Новшества? Словотворчество? По-моему, это не так. На примере безобидной приставки «за» хорошо видно, как мало изобретательности проявляется в словесных новообразованиях и как упрямо шаблонная речь вытесняет собою многообразие оттенков нашего языка».
Годы показали, что, несмотря на резкие выпады К. Федина и некоторых языковедов-пуристов против агглютинации глаголов и предлогов, становящихся префиксами, эта агглютинация оказалась чрезвычайно прочной. Нельзя не отметить, что возникшие таким образом новые глаголы типа «зачитать», «заслушать» и т. д. приобрели одновременно с совершенностью вида и соответствующую ему некоторую временную суженность, а таким образом и определенную, если можно так выразиться, темповую четкость и собранность [78].
В большинстве случаев борьба пуристов с победно утверждающимися закономерными новыми формами является нежеланием идти в ногу с эпохой, но иногда призывы к удержанию старых и изгнанию новых форм бывают вполне оправданными тем, что новая форма осуждается как неприсущая системе языка в целом, в то время как старая справедливо называется закономерной.
Так, Е. Истрина в своей небольшой книжке «Нормы русского литературного языка и культура речи» (стр. 21-22) указывает на пример «модного» в 20-х годах глагола «использо?вывать», появившегося, как образование несовершенного вида при глаголе «испо?льзовать». Порочность этого образования заключается в том, что оно игнорирует такой важный орфоэпический момент, как ударение. Закономерность перфективно-неперфективных пар, как разрисова?ть – разрисо?вывать, образова?ть – образо?вывать и т. п. создается общим для них всех моментом: ударением на флексии -а-, в то время как «использовать» имеет ударение на корне. Но далее Е. Истрина, очевидно с удовлетворением, замечает, что «употребление его (глагола «использо?вывать» – Ф.) быстро пошло на убыль уже с начала тридцатых годов».
В одном ряду с доосмыслением префикса «за», вызвавшем возражения со стороны К. Федина, находится и не менее распространенная приставка «от», к аблятивному значению которой прибавилось значение перфективного, законченного действия. Так, например, если раньше глагол «отрыть» был просто синонимичен глаголу «откопать» (клад или, скажем, человека, засыпанного в шахте, в горах от обвала и т. д.), то теперь он чаще ассоциируется с глаголом «выкопать»:
Они шли… мимо только что отрытых позиций артиллерии… (Казакевич, Весна на Одере, 111).
Приставка «от» подчеркивает законченность действия и в следующих, новых глаголах:
Когда самолеты отбомбились… капитан сказал… (Там же, 270).
Поняв, что он уже отвоевался окончательно… он охотно сообщил всё, что знал. (Там же, 325).
Большое внимание уделяет модификации глаголов и их производным Л. Боровой (Красная Новь, № 1, 1940):
«В современной разговорной речи укрепились возвратные формы от глаголов, которые раньше возвратных форм не имели:
Собрание отменилось…
Я уже отметился…
И наоборот, некоторые глаголы, которые требуют возвратной формы, стали применяться в безличной, непереходной форме или образовали свои существительные такого же рода:
срабатывание,
отталкивание,
срастание,
зазнайство,
обуржуазивание,
запарка (от «запариться»),
внедрение (не только от «внедрять», но и от «внедряться»).
Некоторые переходные глаголы образовали существительные, в которых переходность утрачена:
попадаемость (от: попадать во что-нибудь);
успеваемость (от: успевать в чем-нибудь)…
Наоборот, в народной речи иногда отпадает «возвратность» у чрезвычайно важного глагола – «трудиться»:
трудящий – вместо «трудящийся». («Новые слова»).
Через десятилетие о подобном же явлении упомянул и А. Ефимов («Язык пропагандиста», стр. 110):
«Типичной грамматической ошибкой является… неверное употребление возвратных причастий:
«Пришлось собрать и проверить все имеющие в наличности семена» (вместо «имеющиеся»), «трудящие массы» (вместо «трудящиеся»)…»
Что касается семантически близкого глагола «работать», то в производственном языке, имеющем теперь сильное влияние на нормативный литературный язык, находим необычную раньше для него переходность:
Военную продукцию уже не работали. (Панова, Кружилиха, 223).
