы не розарий, безжалостно вытоптанный чьими-то сапогами, не разбитое окно первого этажа — явления, диссонирующие столь резко с искусственно созданной идиллией — капитан обратился бы к спутнику, дабы тот прочитал соответствующую молитву для рассеивания злых чар. Сам он помнил единственное «… да расточатся врази его…», но подозревал, что этих нескольких слов будет недостаточно.
Откуда-то с заднего двора, расслышав топот копыт, отозвался ржанием конь. Тотчас в дверях появился оставленный на часах рейтар и отсалютовал начальству. Но не успел отрапортовать, как его потеснила изрядных габаритов особа неопределённого возраста, но вполне определённого пола, хоть и скрытого под мрачными чёрными одеяниями. Впрочем, объёмистые телеса невозможно было спрятать ни под широкими юбками, ни под шерстяным платком-шалью… Впервые за всё время пребывания на земле де Бирса капитан увидел тучного человека. Женщину. Очевидно, это и была та сама «тётка Дора», о которой вскользь упомянули мальчики.
