"The end". This is the end. Вот так-то.
Ты распечатал все свои надежды, ты вскрыл все конверты с сюрпризами и что ты там обнаружил? Свой пропитанный спиртным, никотином и безысходностью полутруп, к которому не решается приближаться даже жена. Она боится, что ты сделаешь с собой что-нибудь. Напрасно. Тебе страшно умирать, потому что ты знаешь, что ничего в этой жизни путного не сделал, и о тебе через полгода забудут все, кроме родственников. А ведь ты боишься быть забытым, выброшенным на помойку воспоминаний, стать никому не интересной тенью прошлого.
В тебе живёт какая-то дрянь, толкающая тебя на экстремал. Это
ОНО, а не ты, заявило о твоём уходе из группы. Это ОНО частенько принимает за тебя решения. Ты пытаешься с ним бороться, но ОНО сильнее благих намерений. Иногда вы заключаете перемирие и беседуете по душам. Вот и сейчас ОНО теребит тебя:
– Ну что, как жистянка?
– Иди к чёрту, – лениво отмахиваешься ты.
– Я поговорить. Тебе же хочется с кем-нибудь поговорить? Ты ведь устал быть один, а?
– Какое твоё дело?
– Не ерепенься. Ведь я – это ты. От меня никуда не денешься.
– Я тебя не звал, уходи.
– Давай подведём итоги, – продолжает ОНО.
– Давай, – тебе не остаётся ничего, кроме как согласиться.
– Ты хотел делать музыку…
– Хотел, – лениво соглашаешься ты.
– Собирал друзей, надеялся на что-то, пробовал, рвал жопу на клочки, чтобы что-либо вышло…
– Ну?
– А потом, когда стало тяжело, послал их к бениной маме, и угробил тобой же созданное детище.
– Не передёргивай. Меня поставили в такие условия, что я не мог оставаться. Может быть, это было сделано не специально, но это было сделано, – ты не замечаешь, как начинаешь поддерживать разговор
– Они имеют право поступать так, как считают нужным. Ты не можешь им навязывать своё видение музыки.
– Формально это так. Но практически всё обстоит иначе. Мы были больше, чем просто группа. Мы были друзьями. Из этого я исходил, когда создавал "Клан Тишины". Из этого я исходил, когда не искал готового гитариста, а учил Пашу. Из этого я исходил, когда Паша предложил учить Батьковича только потому, что он "наш человек" и у него пальцы длинные. Из этого исходили мы все, пока ждали, когда
Палыч освоит элементарные навыки игры на барабанах. Я мирился с недостатками каждого из них во имя общего дела. По этой же причине я отказался от руководства группой, требуя, чтобы все имели одинаковое право принимать решения.
– А когда ты сам запутался, и нужно было тебе самому помочь, они бросили тебя, – весело подхватывает ОНО и хохочет в полный голос.
Ты зажимаешь уши, но этот блядский хохот проникает в твой мозг через ноздри, глаза, рот… Он рвёт тебя на ошмётки, и ты никуда не можешь убежать от этого.
– Они не обязаны заниматься моими проблемами! – кричишь ты в исступлении.
– А ты? Ты обязан был заниматься ИХ проблемами? Учить Пашу первым аккордам, заставлять его, подбадривать и говорить, что всё получится. Ты обязан был принимать все проблемы Палыча как свои?
Считать его братом, и быть братом для него? Пахать почти в одиночку, отрабатывая аппарат? Вспомни, ведь практически отрабатывали только ты и Батькович!
– Я поступал так, как считал нужным, – бурчишь ты.
– То-то и оно! А они даже не посчитали нужным понять, что ты остаёшься один, тогда как они – втроём. Тебе нужно начинать с нуля, а им – всего лишь найти вокалиста. Тем более что есть Танька и есть
Владик, который спит и видит себя на твоём месте. Они не будут по тебе скучать, – злорадствует ОНО. – Они даже не посчитали нужным поинтересоваться, что ты делаешь сейчас. А ведь они – твои друзья!
Вы не играете в одной группе, но вы же не перестали быть друзьями?
При этих словах ты горько усмехаешься и ничего не отвечаешь.
– Им насрать на тебя и на вашу дружбу, – делает вывод ОНО.
– Открыл Америку…
– Так что, у тебя больше нет друзей. Твои действия?
– А бес его знает! Знаю только одно – я больше не хочу друзей. Я не буду рассчитывать ни на кого, кроме себя самого. Тогда не будет таких жестоких обломов. Я всегда буду один, и никого не подпущу к себе и на пушечный выстрел, – ты постепенно набираешь обороты и впадаешь в пафос.
– Тихо. Тихонечко, – ОНО прикладывает к губам палец. – Не кипишуй, кочумни. Я всё понял. Спасибо за интервью.
ОНО исчезает, ласково шепнув на прощание:
– И, всё-таки, это ты задушил малютку. Я имею в виду "Клан Тишины".
