Но пять веков мы все же жили! Ей-богу, жили!
Или нет?
Вольнолюбивое
Свобода расцветает на глазах. Из всех карманов высунулись фиги. Уже нельзя спустить на тормозах назревшие общественные сдвиги. Широкая дискуссия кругом! За выпад в адрес властной вертикали вчера ты был бы нации врагом, а нынче только крысой обозвали, что с тонущего рвется корабля. Насколько положенье стало кислым! Глядишь, еще в начале ноября такой диагноз просто был немыслим, – но глиняный шатается колосс, в обшивке течь, морская даль свинцова… И это ведь сказал единоросс! А я бы мог подумать на Немцова.
Миронов вдруг пополнил ряд борцов. Вот стоящее выхухоли чудо! Рылеев, Герцен, Сахаров, Немцов и Азеф (сорри, Азеф не отсюда) кричат в восторге: прибыло полку! Нашелся под кремлевским одеялом герой, который верности пайку предпочитает верность идеалам! Он будет посрамлен и посечен, и вышвырнут из питерского ряда – за то, что отозваться кой о чем посмел не так восторженно, как надо. Почувствовал ли что-то наш пострел и загодя вступил на путь опальный – иль долго зрел, и все-таки прозрел, и будет зажигать на Триумфальной? По совести, причина не важна для дружно потрясенных миллионов, а важно то, что супротив рожна совместно прут Лимонов и Миронов!
Нарушена томительная тишь. Калининград прославился протестом, а кстати, Триумфальная, глядишь, к исходу года станет модным местом. Здесь пролегал еще недавно фронт, а нынче знаменитостей без счета: лоб в лоб с бомоном сходится ОМОНД – опять я вроде перепутал что-то… Отныне тридцать первого, к шести, гламур, уже шалеющий от скуки, сюда стечется, чтобы развести менты его могли под белы руки. Какое бушевание страстей! Элита, чай, не мусорная урна… ОМОН автограф просит у гостей, а если бьет, то ласково, гламурно. Накушаются, скажем, господа – и скучно им в реальности постылой: «Айда на Триумфальную?» – «Айда! У них тусовка со святой Людмилой». И пусть порой положат в грязь лицом – но это и полезно, и здорово. Ужасно модно стало быть борцом. Мы скоро там увидим Соловьева Владимира – полезно натощак разок-другой проехать в автозаке… А там, глядишь, и Ксению Собчак с Минаевым и Тиной Канделаки.
Свобода, блин! Уже и враг заклят вписался в установленный порядок: Гонтмахера и Юргенса доклад не вызвал ни погромов, ни посадок. Хоть Дубовицкий, может, и сердит – но промолчал, корректность соблюдая; под окнами ИНСОРа не галдит с каменьями «Россия молодая»; в гуманитарной гнилостной среде жужжит жежешка: дескать, резковато… «ИНСОР призвал к разгону МВД!» – «Да что там МВД! К вступленью в НАТО!» Общественность желает срочных мер. Повсюду либерал на либерале. «А вы слыхали? В Омске, например, уже с плаката Путина убрали!» – «Не может быть!» – «Да чтоб я был здоров. Тандем буквально в шаге от раскола…» Такое потрясение основ сравнимо только с сериалом «Школа».
Иной, конечно, чем не шутит черт? Закон не писан циникам-невежам! – заметит, что свобода – третий сорт, и пахнет чем-то тухлым, а не свежим. А я, напротив, радуюсь всегда – в России не резон мечтать о многом. Какая диктатура, господа, такая и свобода по итогам. Культура, власть, промышленность и спорт, борцы, творцы, ценители и судьи – здесь все уже настолько третий сорт! И вы того же качества по сути.
Но главное, что радует меня, воспитанного Родиной поэта, – не эта колготня и мельтешня, не оттепель игрушечная эта, а то, что цел оптимистичный слой, потрепанный, но верящий при этом, что собственная задница весной – не та же, что зимою или летом.
Олимпийское
Мы две недели будем жить Ванкувером. Ванкувер будет в каждой голове, по всем общажным комнатам прокуренным, по всем кафе, где только есть ТВ. А победим – толпу наружу выплеснет (плевать, что здесь нежарко в феврале), и все иные звуки мигом вытеснит разгульное «оле-оле-оле». Мы пьяны не Обамами – Маккейнами, разделанными прессой под орех, а жаркими батальями хоккейными, в которых мы едины против всех. Мы бредим не предвыборными урнами – написано нам ныне на роду терзаться лишь катаньями фигурными, а в перерывах – звездами на льду. Ванкувер сдвинул даже Гай Германику, показанную, кажется, на треть, чем вызвал резонанс и даже панику у тех, кто мог еще ее смотреть. Читатели Донцовой и Акунина, ЕР– и НБП-электорат едины в обсуждении Ванкувера – и знаете, я как-то даже рад. Я это все большою ложкой хаваю, и мне сама возможность дорога почувствовать Россию сверхдержавою, не делая при этом ни фига. Снимается на миг проблема вечная: кто патриот? Сегодня все легко: тот патриот, кто будет за Овечкина, Морозова, Радулова и К°.
