Он и сам, разбираясь с автоматикой, не сразу понял, в чем дело. Но сегодня посмотрел на изумленные взгляды и восхитился: как взлетел тут его авторитет. То, что вбили в его голову командиры, для этих серьезных парней в зеленых фуражках стало откровением.
— Дай-ка, старшина, свою винтовку, — ему мрачно протянули «СВТ» — что о ней скажешь. Тьфу, простите, что вы скажете.
Вокруг него сидели не салаги. Тут еще служили люди, кто призывался до выхода Закона о всеобщей воинской обязанности, и осенью сорок первого должны были уйти в запас.
Свирепый инструктаж получил и сам Никитин. Следовало называть всех только на «вы», а «тыканье», на которое начнут жаловаться, грозило карами хуже гауптвахты. Сволочь, а не комбат.
— Заедает постоянно. Негодная. Вот трехлинейка, это вещь. В песок уронишь, затвор протрешь, и она стреляет.
— Смотрите внимательно, — Никитин расстелил плащ палатку, положил на нее винтовку и объяснил — Это чтобы мелкие детали не потерять. Винтовка эта деликатная, но при должном уходе надежная, как швейная машинка Зингера. Пугаться не надо, как и ронять в песок. Если мешковина есть, лучше сразу обернуть. Еще и маскировка будет.
Опять Ненашев ничего не выдумал. Когда-то и трехлинейка сильно болела. Новый, остроконечный патрон, утыкался прямо в патронник. И вязали ее тогда по затвору тряпками из портянок и личного белья, чтобы стрелять во врага [250].
Краснея, что вновь повторяет слова ненавистного комбата, начал работу. Быстро разобрал. Почистил и слегка смазал. Выщелкал и вновь набил магазин патронами. Отстрелявшись в никуда и смотря, как летает туда-сюда затвор, выставил газовый регулятор своей принесенной винтовки и «СВТ» пограничника на один уровень. Знакомые, и надоевшие до смерти слова, неожиданно вплетались в его речь.
— Попрошу на огневой рубеж.
Петр быстро расстрелял два магазина — стрелок он был так себе, а старшина уверенно послал все девять патронов в центр мишени. Обе винтовки не подвели. Если один демонстрировал почти пулеметную стрельбу, то второй точный снайперский огонь. Ему бы оптику, точно уйдет из дистанции в триста метров.
— Товарищ инструктор, учите, как вас учили. И обед сегодня у вас будет на заставе, по нашему пайку.
«Твою мать», — удивился Никитин и привычно скомандовал:
— Приготовится к сборке-разборке оружия по разделениям. Командую раз — отделить магазин, нажав на защелку магазина, командую два — отделить крышку ствольной коробки, отжав хвост защелки вверх — после шестого пункта Никитин притормозил всех и стал внимательно рассматривать детали десяти винтовок, ища в знакомых местах грязь или следы обильной смазки.
«Ну, неряхи!», и тут до Петра дошло, почему их так гонял и злился командир.
*****
Начальник штаба личного мнения предпочитал не выражать. Очень изменился командир, пошушукавшись с особистами. Владимир делал выводы. Если комбат ходит туда часто — значит, имеет право на сомнительные реплики и особую линию поведения.
Проверяя правильность суждений, он пару раз обратился к Ненашеву, получив в ответ полное понимание — одного из ненадежных бойцов забрали в третий отдел, обставив дело переводом в другую часть, по просьбе капитана. Но вот другого комбат попросил недели две не трогать — мол, нужно больше собрать материала.
Еще узнал Суворов за десять дней штабной службы больше, чем за год училища. Оценил методику подготовки через постоянное переписывание или совершенствование документов, подготовленных комбатом.
Анекдот об опытной машинистке воинской части [251] заставил старшего лейтенанта не только посмеяться, но и призадуматься. Ненашев шутил жестко и конкретно, намекая собеседнику на недостатки. Но после ответного веселого смеха начальник зверел.
— Одним летним вечером поволокут меня в особый отдел, с ночевкой — уныло сказал Максим и ехидно посмотрел на Суворова и Иволгина. Проверял реакцию. Ага, мы тебя начальник, конечно, любим, но где-то в глубине души беспокоимся и о себе.
— Не волнуйтесь, утром в целости и сохранности вернусь, но пьяный. Жаль, не могу вас взять с собой, повеселились бы вместе — дуркует что-то руководство. Принцип «сам погибай, а товарища замочи» не в стиле Панова.
Лица окружающих разгладились. Неудивительно, наслушались и навидались друзья-командиры от начальника всякого. Вот и сегодняшнее утреннее занятие по бою в траншеях неожиданно началось на кухне с пришедшими поглазеть на процесс пограничниками.