Прибавим, что слова, отображающие процесс, действие, но облеченные в форму существительного («достижение», «оснащение», «установка») дополнились в советском языке и вторичными понятиями. Параллельно фразам:
…достижение вершины этой горы оказалось невозможным…
…оснащение кораблей проходило медленно…
…установка машин требовала больших затрат…
стали возможными и крайне распространенными фразы вроде:
«Наши достижения» (название журнала, выставки и пр.);
…современная армия должна иметь и современное оснащение…
…это – дорогостоящая заграничная установка…
а также в переносном смысле:
…целевая (идейная) установка…
* * * * *
Переходя к характеристике незначительных синтаксических изменений в русском языке, не следует забывать, что синтаксис наименее гибок; являясь как бы внутренним стержнем языка, он особенно противостоит внешним влияниям. С. Карцевский в своей книге «Язык, война и революция» правильно замечал, что Октябрьская революция создала революционный словарь, а не революцию в языке, которая изменила бы все лексические, морфологические и синтаксические нормы.
Даже И. Сталин, выступивший в пресловутой дискуссии о советском языкознании, вынужден был констатировать, что «…русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота…» Далее он признает, что «…изменился в известной мере словарный состав…», но несколькими строками ниже заявляет – «…для чего это нужно, чтобы после каждого переворота существующая структура языка, его грамматический строй и основной словарный фонд (т. е. общераспространенные основы – Ф.) уничтожались… Какая польза для революции от такого переворота в языке?» (Правда, 20 июня 1950).
Таким образом, И. Сталин не только признал отсутствие в русском языке революционного периода коренных изменений, но и подчеркнул нежелательность их. Этим была окончательно опровергнута установка «развенчанного» акад. Н. Марра, утверждавшего, что:
«…человечество, идя к единству хозяйства и внеклассовой общественности, не может не принять искусственных мер, научно-проработанных, к ускорению этого мирового процесса». (Н. Марр, Избранные работы, II, 371).
После «исторических» высказываний И. Сталина о марксистском языкознании перед советскими лингвистами возникла нелегкая задача исследовать русский язык в таком аспекте, чтобы период его развития, падающий на годы Революции, не выделялся каким-то особым своеобразием, но одновременно и свидетельствовал об определенных сдвигах. Именно наличие таких «сдвигов», а не коренную ломку (марровская концепция) констатирует в русском языке последних трех десятилетий С. Ожегов («Об основных чертах развития русского языка в советскую эпоху», стр. 33):
«Наметились не столько новые стилистические группировки, сколько новое распределение лексических средств внутри этих группировок… В общенародный обиход влились массы слов и выражений, почитавшихся специфической принадлежностью книжно-интеллигентского словоупотребления, а многие из них отошли в пассивный запас, в разряд устарелых… Многие слова, носившие отпечаток просторечия или почитавшиеся местными, областными, пополнили состав стилистически нейтральной лексики и т. д.».
Рассматривая некоторые смещения в синтаксисе, всё же сопутствовавшие Революции, необходимо учесть, что, главным образом, они связаны с той тенденцией языка, которую можно определить как его бюрократизацию. Это явление сказалось в синтаксисе в усложнении и отяжелении предложения. Глаголы стали расщепляться на имя существительное того же смыслового ряда и как бы управляющий им глагол:
сделать попытку вместо попытаться,
вести борьбу „ бороться,
найти отражение „ отразиться,
вызвать снижение „ снизить и т. д.
Иногда фраза усложняется введением якобы усиливающих, а, по сути, только отяжеляющих ее слов: по линии, в целях, в отношении вместо простого употребления по, в, относительно или даже о [79], а также «в деле борьбы», «в вопросе защиты», «в моменте реорганизации» и т. п.
К конструкциям с «расщепленными» глаголами, предлогами и существительными непосредственно примыкают и широко распространенные плеоназмы:
целиком и полностью,
в общем и целом,
на сегодняшний день и т. д.
Конечно, тенденция к отяжеленной речи является не всеобщей, она вводится в язык, особенно через доклады, многочисленными советскими и партийными бюрократами, использующими эту речь обычно для затемнения содержания:
