Я проигнорировал ее.
— Ой, да ладно, — сказала она. — Я знаю, что ты слышишь меня.
Она подкатилась ближе, но я отвернулся и уставился в потолок, сосредоточенно крутя запястьями в ремнях — правый, который Алона перестегивала, был гораздо свободнее левого.
— Я видела, как эта белокурая потаскушка и сквернословница покинула твою комнату. Так что я знаю, что ты можешь разговаривать с нами, — продолжала девочка.
Потаскушка? Я чуть не попался на ее крючок, но вовремя сдержался и не повернул к ней головы. Мы тут с Алоной кричали достаточно громко и долго, но если эта девочка и слышала крики, то не может быть стопроцентно уверена в том, что это были мы. «Мы». Забавно применять этот термин в отношении меня и ее Высочества Алоны Дэа. Но наш поцелуй…сколько бы я еще не прожил, никогда не забуду ее теплые и мягкие губы, отвечающие на движения моих губ, горячий шелк ее волос вокруг моих пальцев и вырвавшийся у нее короткий, еле слышимый стон удовольствия.
— Я должен выбраться отсюда, — пробормотал я.
Пока я лежу здесь сейчас, Алона может уходить в небытие.
— Я могу тебе помочь, — тут же вызвалась девочка. — Мне только нужно, чтобы ты выполнил мою просьбу. Я прошу о малости, правда.
Я подавил желание закатить глаза.
— Я знаю, ты сможешь сделать это. Слышала, как другие говорят о тебе. Если ты поможешь мне, — она пожала худенькими плечами, — может быть, я смогу помочь тебе.
В попытке избежать ее взгляда я уставился на свои джинсы, висящие на спинке кресла поверх другой моей одежды. Я собрал все листки с записями Алоны и положил в свой карман. В последние минуты седьмого урока, непосредственно перед тем, как зазвонила пожарная тревога, я даже написал часть письма деда Брюстера. Сначала я хотел тем самым показать Алоне, что слушаю ее (и что это на самом деле не изменит ситуацию деда), но начав, почувствовал, что делаю то, что должен. Возможно, она права. Пришло время перестать убегать. Но как? Как мне теперь кто-нибудь поверит?
— Ну, пожалуйста? — умоляла девочка, подкатив на коляске к моей постели.
В коридоре послышался голос мамы.
— …было абсолютно недопустимо, и ты ожидаешь, что я тебе после всего этого буду доверять? — спросила она.
— Клянусь тебе, Джулия, что написание романа никак не повлияет на лечение твоего сына.
Миллер. Алона была права.
— Не зови меня Джулией, — запретила мама. Я не слышал такого ее тона с тех пор, как умер отец.
— Хорошо, хорошо, — согласился Миллер, прикрывая досаду фальшиво-успокаивающим голосом. Этот урод даже скрыть свои эмоции не может.
— Мы должны выяснить, что с ним случилось. Запирать его — не решение вопроса, — твердо сказала мама.
— Не думай об этом в таком ключе, Джулия. С правильными лекарствами и интенсивной терапией… — Миллер ненадолго умолк, а потом продолжил: — Ты сможешь навещать его по воскресеньям.
О черт, только не это. Я дернулся в ремнях, сдирая с запястий кожу.
— Ну как знаешь. По-моему, ты не очень-то хочешь выбраться отсюда. — Призрачная девочка покатилась на кресле назад.
— Выбраться отсюда не проблема, — устало ответил я. — Проблема в том, как не загреметь сюда снова. И она не… потаскушка.
— Ха, я так и знала! — завизжала девочка от восторга.
Я поднял бровь.
— Что ты можешь слышать меня, — объяснила она.
— Милый, с кем ты разговариваешь? — вошла в палату мама.
Я колебался. На кончике языка вертелся миллион не раз сказанных лживых ответов. «Это было радио». «Я говорил сам с собой». «Я пел». «Повторял свою роль для пьесы». «Цитировал любимые фразы из „Охотников за привидениями“». Ложь на лжи и ложью погоняет. Я мог бы выдать ей любую из них, но слова не шли.
— Я не знаю, — произнес я, наконец, и посмотрел на девочку. — Как тебя зовут?
Глаза Миллера от радости чуть не вылезли из орбит. Мама же просто казалась какой-то… смирившейся и немного испуганной.
— Дорогой, это я, — сказала она. — Доктор Миллер тоже пришел тебя навестить.
Я не обращал на них внимания, не сводя взгляда с девочки.
Та пожала плечами.
— Сам роешь себе могилу. Меня зовут Сара. Сара Мари Холлигсфорд.
Я кивнул.
— Приятно познакомиться, Сара Мари Холлингсфорд.
— Нет, — выдохнула мама.
Подошел Миллер.
— У него очередной приступ. Уилл…
— Держись подальше от меня, — сказал я ему. — Мама, я в порядке. И всегда был в порядке. Я действительно могу видеть и говорить… — следующие слова никак нельзя было смягчить: — с мертвыми.
Она покачала головой.
— Ты опять об этом, Уильям. — Ее голос надломился.
— Да, опять и снова. Я просто бросил попытки убедить тебя в том, что говорю правду, потому что казалось — легче позволить тебе верить тому, во что ты хочешь. Так делал папа и так он велел делать мне.
Мама побледнела.
— Твой отец знал?
— Он был тем, кем являюсь я. Думаю, бабушка тоже была такой. — Я никогда не видел ее, потому что она умерла до моего рождения и не застряла в междумирье. Но в те редкие моменты, когда мне удавалось разговорить папу на эту тему, он упоминал, что получил свой «дар» от мамы.
На лице мамы промелькнуло странное выражение.
— Бриджит?
— Что? — спросил я, стараясь казаться не слишком нетерпеливым.
Она покачала головой, словно пытаясь разубедить себя в чем-то, но слов не смогла удержать: — Однажды она сказала мне, что моя бабушка оставила ожерелье мне, а не Шарлотте. Я понятия не имела, о чем она говорит. Она видела мою бабушку только раз, на моей свадьбе. Однако, выходя замуж несколько лет спустя, Шарлотта надела любимый жемчуг нашей бабушки.
Неудивительно. Судя по историям, что я слышал, мама и тетя Шарлотта, жившая в Калифорнии, росли злейшими соперницами.
— Не говори мне, что начинаешь в это верить. — Миллер вздохнул. — Джулия, твой муж покончил с собой из-за глубокой депрессии и повторяющих шизофренических приступов. Шизофрения передается по наследству.
— Как и этот… дар, или проклятие, — рявкнул я в ответ и обратил все свое внимание на маму. — Папа убил себя, потому что прятался от всего этого.
Она сделала шаг назад. Мы никогда не говорили о том, что случилось с отцом. Мама будто боялась, что если заговорить об этом вслух, то все повторится.
— Нужно постоянно следить за тем, как себя ведешь, не обращать внимания на десятки и десятки голосов вокруг… Думаю, он просто не вынес этого. А с меня хватит прятаться. — Жесткость, с которой я это заявил, поразила даже меня самого, но мои слова были искренними.
— С меня достаточно. Мы обсудим это завтра, когда будут готовы твои анализы. — Миллер направился к двери.