Что говорить, у нас проблема с имиджем. Наш шоколад хронически горчит. Каким гламуром мы себя ни вымажем – все что-нибудь посконное торчит. У всех ассоциация с Россиею грозна, но содержанием проста: все больше по вранью да по насилию нам достаются первые места. Кому охота называться первеньким в искусстве быть бездарнее и злей? Теперь мы выправляем это керлингом, не говоря про слалом и бобслей. Пусть мафия у нас руками длинными проникла даже в главный кабинет – однако в том, как прыгаем с трамплина мы, коррупции еще покуда нет. А в том, как фигуристка шею выгнула иль как несется с клюшкою юнец – проблемы нет ни со свободой выбора, ни со свободой слова наконец.
И то сказать: Россия – место скользкое, сплошная леденеющая жесть; есть государство чешское и польское, немецкое и штатовское есть, имеется какая-то Британия, где больше прав и меньше держиморд, – но только здесь фигурное катание воистину национальный спорт. Мы только этим в сущности и радуем собравшихся у кинескопных призм – что все скользим, и все-таки не падаем, и даже проявляем артистизм! А то, как меж цензурными рогатками проводим мы простейшие слова, или ментов умасливаем взятками, забыв свои врожденные права? Есть в этом что-то от того же самого искусства извертеться на пупу, которым мастера большого слалома пленяют потрясенную толпу. А то, как мы за все порывы платимся? Уж я не про коррупцию, бог с ней, – про то, как двадцать лет мы книзу катимся, успешно имитируя бобслей? В гостях, в родной газете, в магазине ли – в глазах темнеет, а в ушах свистки… Нет, как хотите, виды спорта зимние России исключительно близки. И как бы там канадцы лбов ни хмурили, а штатовцы ни прыгали в поту – мы лучше прочих сделаем в Ванкувере все то, чему обучены в быту. Мы будем всех эффектней, всех заметнее, ни при каком морозе не дрожим…
Неплохо бы освоить что-то летнее.
Но это нам трудней. Не тот режим.
Статистическое
Как заявил Росстат на выходные (ему не верить оснований нет), количество чиновников в России удвоилось за эти десять лет. Повсюду – от окраин и до центра – их армия плодится без числа; она уже на два и шесть процента в последние полгода возросла. Иной ответит лексикой анальной, а я прийти в восторг не премину. Я чую здесь проект национальный – чиновниками сделать всю страну, хоть как-то осушить гнилую жижу, что Родину покрыла по края, и сам другого способа не вижу поднять благополучие ея.
Чиновников, по скромному подсчету, в Отечестве сейчас процентов шесть. Все дружно имитируют работу, а что еще им делать? Яйца несть? Не только же чиновники, а все мы – тот, кто ленив, и тот, кто деловит, – в условиях сложившейся системы обречены всечасно делать вид: правитель имитирует правленье, ученый – напряженье головы, леченье – врач, больной – выздоровленье, Минобороны – запуск «Булавы»… Я сам не понимаю, кто виновник, – однако согласимся наконец: честнее делать вид, что ты чиновник, чем притворяться, будто ты борец. Вы можете зайти с другого боку: чиновников не любит большинство, считая, что от них не видно проку. От вас-то много видели его? Сажаете вы, скажем, помидоры, по телику хлопочете лицом, являетесь ли жрицей Терпсихоры иль Талии продвинутым жрецом, штампуете детей в тени алькова, строгаете ли чтиво без затей – и все выходит уровня такого (включая очень часто и детей), – по чести говоря, большая милость, что терпят боги этот свальный грех. Как выразился мой однофамилец в Ванкувере, повесить надо всех. Взамен идей у нас давно «Икея», милиция забыла стыд и честь, нет книжек, нет легпрома, нет хоккея – но, черт возьми, чиновничество есть. Какой ужасный век Россией прожит! – оно лишь увеличилось стократ; с ним в стойкости соперничать не может ни штатовский, ни прусский бюрократ. Каким алмазом путь его начерчен? Оно вечнее солнца и светил: и Рузвельт сокращал своих, и Черчилль, а нашенских никто не сократил. Устойчивее я не знаю класса – все прочие почти истреблены: рабочих нет, крестьянство – биомасса, весь интеллект расползся из страны… Среди кустов живучей всех терновник, среди конфет устойчивей драже, среди людей прочнее всех чиновник. Он наш народный промысел уже. Мы прежде побеждали в танцах парных, и в космосе, и в области съестной, являли миру Жостово и Палех – а ныне производим этот слой. Не говори, что он подобен гною, молчи про болтовню и воровство: мы скоро станем первою страною, в которой он составит большинство.
