— Да ты поэт, малыш, — проворчал Алим.
— О да, мой друг, и, безусловно, поэты! Каждый поэт сможет читать свои прекрасные творения на любой из площадей города!
— …И получить тухлым томатом в лоб, ежели творение сие покажется прекрасным лишь ему одному.
Теперь словам Алима улыбнулась Хаят: вместе с безмерно увлеченным Мерабом ставший ворчуном бессмертный маг составляли замечательную пару, ибо стремление к великому хорошо лишь тогда, когда опирается двумя ногами на трезвый расчет.
— Пальмирцы не были воинами. Их знаменитые лучники были немногочисленны и в основном несли караульную службу. Иногда они уходили с римлянами в походы, но, как только пропадала в них острая необходимость, возвращались обратно. Они были данью, которую платила Пальмира за право богатеть. Это понимали и римляне, и парфяне. Но воинская слава дама весьма капризная, оружие совершенствуется более чем быстро, империи опрокидываются, а провинции, лишь ощутив аромат свободы, стремятся навсегда покинуть своих поработителей. Да и умертвить их при этом для верности…
— Мудро. И иногда более чем полезно. Однако я прервал тебя, малыш…
Мераб продолжал, похоже, так и не заметив, что его речь прерывали. Вероятно, он сейчас не услышал бы и рева зурны прямо над ухом.
— Более тысячи лет назад персидский царь Шаппур I захватил в плен императора Валериана, разгромил его легионы и захватил бо́льшую часть римской Сирии. Персидские войска подходили к пальмирскому оазису, и римляне обратились к его властителю Оденату с просьбой о помощи. Верный слову, Оденат собрал армию, выступил против персов, разгромил их и гнал до самых ворот персидской столицы Ктесифона. С богатой добычей пальмирские войска вернулись домой. Не в интересах Одената была затяжная война с Персией, ибо от нее выигрывали только римляне. Однако совсем избежать войны не удалось: оправившись от разгрома, персы вновь выступили против римлян, и одной из частей римской армии стала уже знаменитая армия пальмирская.
В благодарность новый римский император провозгласил Одената «устроителем всего Востока» — вторым человеком в Римской империи. Благодарность была вынужденной, так как римляне опасались, что, покинь их пальмирская армия, они потеряют свое влияние в Азии. Император Галлиен пошел и на то, что признал за Оденатом право называться не царем, а императором и сделал его равным себе. Кроме того, Оденат был объявлен командующим всеми римскими легионами в Азии. С этого дня он получил полную власть над Сирией, Аравией и даже Арменией. Пальмира стала первым городом в Азии — столицей Ближнего Востока.
Дружба с римлянами была недолговечной. Рим понимал, какую опасность таит признание равным себе властителя Азии, но отнимать титул и армию было не за что, ибо мудрости Одената хватало на то, чтобы не зариться на императорский трон и сохранять в целости Пальмиру, пользуясь заслуженной любовью всех жителей города. С каждым годом слово Одената значило все больше, росло и могущество этого мудрого царя. Рим уже не смел объявить его врагом. Оставался проверенный и испытанный путь — убийство…
Оденат и его старший сын были приглашены в Эмессу и там предательски убиты. Исполнители-убийцы были не римляне, и из Рима поступили «искренние» соболезнования: римский император скорбел о смерти лучшего полководца Востока. Казалось бы, опасность устранена, ибо младший сын Одената еще мальчик и Пальмире придется примириться с низведением в ранг второстепенного княжества.
— Воистину так бывает часто, мой друг. Быть может, нам пора возвращаться?
— Пусть будет так, Алим, пусть будет так…
И лишь позже смог Алим оценить коварство своего друга, ибо тот и обратную дорогу посвятил лекции. Он не рассказывал уже о городе — он рассказывал о женщине. И ожившему Алиму, ставшему сильным и страстным мужчиной, эта тема пришлась более по душе.
— Однако римляне просчитались: вдова Одената, Зенобия, у которой было и аравийское имя Зубайдат, оказалась не только красавицей, но и весьма мудрой и энергичной женщиной. Она возвела на престол своего младшего сына и объявила себя царицей Востока. Великий Рим не сразу осознал всю опасность: царица была молода, да и вряд ли армии Одената могли пойти в бой под предводительством женщины. Надо было ждать, что скажут оба пальмирских военачальника — Заббей и Забда. Но военачальники присягнули на верность прекрасной царице, на ее сторону перешла и армия.
Римские гарнизоны бежали из сирийских городов. Пальмирская армия шла мстить за предательски убитого царя.
Три года продолжалась борьба пальмирцев и их союзников с громадной империей. Зенобия во главе своих войск завоевала всю Сирию и Палестину, дошла до самых западных окраин земли Кемет и до побережья Красного моря. Многие жители покоренных римлянами стран встречали пальмирские войска как освободителей и присоединялись к отрядам Зенобии.
Но как ни была отважна царица, исход войны был предрешен. Пальмирских сокровищ не хватало на то, чтобы прокормить многочисленных союзников. Да, впрочем, и союзники были не всегда верны и надежны. После нескольких битв армия Зенобии потерпела поражение под Антиохией, а в следующем году остатки войск были разбиты под Эмессой, там, где за шесть лет до этого погиб Оденат. В том же году пала и Пальмира.
Император Аврелиан сровнял с землей городские стены, разрушил часть храмов и полностью разграбил столицу. Все сокровища храма Бела были вывезены в Рим.
Пальмира, дома и храмы которой были разрушены, а жители или перебиты, или уведены в рабство, в одну ночь опустела. Ее покинули люди, но остались нетронутыми храмы, театры, базар, триумфальные арки и колоннады…
Мераб закончил свое повествование почти у ступеней собственного дома… О нет, своего дворца. Однако за спиной у путников оживал город — прекрасный, многоголосый город, возрожденный в мертвых песках пустыни, орошенный живой водой воображения и знаний, любви и желания воссоздать то, что некогда ушло в небытие.
Свиток двадцать девятый
Как бы ни был утомлен Алим, усидеть дома он не мог. Ибо теперь, о чудо! когда ему вновь нужен был отдых, крепкие стены и крыша, уютные покои и еда, он ощутил, что все это может и подождать. Быть может, недолго, однако… И вскоре ускользнул из дворца, который Мераб уже считал своим домом.
Свершившееся на его глазах чудо было необыкновенным, ибо из ничего, из одних только безбрежных знаний и восхищения миром родились дворцы и храмы, заспешили по своим делам люди, запели птицы…
— Быть может, — пробормотал Алим, — сегодня из небытия родился и мой дом…
