— С меня достаточно. Мы обсудим это завтра, когда будут готовы твои анализы. — Миллер направился к двери.
— Вам нужны доказательства? — спросил я.
Он остановился и обернулся с натянутой улыбкой.
— Я так предполагаю, моя двоюродная бабушка Милдред ждет не дождется, как передать мне сообщение?
Милдред? — Хм, нет, сейчас тут только я и Сара. В отличие от фильмов и шоу, я могу говорить только с тем, кто рядом со мной, а у Сары нет сообщений ни для одного из вас. — Я перевел взгляд на Сару, ожидая подтверждения, и она кивнула. — Но мне интересно, не будет ли она против немного поиграть?
Она пожала плечами.
— Почему нет?
— Хорошо. Доктор Миллер, — я указал на него подбородком — я мог бы попросить их снять с меня ремни, но не хотел наводить их на мысль, что это лишь уловка для того, чтобы сбежать, — сейчас выйдет в коридор, закроет дверь и напишет на рецептурном бланке какое-нибудь слово. Единственное правило: вы должны написать его четко и понятно и держать так, чтобы его было видно.
— Это смешно, — пробормотал Миллер, однако вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В уме он, наверное, уже писал об этом новую главу своей книги.
Сара двинулась следом за ним. Через секунду, она произнесла:
— Он держит его слишком высоко.
— Пишите пониже, — громко сказал я Миллеру. — Сара сидит в кресле-каталке.
Мама тихо ахнула.
— Эм… я не знаю этого слова, — неуверенно произнесла Сара.
Черт. Я совсем не подумал об этом. Наверное, нужно было писать числа.
— Ты можешь сказать его по буквам?
— А-Н-А-Б-О-Л-И-К.
— Анаболик, — крикнул я.
Ответа не последовало.
— Что он делает? — спросил я Сару.
— Вроде разозлился. Подожди, он пишет еще одно слово.
— Мама, — прошептал я. — Ты веришь мне? Для меня только это имеет значение.
Она молча убрала прядь волос с усталого лица, и только тогда я понял, что она все еще в рабочей униформе. Должно быть, ее вызвали прямо с работы. Номер лежал в моем бумажнике. — Уильям, больше всего на свете я хочу, чтобы с тобой все было в порядке, но…
— Хм, ру-ди-мен-тар-ный? — прочитала по слогам Сара.
Я нахмурился.
— Скажи его по буквам.
Она послушно повторила слово по буквам.
— Рудиментарный, — выкрикнул я. Спасибо богу за раздел с медицинскими словарями.
— Он пишет еще одно слово и… Я ни за что не скажу такое вслух!
Я засмеялся.
Мама впилась в меня взглядом.
Я покачал головой.
— Он написал какое-то ругательство. Скажешь его по буквам, Сара?
— Нет!
— Пожалуйста.
— Первые четыре буквы — «херн…», — надувшись, сказала она.
— Думаю, наш славный доктор подвергает сомнению мою правоту. Это не херня, доктор Миллер. Точно вам говорю.
— Теперь он просто строчит кучу букв. — Сара начала их перечислять.
Я повторил их за ней. Дверь с грохотом распахнулась, и появился Миллер с бланками в руке, глядящий на меня безумные глаза. Сара вкатилась вслед за ним.
— Как ты это делаешь? У тебя в коридоре шпионы, — обвинил он меня.
— Вы правы, — ответил я. — Ее зовут Сара, и она умерла в… — я посмотрел на нее.
— 1942 году, — подсказала она.
— В 1942, — закончил я.
Губы Миллера двигались, но не издавали ни звука.
Мама сорвала с блока верхний рецептурный бланк, взглянула на него и побледнела. Ее губы сжались.
Я затаил дыхание.
— Добивайся известности с помощью других людей, а с нас достаточно. — Она перевела хмурый взгляд на меня. — Уильям, оставайся тут, я пойду тебя выписывать. Но не думай, что на этом все закончилось, молодой человек. Тебе придется многое мне объяснить.
Никогда не был так рад тому, что мама сердится на меня.
— Хорошо.
Она развернулась на каблуках и зашагала по коридору.
— Но Джулия… — поспешил за ней Миллер.
— Спасибо, — поблагодарил я Сару. — Чем я могу тебе помочь?
— Когда я попала в больницу, мой брат дал мне свой орден Святого Михаила. Он все еще лежит в моей папке. С меня сняли его, чтобы сделать рентген. Я хочу, чтобы орден вернули ему.
— Думаю, что смогу это сделать. — Попасть в архив будет сложновато, но я должен ей помочь. — Мне нужно кое-что сделать сначала, а потом я вернусь.
Она склонила голову на бок и скользнула по мне оценивающим взглядом.
— Ты пойдешь за блондинкой.
Я кивнул.
Она покачала головой.
— Удачи тебе. Судя по ее виду, с ней нелегко.
И только после того, как Сара укатила в коридор, я понял, что все оставили меня связанным. Черт, я мог бы уже одеться. Кто знает, сколько времени осталось Алоне.
— Сара? — позвал я. — Мама? Эй!
К счастью, дверь в мою комнату снова открылась.
— О, как хорошо, — сказал я. — Я думал, ты уже успела далеко…
Моему мозгу потребовались несколько секунд, чтобы осознать то, что я увидел — кто-то, не моя мама, вошел в палату задом, вкатывая за собой кресло-каталку. Занятое, современное кресло, чей пассажир сидел, наклонившись под странным, неестественным углом.
— Уилл! — воскликнула Джуни каким-то визгливым полубезумным голосом. Она развернула кресло, чтобы встать ко мне лицом и в меня вперились пустые и безжизненные глаза Лили. На ее коленях лежала спиритическая доска. — Мы так рады, что ты пришел в себя.
Глава 17
Алона
Мне потребовалось сорок пять минут, двенадцать автомобилей и один эвакуатор, чтобы добраться домой, используя замысловатую систему перескакивания из одного транспортного средства в другое. Я ехала в машине, пока она не сворачивала с нужного мне маршрута, после чего выпрыгивала из нее или ждала, когда она встанет на светофоре, чтобы пересесть в другой автомобиль, следующий в сторону моего дома.
Должно быть, у духов для путешествий есть способ получше, но у меня не осталось времени на то, чтобы это выяснять. Странное тянущее чувство, ощущаемое мной в палате Киллиана, становилось все сильнее и сильнее.
Последние три квартала до дома я прошла пешком. Взрослые парковались у своих домов, возвращаясь с работы, дети доигрывали в салки перед ужином. Приближалось лето, мое любимое время года. По утрам можно поздно вставать и все равно успеть улизнуть из дома до маминого пробуждения, можно целыми днями заниматься чем хочешь и ходить куда хочешь, и можно чуть ли не каждый день ночевать у Мисти и при этом никто заподозрит, что больше всего на свете мне не хочется возвращаться домой.
Я смотрю теперь на свой дом другими глазами. Я почти не помню первые двенадцать-тринадцать лет, проведенные здесь в относительном счастье, потому что сейчас уже кажется, будто все они лишь вели по нарастающей к последним нескольким годам сплошного страдания.
