Он посмотрел на меня тяжелым испытующим взглядом. Скорее всего, его отеческая привязанность ко мне помешала высказать обвинение напрямую.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе, дон Хуан, как убил собственного брата?
Он сделал выпад вперед и резко выбросил шпату, направив ее мне в сердце с такой силой, что непременно проткнул бы меня насквозь, если б я не успел блокировать его удар.
— Нет, никогда, — сказал я.
Мы продолжали драться. Наши шпаги звенели. Глубокий порез на моей правой ладони давал о себе знать.
— Мы были влюблены в одну и ту же женщину. Он был старше меня, и ему должно было достаться все, включая ее любовь.
— И что же произошло? — спросил я, перебрасывая шпагу в левую руку. Маркиз кивнул, давая понять, что заметил мою рану, но нападать не перестал.
— Мы дрались как будто в шутку, как часто дурачатся братья. Но его шпага оказалась не такой быстрой, как моя.
Вероятно, маркиз заметил, что берет надо мною верх, и шпага в его руке замелькала еще быстрее, нанося молниеносные удары. Мне все труднее удавалось блокировать их. Пот струился у меня по лбу и заливал глаза.
— Что случилось с той женщиной, которую вы оба любили? — спросил я, едва справляясь с дыханием.
— Узнав о том, что я сделал… что случилось, она ушла в монастырь, — маркиз тоже задыхался. — Она… огорчилась, что из-за нее пролилась кровь. Но прежде чем уйти, она сказала мне, что любила моего брата… И что никогда не сможет полюбить его убийцу — такого злодея, как я.
— Если вы тогда не смогли… завоевать ее сердце, — сказал я, чувствуя, как моя рука слабеет под его ударами, — почему вы думаете, что сможете завоевать сердце доньи Анны?
— Я больше не повторю своей ошибки… Она никогда не узнает правду.
Маркиз был весьма искусным фехтовальщиком и к тому же обожал мошенничать. Чтобы отвлечь мое внимание, он сбросил вазу, и я едва успел отскочить в сторону.
Он усмехнулся и на секунду остановился, как будто убийца в нем ненадолго уступил место учителю. Нам обоим не хватало воздуха в его кабинете.
— Молодец… ты всегда был хорошим учеником… Можно сказать, даже чересчур хорошим.
— Вы научили меня всему…
— Не всему.
Он с такой силой взмахнул шпагой, что мне пришлось вскочить в оконную нишу. Его клинок глубоко вошел в мягкое дерево ставни.
— Вы хотите научить меня чему-то еще?
Он возобновил свою атаку с новой силой. А я, не имея ни малейшего желания сражаться с ним, был вынужден из последних сил отражать его удары.
— Однажды я сказал тебе, что любую схватку выигрывает лишь тот человек, которому нечего терять — включая его жизнь.
Я с трудом блокировал страшный удар, направленный мне в грудь.
— Так вот. Такого человека может победить только тот, кто…
— Кто влюблен?
— Ты действительно схватываешь на лету… Однако не каждый человек, который влюблен… Любовь… видишь ли… может сделать человека храбрецом… или трусом… И никто не поймет — пока не станет слишком поздно.
Я не знал, каким любовь сделала меня, но мне хотелось бы это понять.
— Боюсь, я этого никогда не узнаю… Дон Педро, я пришел попрощаться… Я покидаю Севилью.
Услыхав эту новость, он тотчас опустил шпагу и уставился на меня.
— Это печальная новость, — сказал он, пытаясь отдышаться. — Но, думаю, так будет лучше для всех.
— У меня нет выбора. Я не могу жениться на женщине, которую не люблю.
— Очень мудрое решение — уехать, пока это еще возможно.
— У меня есть к вам одна просьба, дон Педро.
— Слушаю.
— Помните раскаявшегося грешника, который шел в праздничной процессии? То был мой учитель, падре Мигель. Не могли бы вы поговорить с верховным инквизитором, чтобы его освободили из замка Святого Хорхе?
— Мне донесли, что ты уже пытался освободить его — своими силами.
— К сожалению, мне не удалось этого сделать.
— Твоя преданность достойна восхищения, но тебе недостает мудрости. Падре Мигель был убит сразу после того, как ты ушел.
— Не может быть! Ему было даровано прощенье, чтобы продемонстрировать милость Господа!
— Твоя любовь к священнику только подогрела ненависть инквизитора. Ты ведь знаешь, что он готов на все, чтобы уничтожить своих врагов — и их друзей.
Я отказывался поверить услышанному.
