— Ну, так, боритесь, — не выдержал я, — умойте этого самодовольного гуся Стаса, лекала вам поможет сделать Тоня, выделите для нее пару сотрудниц, которые знают специфику фабрики, и самое главное — это ткань. Она должна изначально создаваться из нитей разного оттенка от темно синего до светло синего. Это придаст каждой вещи свой неповторимый рисунок. Не хотят люди носить одинаковую одежду. И потом еще нужно прошить все изделие белыми толстыми нитками.
— Откуда у тебя такие знания? — улыбнулся главный инженер.
— Я с крыши упал, пока лежал в больнице о многом успел подумать, — отшутился я.
Вечер в детском доме вместо ожидаемого отдыха, принес новые хлопоты. Мои веселые друзья, пока мы с Тоней ездили в центр Москвы, перетащили всю нашу технику обратно, в коридор производственного корпуса.
— Вы что, собираетесь репетировать всю ночь? — спросил я у друзей, Толика, Вадьки, Саньки и Наташки, которые что-то уже до меня успели наиграть.
Наташа стояла за синтезатором, вместо готовящейся к экзаменам Ирины. Кстати, полезное дело, отметил я про себя.
— Если потребуется, мы еще и в школу завтра не пойдем! — высказался за всех Толик Маэстро.
— Аха, если партия прикажет, комсомол ответит — есть! — передразнил я друга, — я вам покажу, в школу не пойдем! — и показал свой разбитый в драках кулак.
— Сам-то уже неделю в нее не ходишь, — из-за спин пробубнил Санька.
— Ты почему паршивец вчера был в стельку? — технично перевел я разговор на другую тему.
— Пока пол литра с продавцом ударной установки не выпил, он мне скидку не давал, — пискнул испугавшийся трепки Зёма.
— Уважительная причина, — скрипя сердцем, согласился я, — песню говорите дописать надо? Поехали, куда ж вас девать?
До часу ночи мы играли «I Will Survive», и так и этак переставляли слова, но ничего не выходило.
— Что ж так песни трудно сочиняются! — шлепнул от досады по хэту Зёма, — не судьба, наверное, сегодня.
— Вадька, — быстро попросил я друга, — прикрой Саньке громкоговоритель.
Однако Зёма сам прикрыл рукой рот.
— И назло судьбе, и ветрам вопреки, Все расставанья переждем, все расстоянья так близки, — пропел я новые строчки песни, — что наши…
— Сердца! — подсказала Наташка.
— Точно! Молодец! — разошёлся я, — Что наши чуткие сердца спасут и отведут беду, Живи любовь, живи во сне и наяву!
— Припев можно и старый оставить, — снова влез Санька Земакович.
— Нет, нет, нет, — щелкнул я пару раз пальцами, — И этот миг, и этот час, Касанья губ и блеск влюбленных наших глаз… — я снова подвис, — Или на счастье, иль на беду…
— Живи любовь, живи во сне и наяву! — закончил за меня Зёма.
— Закрыть матюгальник или как? — спросил меня Вадька Бура.
— А мне нравится, — согласился я с таким окончанием песни.
— Пойдемте спать уже, — взмолился Толик, который сначала предлагал репетировать всю ночь, — завтра эту песню, перед школой, прогоним еще раз.
10
Рано утром в четверг, после небольшой репетиции с друзьями, я надел концертные джипсы-клеш и концертную клетчатую рубашку. В этот день я планировал обойти по возможности все дома и дворцы культуры. Через три недели больше никто не позаботится о том, что мне есть, пить и что носить. Шестнадцать лет и прощай родной детский дом. Нужно было срочно искать легальное рабочее место.
— Выглядишь отпад, — поцеловав меня в щеку, сказала Наташка, — это на удачу, — прокомментировала она поцелуй.
— Да ладно! — скривился Санька от наших нежностей, — у нас самая улетная музыкальная программа в стране! Да нас везде с руками оторвут!
— Скорее оторвут тебе руки, когда услышат, как ты стучишь по барабанам, — едко заметил Толик.
Маэстро нашел себе новый объект насмешек, взамен более-менее заигравшему на басу Вадьке, чему последний был несказанно рад.