– Иди на хуй!!!
Некоторое время ты куришь, переваривая разговор и перемешивая мысли с хриплым речитативом Моррисона. Потом, качаясь, добредаешь до балкона, и тебя тяжко рвёт вниз, на чьи-то простыни и наволочки этажом ниже. This is the end!
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Андрей ты должен взять себя в руки милый не расклеивайся я умоляю тебя ты не должен так много пить мне страшно за тебя Господи что же это такое подонки вот кто они такие я их ненавижу милый я тебя умоляю встряхнись всё будет хорошо ты увидишь ты не можешь так просто наплевать на себя я прошу тебя умоляю не пей посмотри на себя ты уходишь и я ничего не могу сделать будь оно всё проклято!
ГЛАВА 2
Всё-таки, приятно вновь ощутить себя живым организмом! Шагать по мокрым тротуарам, ни о чём не думая, и вдыхать влажный воздух, впитывать его каждой клеточкой организма. Я осматривался по сторонам, и всё казалось мне новым, незнакомым, интересным.
Последнюю неделю я пил беспробудно, практически не приходя в сознание. Краткие минуты просветления я использовал для того, чтобы заправиться новой порцией спиртного и снова ухнуть в сумрачные ущелья болезненного смура. На улицу я не выходил – город с его движняком наводил на меня панический ужас. Я чувствовал себя похороненным в его узких улицах, лица прохожих вызывали отвращение.
Паника захлёстывала моё сознание тяжёлой мутной волной.
Звонок Палыча совпал с одним из немногих просветов в моём
"штопоре". Я поднял трубку, и вздрогнул от неожиданности:
– Привет, брат! Как делишки?
– Спасибо, нормалёк, – я пытался справиться с внезапно охрипшим голосом.
– А я, вот, к сессии готовлюсь. Опять хвосты, – пожаловалась трубка.
– А ты чего звонишь? – я пытался унять дрожь в руках.
– Ёксель-моксель! Что значит, зачем? Ты мне брат, или не брат? – зачастила скороговоркой трубка, – ты ж братик мой, брательничек, братишечка…
– Братишечка, – согласился я.
– Давай встретимся, посплетничаем, похихикаем, – предложила трубка, – у меня новость есть, закачаешься.
Что ж, встретимся, так встретимся. Мне паршиво, а он всё-таки мой друг…
– Когда?
– Давай завтра у Маринки дома! Чего на улице мокнуть? Подгребай часикам к шести, лады?
– О'кей, я буду.
– Вот и ладушки, – обрадовалась трубка и зависла на коротких гудках.
Я срочно стал приводить себя в порядок. Не хватало ещё показаться
Палычу и Марине в виде рыцаря печального образа с недельным перегаром и опухшей мордой. Вывести с физиономии следы "путешествий в другие отражения" так и не удалось, но я не стал особо расстраиваться. Чёрт с ними! Главное, что удалось хоть на день разжиться сносным настроением.
На следующий день в назначенное время я топтался перед маринкиной дверью. Я надавил кнопку звонка, и дверь открылась, предъявив улыбающиеся физиономии Палыча и Маринки. В первый момент в моё сознание снова рванулась паника, но сникла, убаюканная неожиданно навалившейся усталостью. Я выдавил из себя улыбку и перешагнул через порог.
– Хрювет, – мы обнялись с братом, обменялись улыбками с Мариной.
По-моему, она понимала, что творится у меня внутри, но притворялась, что ничего не замечает. Вообще, они оба пытались делать вид, что всё как в старые добрые времена. Два отпетых безобразника закатились в гости к приятельнице, и у неё только одна забота – чтоб не перепились выше крыши и не кинулись во все тяжкие.
Старая патриархальная темка! Я изо всех сил им подыгрывал. Марина сварила кофе, и мы уселись за стол.
– Что поделываешь? – завязал разговор Палыч.
Что, что? Бухаю, как подорванный! Что я ещё могу делать? Только я тебе, браток, об этом рассказывать не буду, обойдёшься. Незачем тебе знать такие интимные подробности. Считай, что всё у меня ништяк.
– Да так, всякие идейки реализую. Шуршу помаленьку.
– Батькович говорил, что ты собираешься сольник писать?
– Есть такая мысля. Батьковича я на бас подписал, он не против.
– Я знаю. А остальные?
А зачем тебе остальные? Какая тебе разница? Просто для вежливости, или из любопытства?
– Я пока что не знаю. Планирую на каждую композицию разных музыкантов подписать. Если получится.
Если получится. Хрен его знает, получится ли? Согласятся ли?
Нужно будет жопу рвать на фашистские знаки, чтоб согласились.
– Батькович говорил, что ты Апреля подписал?
– Подписал.
– И что, не выпендривался? И вообще, как ты с ним познакомился?
