В сумке у неё лежала одобренная Колей распечатка командного файла, призванного вернуть секретарскому компьютеру должное быстродействие. Наташу брало искушение сразу пойти с ним к Плещееву, испрашивая высочайшего разрешения на переделки. Однако собраться с духом оказалось неожиданно трудно, да и Сергей Петрович всё утро был занят… Так что за начальственную дверь Наташа проникла только к середине дня.
– Слушаю, Наташечка, – любезно сказал Сергей Петрович. Она развернула свой листинг (Бог с ними там, с техническими подробностями, станет он в них разбираться, просто ради солидности…), потом стала что-то объяснять про «персональные» каталоги для документов на каждую тему… и в это время на столе у Плещеева зазвонил телефон. Сергей Петрович поднял палец – минуточку! – и снял трубку:
– Алло?
Звонила жена. Наташа поняла это по тому, как сразу переменилось его лицо, какие появились в голосе интонации. Так разговаривают только с любимой женщиной, единственной на всю жизнь. Голос в трубке звучал отчетливо и достаточно громко.
– … не болит?.. – помимо воли расслышала Наташа. – Ну что ты, – ласково и как-то очень тепло ответил Плещеев. – Помнишь, что «царь царей» обещал? Месяц как минимум могу жить спокойно…
Наташа тоскливо подумала, что до неё с её распечаткой у Сергея Петровича дело уже не дойдёт. И вообще, как-то нехорошо стоять перед человеком и мешать глубоко личной беседе. Много есть всякого разного, чего не выговоришь при посторонних. Наташа попятилась к выходу.
– Наташечка!.. Делайте всё, как считаете нужным, – зажав трубку ладонью, сказал ей Плещеев. Да-да, Люда, слушаю… Это я так, просто секретарша бумагами заскочила…
– Спасибо, Сергей Петрович, – сказала Наташа и закрыла дверь с той стороны. Стены «предбанника» показались ей тусклыми и неопрятными, а окно – запыленным и мутным, совсем как то, под которым она, ревела в больнице. Даже жизнь, происходившая за этим окошком, выглядела нереальной. Искусственные растения, никогда не бывшие живыми, навевали мысль о трагической невозможности. Шуршащая пластмассовая не-жизнь казалась вечной: выкинь в помойку, она и там будет неувядаемо покоиться, сохраняя никому не нужную зелень… Наташа с отвращением посмотрела на висевшую в руке распечатку. С каким дурацким рвением она трудилась над ней, а зачем? Кому будет холодно или жарко от того, что чёртов компьютер заработает немного быстрей?.. Зачем вообще всё?.. Если так или иначе придётся состариться и умереть (ничего хорошего в жизни отнюдь не узнав), да ещё в итоге окажется, что никакого рая там нет, вообще ничего нет, кроме темноты и червей? Просто секретарша. С бумагами заскочила…
«Понеслось дерьмо по трубам!»
В Летнем саду было тихо и зелено. Скунс свернул трубочкой купленную четверть часа назад «Рекламу-Шанс» и вытащил из-за пазухи сотовый телефон. По внешнему виду телефончик напоминал самую затрапезную «Нокию». Но только по внешнему виду. Как все технические устройства, сопровождавшие киллера по белу свету, он был неповторимым штучным шедевром. Скунс нажал несколько крохотных кнопочек и стал ждать соединения.
– Здравствуйте, девушка! – приветливо сказал он, когда на том конце откликнулся человеческий голос. – Я по объявлению! Замучили вас уже, наверное, звонят и звонят?.. Миленькая, ну мы-то с вами знаем, что на самом деле дворняжки гораздо смышлёнее всяких там шпицев и золотистых ретриверов… Ага, вот видите, как я вас обрадовал. Давайте адресок, может, на днях подгребу.
Невидимая собеседница назвала «адресок» и добавила что географически это Пушкин. Скунс поблагодарил милую девушку и нажал отбой. Не произнеси он ритуальную фразу о замучивших звонках и двух породах, превосходимых умными дворняжками, никакого адреса ему бы не видать как своих ушей. «Номером ошиблись, – сказала бы ему милая девушка. – Никакого объявления мы не давали».
– Ну, понеслось дерьмо по трубам, – поднимаясь со скамейки, вслух проворчал Скунс.
Сунул в урну сделавшую своё дело газету, не торопясь перешёл Троицкий мост и спустился в метро. До станции «Технологический институт» было три остановки.
Хозяина частной автомастерской звали Кириллом. Располагалась его лавочка на улице Бронницкой, чему замечательным образом соответствовала фамилия владельца – Кольчугин. Кирилл всегда был большим энтузиастом и романтиком автосервиса, а с наступлением рыночной экономики, когда всех, как когда-то в колхозы, призывали вступать в кооперативы, – решил-таки основать своё дело.