— Не поубивайте друг друга на репе, — улыбнулся я, — сегодня, скорее всего, играете без меня, Москва город большой, пока в один район съезжу, пока в другой, пока в одном месте буду ждать, пока в другом, увидимся вечером.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я еще раз махнул друзьям рукой, и пошел в сторону родного измайловского ДК Строителей, куда мы частенько ходили смотреть кино. Утренняя майская прохлада бодрила мозг, а непередаваемые весенние ароматы новенькой зеленой листвы настраивали на самый радужный лад. Я даже перестал обращать внимание на постоянно оглядывавшихся на меня прохожих. Ну не мог я себе позволить прийти к предполагаемому работодателю одетым, как школьник двоечник, у которого просвечивают локти на школьной гимнастерке. Прежде чем войти в ДК, я купил в ларьке за двадцать копеек стакан газированной воды без сиропа, и осушил его залпом. Дом культуры Строителей был выполнен в типичном колониальном стиле, четыре бетонные колонны, окрашенные в белый цвет, венчала скульптурная группа. Я присмотрелся, в полукруглой нише сидели рабочий и колхозница, которые были повернуты спиной друг к другу, а между ними стояла арфа, из-за которой торчали хлебные колосья. В античные времена, в таких нишах помещали фигуры правителей, святых и богов, а в СССР главным образом обезличенных, рабочих и колхозников. У каждого времени свои герои, решил я и вошел в здание.
Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж и повернул в сторону административных помещений. Около двери, на которой была надпись директор Ларионова Г.С., я чуть-чуть помялся, так как еще в той жизни не любил ходить по кабинетам и просить. Я выдохнул и постучал. Потом подергал ручку двери. Никого нет дома, подумал я, все ушли на фронт.
— Тебе чего мальчик? — спросила меня женщина, которая в другом конце коридора стояла напротив художественно оформленной настенной графики.
— Здравствуйте, — ответил я, — мне бы увидеть директора Ларионову Г.С.
— Здравствуйте, — поздоровалась женщина, — директор Ларионова Галина Сергеевна, это, я. Вы по какому вопросу?
Дело у меня на сто тысяч пятьсот миллионов, улыбнулся я про себя, и подошел ближе, чтобы не орать на весь дом культуры. Женщина была невысокого роста, имела темные завитые кроткие волосы, губы узкие, нос длинный, который впрочем, ее не портил. Примерный возраст лет сорок пять, прикинул я.
— Я руководитель вокально-инструментального ансамбля, у нас готова своя оригинальная музыкальная программа, хотели бы работать в вашем доме культуры.
В принципе нам бы сгодился и любой другой дом культуры, но это озвучивать я не стал.
— Маша! — крикнула директор, позабыв обо мне, и обращаясь к невысокой девушке в очках, которая рисовала настенную графику, — поезд, который мчится в светлое будущее, это хорошо. Но где энтузиазм молодых строителей коммунизма, где новостройки. Не забывай, что мы дом культуры строителей, а не баня. Что это за облака, похожие на пар?
— Хорошо, я дорисую выходящие из облаков новостройки, — раздраженно ответила Маша.
— Я не поняла, — вернулась ко мне Ларионова, — ты, мальчик, руководитель чего?
— Мое предложение яснее ясного, — меня задел саркастический тон женщины, — я со своим ансамблем могу устраивать здесь танцевальные вечера, тем самым пополнять финансовую ведомость вашего ДК. А за это я хочу, чтобы вы взяли нас на работу и платили процент от продаваемых билетов.
— И какой процент вы хотите иметь? — улыбнулась Галина Сергеевна.
— Пятьдесят процентов, полагаю, цифра достаточно приемлемая, — улыбнулся и я.
— А что это на тебе надето? — сменила она тему.
— Это джипсы-клеш, приталенная рубашка, это образец нашего концертного костюма, — я почувствовал, что директриса заинтересовалась.
— Да, наряд оригинальный, — она вновь улыбнулась, а потом резко изменилась в лице, — но у нас нет штатной единицы под ваш ансамбль, и еще я не директор дома пионеров, у меня и без вашего детского ансамбля проблем хватает! Всего доброго мальчик!
— Достаточно было сказать одно слово — нет, — разозлился я, — зачем же так кричать? В эту субботу в школе № 447 состоится наш танцевальный вечер, если озарение вдруг навестит вас, добро пожаловать.
