– Да я просто…
– Она алкоголичка, наркоманка, она меняет мужиков как перчатки.
– Да я знаю, знаю! Просто…
Рука Рона легла Дебре на спину и поползла вниз. Упорство, достойное уважения.
– Эта сцена – воспоминание. Благодаря ей зритель понимает: Квентин сделал все, чтобы ее остановить, не дать ей совершить самоубийство.
Дебра еще раз оглянулась на Аарона. Тот исполнял пантомиму «мастурбация». Рон подошел ближе. Плотное облако его одеколона накрыло их обоих.
– Мэгги высосала из Квентина всю жизнь до последней капли. Она убивает их обоих…
За спиной режиссера Аарон, надув щеки, трахал воздух.
– Ну да, – ответила Ди. – Рон, можно тебя на минуточку?
Рука Рона опустилась еще ниже.
– Ну конечно! Я весь твой.
Они спустились со сцены, и Ди села в заднем ряду. Рон встал, прислонившись к спинке кресла перед Ди так, чтобы их колени соприкасались. У режиссера на носу блестели очки в черной оправе, а за ухом торчал карандаш. Господи боже, он что, потеет одеколоном?
– Что случилось, золотко?
Что случилось? Она чуть не рассмеялась. С чего бы начать? С того, что она согласилась играть в пьесе об Артуре Миллере и Мэрилин Монро? Или с того, что она имела глупость переспать с режиссером шесть лет назад? Они случайно столкнулись на театральном фестивале в Сиэтле. Пожалуй, начать нужно именно с этого. И зачем она потащилась на этот фестиваль? Поначалу Дебра избегала старых театральных друзей. Ей не хотелось объяснять, откуда у нее ребенок или почему не сложилась карьера в кино. А потом ей на глаза попалась заметка о фестивале, и Ди вдруг поняла, как ей не хватает театра. Она пришла и сразу почувствовала себя дома. Ощущение было такое, словно бродишь по коридорам своей старой школы. На этом фестивале Ди и встретила Рона. С вилкой в руке он был похож на чертенка. Рон расцвел на местных театральных подмостках за те годы, что Ди не появлялась. Она была искренне рада его видеть. Рон посмотрел на немолодого мужчину за ее спиной, и Ди их представила:
– Рон, это Алвис, мой муж.
Рон тут же побледнел и ушел с фуршета.
– По-моему, ты как-то очень уж… лично воспринимаешь пьесу, – сказала Ди.
– Конечно, – серьезно ответил Рон и снял очки. – Все пьесы должны восприниматься лично. Искусство – вообще дело очень личное. Я поставил много пьес, но эта для меня самая важная.
Рон позвонил через две недели после фестиваля и извинился за свое внезапное исчезновение. Просто он не ожидал ее увидеть. Спросил, чем она сейчас занимается. Ди ответила, что сидит дома с ребенком. У ее мужа автосалон по продаже «шевроле» в Сиэтле, а она воспитывает сына. Рон спросил, не скучает ли она по театру. Ди пробормотала нечто невразумительное, мол, она рада возможности немного отдышаться и пожить для себя, а сама подумала: «Скучаю, еще как скучаю! Так же, как и по настоящей любви. Без театра от прежней Ди осталась только половинка».