На дворе был девяносто второй год. Вдвоём с приятелем, до дна вычистив бюджеты обеих семей, они отправились в Голландию. Купили там подержанный автомобиль и погнали его своим ходом домой. Задумка состояла в том, чтобы уже на месте довести «Мерс» до ума и продать его одному знакомому, успешно богатевшему на банковской службе. Дорога шла через Польшу; в газетах уже появлялись жуткие истории о беспределе, учиняемом русскими бандитами на дорогах бывшей братской страны. Однако два молодых идиота полагали, что их-то расписанный журналистами кошмар ни в коем случае не коснётся. Теперь Кирилл с содроганием вспоминал свою тогдашнюю наивность, но из песни слова не выкинешь. Беспечность приятелей дошла до того, что они даже подобрали мужчину, голосовавшего в проливной дождь на обочине. Тот, оказавшийся ко всему прочему стопроцентным русаком, благодарно юркнул на заднее сиденье (тощий, не на что посмотреть, блёклые глаза, ёжик бесцветных волос…), рассказал несколько бородатых анекдотов и прямо посередине последнего мирно заснул. Парни снисходительно поулыбались и продолжали себе катить вперёд, не ведая, что вытащили счастливый лотерейный билет.
Их остановили ровно через сто километров. Звякнуло в боковое стекло автоматное дуло, и властный голос приказал вытряхиваться к такой-то матери вон из машины. «Сидеть, – не менее властно велел проснувшийся пассажир. – Сам разберусь…» Вылез и разобрался. О чём конкретно базарили – Кирилл так и не понял. Что-то вроде того, что, мол. Некто (в имени присутствовал слог «ку», остальное ускользнуло от слуха) данного инцидента весьма, весьма не поймёт. Приросший к сиденью Кирилл видел сквозь заплаканное окошко, как его попутчик укоризненно качал головой, не обращая никакого внимания на вскинутые стволы. Зато дорожные разбойники начали переглядываться, утрачивая самонадеянность. Было похоже, этого «Ку» в их среде знали не понаслышке. И боялись до чёртиков. Потом стволы опустились: стервятники решили от греха подальше не связываться. Пассажир весьма хладнокровно залез обратно в машину и, зевнув, сказал парализованному страхом Кириллу: «Ну, что заклинило? Ехай давай…» И, едва тронулись, снова заснул, положив под голову валявшееся на задах грязноватое одеяло.
Он пропутешествовал с ребятами почти до восточной границы, и надо ли говорить, что весь остаток пути незримые руки сметали перед ними все соринки с шоссе. По возвращении домой Кирилл выгодно продал любовно вылизанную машину и основал мастерскую, успешно работавшую по сей день. И что характерно – дань, которой неизбежно облагались многие его коллеги, Кольчугину оставалась известна только теоретически. Никто даже не приходил вежливо узнавать, кому он платит. Витала, значит, над его мастерской какая-то хранящая тень. Когда эта тень явилась к нему во плоти и пригнала для ремонта доисторический ржавый «Москвич», Кирилл испытал смешанное чувство. Он был уже не так наивен, как в девяносто втором, и знал, что бесплатный сыр водится исключительно в мышеловках. «Москвич» перебрали чуть не по винтику, заварили, отрегулировали, подкрасили, и Кирилл попытался не взять с Алексея Алексеевича денег. Тот отмёл все его возражения и расплатился сполна. А буквально через неделю привёл только что купленную мышастую «Ниву». «Ну вот не верю я отечественной технике, хоть тресни. Да только по нашим-то буеракам… – проворчал он хлопая автомобиль по запылённому боку. – Одеть-обуть, брюшко намазать сможешь? А заодно посмотреть, чего тут вазовские умельцы наворочали?..»
Как раз сегодня автомобиль должен был быть готов окончательно.
Кольчугинский «Авто-Айболит» начинался, самым натуральным образом, в подворотне. В далёком девяносто втором Кирилл, запасшись всеми необходимыми разрешениями, законопатил один из двух въездов во двор (тем самым ещё и преградив, к большому облегчению жильцов, «народную тропу» от винного магазина к подъездам). Добыл списанный подъёмник и взгромоздил на него самый первый автомобиль, доверенный ему для ремонта.
Теперь Кириллу принадлежало во дворе многое. И бывший пункт приёма посуды, и старое бомбоубежище, из которого выкурили бомжей. Появилось даже маленькое кафе «Четыре свечи». При всём том во дворе, прежде загаженном и заплёванном, теперь было зелено, хозяйство работало тихо, не производя грязи и вони. Поэтому возмущённые письма строчили только самые неугомонные местные кляузники, те, кто был бы недоволен и цветочным магазином, появись он в их доме. Ходил слух, будто глава районной администрации, на чей стол легли-таки челобитные, инкогнито посетил мастерскую. Поговорил с мужиками, выпил в «Четырёх свечах» чашечку отличного кофе. Да и привёл Кольчугину в ремонт свою личную «Вольво», не выдержавшую российских ухабов…