Максим уверено взял чистую и остро наточенную малую пехотную лопатку. Несколько раз крутанул ее на манер полицейской дубинки, вызывая удивленные взгляды. Жаль, нет второй ручки — показал бы класс. Внезапно скользнув рукояткой по руке, шанцевый инструмент превратился в широкий нож. Удар в баранью тушу, сопровождался веселым комментарием:
— Лучше всего тычок. Особенно если проведете его резко, мощно, не думая и не сомневаясь, да еще туда, куда следует. Удар в горло, убиваете наверняка, но можно и так [252], — Ненашев, поясняя, невозмутимо показал навыки рубки мяса. Его наряды на кухню не прошли бесследно. Чувство брезгливости он потерял чуть раньше невинности и тоже, навсегда.
Иволгину подурнело. Что взять — городской парень, из рабочих.
— Эй, — дернул его капитан, — читай «Технику молодежи».
Саша не шутил. Очень не мирную статью с картинками была помещена атали в майском номере сорок первого года: «Коли штыком или ножом! Бей прикладом! Руби лопатой». [253]
Остальные дружно и весело обсуждали, можно ли так с кабанчиком. Максим улыбнулся, почти все командиры с корнями от крестьян, крови не боятся.
— Заранее приношу извинения. На вечер образовались планы. Даю «вводную» — командир, загрустив о женской сиське, убыл к бабе, — грубовато объяснил предстоящее отсутствие Максим. Все равно узнают и слух пустят. Лучше лично заранее покаяться, пресекая дальнейшие разговоры.
— Ровно на четыре часа. Столько у вас власти, товарищ Суворов. Советую за это время несколько раз необоснованно прервать учебный процесс и создать побольше бардака. Вернусь — хоть душу отведу.
— Что случилось, товарищ капитан?
У Ненашева возмущенно раздулись ноздри, и он развел руками.
— А что сами думаете делать после хорошего скандала с женщиной? Если, продолжения не ожидается? — капитан зло и натянуто хохотнул.
Понятливо улыбнувшийся мужским мыслям, старший лейтенант задумался. По опыту своей семейной жизни он Максиму не завидовал, и даже сочувствовал. Да и Алексей заметно приуныл, грустно посмотрев на командира поверх очков.
Ничего-ничего ребята, страшно первые десять лет, пока они не перебесятся. Но романтиком ты должен оставаться все равно.
Ненашев «одолжил» у Манина на вечер плотника, предварительно заручившись согласием бойца, именно так провести остаток дня. Командир и красноармеец направились к знакомому дому.
*****
Ох, милая мама, осознавая свою ненужность в рухнувшем мире, ты решила взяться за воспитание дочери, которая давно выросла и повзрослела. Да и ее прошлые связи ничего не значили. В буржуазной Польше теперь все окончательно определяло количество денег. Она нашла поддержку в костеле, но муж, часто пропуская лишнюю рюмку, особенно после поездок к друзьям в Стараховичи, слишком язвительно комментировал слова ксендза о «великой Польше».
Дочь, разрываясь между родителями, стремилась погасить очередную ссору.
В восемнадцать лет Майя, несмотря на протесты мамы, отрезала свою толстую косу. Нравы в Польше, желавшей стать современным европейским государством, стремительно менялись. Теперь и дочки шляхтичей не отвергали ухаживаний простолюдина с хорошими манерами… и туго набитым бумажником.
Благодаря поддержке отца, Майя Чесновицкая училась в консерватории, занималась вокалом и ходила на уроки фортепьяно. Мечтала о карьере оперной певицы или артистки. Но в оперу ее не взяли — суровым экзаменаторам голос показался слишком слабым для большой сцены.
Девушка не сдалась. Желая достичь успеха и независимости, выступала перед зрителями в кинотеатре до начала сеанса, пела в небольших варшавских кабаре, со скромным результатом. Следующим этапом стал молодежный театр, объездивший с гастролями почти всю Польшу. В рабочих клубах и небольших городках их вступления неизменно пользовались успехом.
Это вам не изысканная столичная публика. Ее стали узнавать, а первые поклонники неизменно восхищались внешностью дочери русского офицера, предлагая по-своему поспособствовать карьере начинающей артистки.
Но Майя, поварившись в арт-гадюшнике, знала цену таким ухаживаниям, и понемногу двигалась к своей мечте.
В ответ на вопросы мамы о русском офицере, она продемонстрировала сломанный зонт, мокрое платье и плащ-палатку. Но та не умолкала, и Майя затаилась, ожидая, когда старая пани Чесновицкая уйдет в костел. Хотя общее горе и сблизило их, девушка часто жалела о маленькой комнате в Варшаве, снимаемой отдельно от родителей. Ей тогда надоели скандалы в семье, неизменно заканчивающие обсуждением поведения дочери.
