— Нет, здесь не должно быть такого… Это место заслуживает прекрасных строений, достойных великой Пальмиры, а не нор, дарящих приют сотне озабоченных сурикатов.
Не успел договорить Мераб, как из воздуха соткались, встали величественные стены. Чуткий Алим услышал аромат великого прошлого, донесся до мага и печальный запах бесконечно давно пролитой крови.
— Пальмиры, мой повелитель?
— О да, ибо ее история столь же богата, сколь и поучительна. И потому столица прекрасной царицы Зенобии воистину заслуживает того, чтобы найти приют в моем огромном, прекрасном Медном городе.
Мераб сделал несколько шагов вперед, коснулся руками колонны, всего миг назад появившейся из небытия, и начал свой рассказ.
Алим внимал своему молодому другу так, как иной малыш слушает прекрасную сказку. И пусть все, о чем говорил Мераб, он, некогда незримый маг, уже знал, сейчас это сухое, как саксаул, знание превращалось в каменные стены и живую славу города, встающего из небытия на радость тем, кому отныне станет домом.
— …Судьба Пальмиры, — меж тем говорил Мераб, — красивейшего древнего города, города-сказки, эфемерного, пролетевшего метеором по страницам истории человечества, в чем-то сходна с судьбами многих древних царств от Петры до Баальбека. Быть может, потому, что все они родились задолго до наших дней и расцвет их совпал со временем владычества сурового Рима. Быть может, потому, что они некогда были весьма близки друг другу, и теперь сухие ветры дуют на улицах Баальбека, как и среди колонн пальмирского форума.
Судьба же Пальмиры трагична. Этот город не умирал, не хирел в течение многих веков, как его соседи. Он погиб в одну ночь.
Мераб на минуту замолчал. Быть может, сейчас он вспоминал вехи той трагичной и прекрасной истории или примерял на себя нелегкую роль творца. Ибо теперь он был в ответе за всех тех, кого вызовет к жизни силой своего воображения и глубиной собственных знаний.
— Вернемся же в Сирию, римскую провинцию, проедем по ее дорогам от прекрасного Дамаска на полуночь, а потом на восход, в пустыню. И сегодня в этих местах еще жива память о временах владычества древнего Рима. Помпей великий завоевал часть Сирии полторы тысячи лет назад. Римские легионы надолго стали лагерями на склонах сухих гор, ибо имели поистине достойную империи цель: мечтали они, чтобы Сирия покорилась им навсегда. Ведь она — ключ к великому торговому пути в древности, который начинался в долинах Альбиона и в горах Прекрасной Кордовы, шел через Рим в Элладу. Здесь же, на восточном берегу Серединного моря, сходились пути кораблей с запада и востока — из Аравии, Индии, Китая.
Алим услышал вдалеке позвякивание колокольчика и вскоре увидел, как караван меланхоличных верблюдов отправился в далекое странствие к неведомой цели.
— Поистине, мальчик, тебе следует быть осторожней со словами: они становятся явью все до последнего. Страшен будет тот день, когда ты кого-нибудь проклянешь…
Мераб не слышал слов своего друга. Хаят даже подумала, что вряд ли он сейчас услышит и ее — столь далеко был сейчас в мыслях.
— С восхода везли шелковые ткани, пряности, благовония, фарфор, драгоценные камни. Плиний — мудрец и политик — жаловался, что на роскошь и женщин тратятся десятки миллионов сестерциев каждый год. Да и сама Сирия, вновь образованная провинция, была нужна Риму как поставщик зерна, фруктов, оливкового масла, фиг, фиников и вина. В Сидоне производилось лучшее стекло, в Тире — пурпурные шерстяные туники. Более сотни лет Римская империя, словно ненасытный колосс, поглощала небольшие царства и княжества, что лежали у границ Сирии. Признало власть Рима царство набатеев — то самое, коего столицей была великолепная Петра. Признала власть Рима и Пальмира.
Непревзойденные лучники Пальмиры участвовали в походе Траяна в Дакию; набатейские отряды несли охрану южных границ. Императоры Рима раздавали ветеранам участки сирийской земли и рабов. В плодородном сухом краю жизнь была недорогой: с семьей можно было прожить на сто пятьдесят сирийских денариев в год.
Сирия становилась самой богатой из римских провинций. Арабы, евреи, арамейцы, набатеи, персы, армяне, египтяне, римляне, греки населяли ее города и деревни. Антиохия — столица провинции — насчитывала больше жителей, чем Дамаск или Алеппо. Крупных городов было там вдвое больше, чем теперь. В одном только Апамее, от которого сейчас осталась груда развалин, обитало более полумиллиона человек. Так говорят нам исторические книги.
— И ты, мальчишка, помнишь все это?!
— Ну конечно, глупенький маг. Это же столь завораживающе — знать и пытаться представить. Мне иногда кажется, что любое мое слово может превратиться в зверя или птицу, человека или дом, обрести жизнь в виде вереницы верблюдов или прекрасной мелодии из тех, звуки которых не разносились по земле уже сотни лет.
— Так будь же осторожен, мой прекрасный, — проговорила Хаят. — Ибо если это тебе сейчас кажется, то в следующий миг может обрести подлинную жизнь.
— Повинуюсь. — Мераб отвесил девушке шутливый полупоклон и сделал несколько шагов вглубь городского квартала.
— Император Диоклетиан приказал создать укрепленную границу — ее так и назвали: страта Диоклетиана. И тянулась сия страта от Босры, что неподалеку от вечного Иерусалима, до Мосула на реке Тигр. Укрепления должны были оберегать провинцию от набегов персов. То была не просто стена, подобная той, что пересекает великую страну Син, о нет! То была длинная цепочка крепостей и укреплений. В каждой крепости были бассейны с водой, казармы для солдат и пристанища для проходящих караванов. Один пост находился в пределах видимости следующего поста; соединялись они невысокой стеной, ибо лошади персов и парфян не были приучены перепрыгивать через препятствия.
Города связывались мощеными дорогами, которые используют и в наши дни, зачастую не догадываясь об их более чем почтенном возрасте. Дороги эти всегда поддерживались в полном порядке, а вдоль них устанавливались столбы. В низинах же дороги были ограждены стенками, чтобы в половодье не заливались водой. Римские акведуки проходили над деревнями, дабы воинские подразделения не знали отказа ни в воде, ни в пище.
— Так ты хочешь возвести здесь и эти все строения: крепости и дороги, акведуки и мосты?
— Хочу, конечно. В нашем прекрасном городе они послужат украшением, создадут поистине колдовской мир гармонии камня, воды и тысяч деревьев, кустов, цветников и просто лужаек с травой.
Хаят огляделась по сторонам. Слово Избранного по-прежнему было магическим: вдали протянулся каменный акведук с арками-подпорами; сеть мощеных дорог в мгновение ока пролегла через бывшие пустоши к оживающим городским кварталам.