— Мое влияние на инквизитора не беспредельно, мне и так потребовалось немалых усилий, чтобы убедить его не трогать тебя. Именно поэтому я собирался посоветовать тебе покинуть Севилью. Именно поэтому я считаю твой отъезд лучшим выходом из положения.
— Вы всегда были добры ко мне, дон Педро.
— Прощай, дон Хуан.
— Прощайте, дон Педро.
Я оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на Маркиза, но тот уже повернулся ко мне спиной. Я покинул кабинет, а Фернандо вышел, чтобы проводить меня.
— Прощай, Фернандо. Я уезжаю из Севильи, и, возможно, мы никогда больше не увидимся.
— Наверное, мне следовало бы уехать вместе с вами, — тихо и серьезно сказал он.
— Мы оба знаем, что ты никогда не сможешь покинуть маркиза.
— И все-таки мне следует это сделать, — мрачно возразил он. — У нас произошли большие перемены, дон Хуан.
Он с опаской огляделся по сторонам и прошептал:
— Карлос показывал мне список имен… для инквизиции.
— Для инквизиции?! — У меня перехватило дыхание.
Словно в тумане, я сделал несколько шагов по направлению к своей карете. Как я мог считать своим долгом хранить верность этому негодяю? Вне всяких сомнений, отказавшись любить маркиза, донья Анна рано или поздно окажется в этом списке. Она будет не первой женщиной, на которую недовольный муж напишет донос в Святую инквизицию. Я не имел права оставлять ее на милость маркиза… Но, защитив ее от маркиза, сумею ли я сам оправдать ее надежды? Смогу ли я оставаться ей верным всю жизнь? Я знал только одного человека, который был способен развеять мои сомнения.
Тайны брака
Я заглянул в «Таверну пиратов», когда часы собора пробили четыре раза. Корабль готовился к отплытию, и мне следовало поторопиться. Таверна была почти пуста, за исключением нескольких солдат, которые спали, уронив головы на столы.
— Ну, наконец-то! — радостно воскликнул Мануэль, который всегда с большой теплотой приветствовал своих любимых клиентов. — Надо полагать, ты был очень занят.
— Да, это связано с женщиной.
— Только с одной?
Он наполнил кружку домашним вином и поставил ее на стойку передо мной.
— Только с одной.
— Похоже, что это серьезно.
— Я пришел за советом.
— Значит, ты явился по адресу. Ты же знаешь, я обожаю высказывать свое мнение по любому поводу. По нынешним ценам мои советы относительно недороги.
— Мануэль, я хочу знать твой секрет. Как тебе удается желать только одну женщину?
— Дон Хуан собрался хранить верность единственной женщине? — с улыбкой сказала Серена, спускаясь вниз. — Это невозможно. Если бы такое удалось тебе, то удалось бы и любому другому. Но мы все знаем, что это не так. Ну, мой секрет — это гораздо больше, чем просто совет. Это ценное знание. Оно обойдется тебе… как минимум в двадцать эскудо.
— Ты не посмеешь взять с него двадцать эскудо! — возмутилась Серена.
Я выложил на стойку кошелек с монетами, который Мануэль немедленно исследовал и остался весьма доволен. Серена с упреком посмотрела на мужа.
— Разумеется, я тоже желаю других женщин — каждый мужчина этого желает. — Он сделал красноречивый жест, призванный убедить слушателей в том, что он не евнух. — Но мне нет нужды ложиться в постель с девушками наверху, потому что я могу… Я могу обладать каждой из них, обладая своей женой, могу дотрагиваться до всех, когда дотрагиваюсь до тела своей жены. Я способен видеть все их печали и все их радости, когда моя жена плачет или смеется.
В этот момент у меня в ушах снова зазвучал смех доньи Анны, а перед глазами возникло ее лицо, залитое слезами… И на меня снизошло понимание.
— Стало быть, секрет семейной жизни заключается в том, чтобы любить и узнавать всех женщин, в то время как любишь и узнаешь только одну из них, — воскликнул я, спеша поделиться собственным открытием. — Но это же так просто!
— Вот ты и догадался, — гордо сказал он. — Да, в одной женщине можно увидеть всех женщин, точно так же, как всех мужчин можно увидеть в одном мужчине.
— Маркиз был прав, Мануэль, ты поэт… и философ.
Он с улыбкой наклонил ко мне свое небритое лицо.
— Большинство мужчин успевают лишь второпях пригубить удовольствие. Но для того чтобы чувствовать себя счастливым всю жизнь, нужно по-настоящему узнать женщину, в полной мере вкусить красоту ее тела и души. В этом и состоит благодать и милость семейной жизни, никогда не оскудевающий пир благословенного брака.
