– Я пою не ради этого, – ответила Саба.
Правда была в том, что в тот вечер она испытывала не восторг от всеобщего обожания, а что-то другое, что трудно облечь в слова, не впадая в то, что мама называла самовлюбленностью. Она чувствовала боль парней, пришедших на концерт, их тоску по дому, по погибшим друзьям, их усталость и непрерывный страх. И она, словно по волшебству, превращала эти эмоции в восторг и облегчение. Все равно что превратить воду в вино. Но, разумеется, она не могла высказать это вслух, не рискуя вызвать у своего собеседника по меньшей мере недоуменную улыбку.
– Ты производила впечатление уверенной в себе певицы.
Она даже растерялась. Он застиг ее врасплох, угадал ее мысли.
– Да-да, и это нормально. – Его умные темные глаза глядели на нее в упор. – Я подумал… – Он тщательно подбирал слова. – Я подумал, что ты ужасно… честное слово… – Он хотел сказать что-то еще, но замолк.
Вернулся Анри, торжественно неся над головой поднос. Он принес ассорти из крошечных блюд, которые называл «mizzi’at», – пряные овощи, хумус и оливки. По его словам, оливки привезены контрабандой из Франции.
– Ответь мне честно и прямо, – сказал Дом, когда они остались одни. Он наклонился к ней через стол и пристально посмотрел на нее. – Это самое лучшее, что ты видела в своей жизни?
– Не знаю. – Неужели он все-таки прочел ее самодовольные мысли? – Да, пожалуй… – подумав, добавила она. – То есть мне все это нравится. – Она разломила пополам кусочек хлеба и макнула его в оливковое масло. – Я пока еще не поняла, лучшие ли это дни в моей жизни или нет, но тут я максимально могу быть самой собой. – Она заметила, что его глаза стали колючими.
– Что значит «максимально быть собой»? Ты считаешь, что у тебя есть твоя собственная суть, твоя настоящая, а не отражение того, какой хотят тебя видеть или сделать другие люди?
– Не знаю… – Она снова оказалась на опасной территории. – Но мне надо многому учиться, – как бы оправдываясь, сказала она. – Макс Бэгли, наш музыкальный режиссер, считает, что некоторые песни я пою неправильно.
– Почему?
– Он считает, что я копирую других певцов. – Это признание было для нее по-прежнему болезненным. Она приблизила к Дому лицо и тихонько напела знакомую мелодию. – Когда я недавно пела эту песню, он сказал, что я подражаю Бесси Смит и пою как усталая, старая негритянка, собирающая хлопок. А я должна научиться петь эту песню по-своему.
– Если ты еще раз напоешь этот мотив, я утащу эту старую негритянку в постель, – шепнул он, касаясь губами ее волос. Они удивленно переглянулись и расхохотались.
– Нет-нет! – Она испугалась собственного восторга и почувствовала, как по ее лицу от корней волос поползла краска. – Я серьезно тебе говорю! – Но как хорошо смеяться вместе с ним! Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал в раскрытую ладонь. Она не отдернула руку.
– Я вот что могу возразить твоему мистеру Багвашу, или как там его. – Теперь их руки лежали рядышком на столе. – Конечно, его слова не совсем справедливые. Как ты можешь научиться чему-то, не слушая, не подражая, не упражняясь? Извини, но он сказал чушь. Не обращай внимания.
Потом он страстно и серьезно рассказывал ей о Пикассо, который понемногу брал что-то у многих художников; о Т.С. Элиоте, который учился в Кембридже, постоянно оттачивал свое мастерство, тоже брал многое у собратьев по перу и, наконец, соединил в единое целое все эти влияния. Еще он добавил, что Чарли Паркер неудачно выступил на своем первом концерте, его дружно освистали.
– Кто-кто?
– А-а, ты не слышала о Паркере? Я куплю тебе его пластинку. Он долго репетировал после той неудачи, прежде чем снова рискнул выступить на публике. Сразу редко что-то получается, точно тебе говорю. Не позволяй этому режиссеру втоптать в грязь твою мечту.
Жареный барашек был нежным и сладким, а после него мальчуган, совсем сонный, принес в стеклянной вазочке домашнее мороженое, политое розовой водой, а потом еще бутылку сладкого фирменного вина.
– Попробуйте. – Анри улыбался им, словно они безмерно его восхищали. – Вино из Александрии, называется «Забиб», по-арабски «изюм». – Он налил полбокала Сабе. – Оно лучше, чем знаменитый мускат «Бом де Вениз».
– Да, восхитительное вино, – искренне согласилась Саба, наслаждаясь его сладостью и цветочным букетом. – Так я напьюсь, – сказала она Дому.
– Я позабочусь о тебе, – пообещал он. – Мне надо увидеться с тобой еще раз. – Он серьезно взглянул на нее. – У меня есть для тебя важная посылка.
– Посылка? – Она прищурилась, изображая подозрительность. – А что в ней?
– Ну-у, тебе придется подождать.
– Почему?
– Некоторые вещи нужно заработать.
– Да?
– Да. Она от твоей матери.
– Врешь!
– Увидишь сама – и тогда я потребую от тебя извинения.
За кофе Дом снова посерьезнел. Он рассказал Сабе о музыкальной карьере своей матери, талантливой пианистки, и о том, как злился на это его отец. Вот печальное детское воспоминание – мать одна вернулась после концерта – ее первого концерта, – а отец не пришел на него, то ли из-за загруженности, то ли просто не одобрял занятия жены музыкой. Дом до сих пор помнил красивый костюм матери, такси, кожаный чемоданчик с нотами. Какой одинокой показалась она ему тогда! Вскоре после этого она распрощалась с музыкой. Тогда Дом был еще мал, чтобы понять причину ее поступка, но это было неправильно, и он это чувствовал, – нельзя запирать в своей душе такую большую страсть, как та.
– По-моему, в жизни каждого человека есть река, текущая сквозь него, допустим, такая, как Нил. – Сверкая глазами, он обосновывал свой тезис. – Эта река дает тебе твою особенную жизнь. Если ты преграждаешь ей дорогу, тебе же хуже.
– Вся эта вода льется из твоих ушей, – насмешливо отозвалась Саба. Но ей понравились его слова, он был самым интересным парнем из всех, кого она встречала в своей жизни.
– Ну, а ты? – поинтересовалась она, допивая второй бокал вина «Забиб». Когда свечи ярко загорелись, она увидела шрам на его виске и вспомнила госпиталь, молодых парней с обожженными лицами, с кожей как поверхность слоновьего хобота. – Ты много летаешь?
– Да.
– Там жарко?
– Тебе честно сказать?
– Да.
– Там сейчас жарко. – Он поерзал на стуле.
– Жарче, чем во время Битвы за Британию? – Она прищурилась. – И никаких Бигглов[83], которые являются на помощь, словно добрые ангелы?
– Ну… – Он закурил. – Там достаточно жарко. – Он не стал вдаваться в подробности, только сказал, что их аэродром находится в пустыне, недалеко от позиций противника. Что он живет в палатке вместе с Барни, парнем, с которым дружит еще со школы. Это Барни помог ему перевестись в Египет.