Еще через пару недель Рон снова позвонил и сказал, что будет ставить пьесу Артура Миллера. Предложил ей почитать сценарий. Он готов отдать ей главную роль. У Ди внезапно перехватило дыхание, она снова почувствовала себя двадцатилетней девчонкой. И все равно она бы отказалась, если бы на экраны только что не вышел новый фильм Лиз и Дика, и какой! «Укрощение строптивой». Они снялись вместе уже в пяти картинах. Четыре предыдущие Дебра так и не смогла заставить себя посмотреть. В прошлом году Лиз и Дика номинировали на «Оскара» за роли в фильме «Кто боится Вирджинии Вульф?», и Дебра всерьез засомневалась, что Дик и вправду растрачивает свой талант на бездарные картины, как она говорила ему в Риме. Ди увидела в газете рекламу «Укрощения строптивой»: «Самая знаменитая голливудская пара… в фильме, ради которого они родились на свет». Позвала няню, уехала как будто к врачу и пошла в кинотеатр, ни слова не сказав об этом Алвису. Фильм оказался блестящим, хоть Ди и не очень приятно было это признать. Дик играл тонко и честно. Казалось, он и вправду рожден для роли Петруччо. Нет, не казалось, так оно и было. Особенно ему удалась сцена на свадьбе. И на Ди вдруг опять тяжелым грузом навалились воспоминания. Лиз, Дик, Италия, Шекспир. Она оплакивала смерть молодой актрисы, женщины, которой уже не существовало на свете, оплакивала свои мечты. Ди сидела в кинотеатре и плакала. «Ты сама от всего отказалась», – шептал ей внутренний голос. «Нет, – отвечала Ди, – это они отняли у меня кино». Но вот окончились титры, в зале включили свет. Зрители начали расходиться, а она так и сидела, не в силах двинуться с места.
А через две недели Рон предложил ей роль. Ди повесила трубку и заплакала. Пат отложил игрушку и серьезно спросил:
– Мам, ты чего?
Вечером, когда Алвис вернулся с работы, они выпили мартини перед ужином и Дебра рассказала ему о звонке. Он был страшно за нее рад. Алвис знал, как ей не хватает театра. Она еще посопротивлялась для виду. А как же Пат? Алвис только плечами пожал. Наймем няню. Но он ведь еще совсем маленький! Алвис фыркнул. И еще одно, сказала ему Дебра. Режиссером будет Рон Фрай. До Голливуда и Италии у нее с ним был короткий дурацкий роман. Ничего серьезного, она увлеклась им со скуки, а может, потому, что он в нее влюбился. Кстати, Рон в то время был женат. Ну да, сказал Алвис. Между нами ничего нет, объяснила Дебра. Просто молоденькой девушке казалось, что правила не для нее. Она уже давно не та глупенькая девчонка.
Алвис всегда был сильным и уверенным в себе человеком. Он велел ей плюнуть на историю с Роном и сыграть эту роль. Так она и сделала. Начались репетиции, Дебра поняла, что Рон отождествляет себя с героем пьесы Миллера, Квентином. И даже не с Квентином, а с самим Миллером, гениальным писателем, которого бездушная и жестокая актриса мучает ради собственного удовольствия. Актрисой этой он, разумеется, считал Ди.
Дебра отодвинулась от Рона подальше:
– Рон, то, что между нами случилось…
– Случилось?! Слушай, это же не авария. – Он положил руку ей на коленку.
Некоторые воспоминания живут совсем близко – только закрой глаза, и сразу окажешься там. Это воспоминания нашего «я». Но есть и другие, воспоминания о себе самом, о том человеке, которого больше не существует, и до них добраться нелегко. А если и доберешься, то глазам не веришь. Так Дебра вспоминала о вечеринке после премьеры «Сна в летнюю ночь». Шестьдесят первый год. Она тогда соблазнила Рона. Дебра теперь как будто фильм про себя смотрела. Женщина на экране бог знает что вытворяла, а Дебра только удивлялась. Той Дебре льстило внимание молодого актера с трубкой в зубах. Рон учился и играл в Нью-Йорке. На экране та, другая Дебра, зажимает молодого человека в углу, рассказывает о своих глупых мечтах («Хочу играть и в театре, и в кино»), кокетничает, прикидывается то роковой красоткой, то скромницей, превосходно играет роль («Это же только на одну ночь, Рон»), проверяет, нащупывает границы своей власти над ним…
Дебра убрала руку Рона с колена:
– Я замужем.
– Значит, если я женат, это ничего. А твой брак – священная корова?
– Нет. Просто мы повзрослели с тех пор. Пора бы и поумнеть.
Рон прикусил губу и посмотрел куда-то в глубину зала.
– Ди, я не хочу тебя обидеть. Но… сорокалетний пьяница… Торговец подержанными машинами. И что, это и есть любовь всей твоей жизни?
Ди поморщилась. Алвис дважды забирал ее после репетиций и оба раза был нетрезв. Но Ди не сдавалась:
– Рон, если ты меня пригласил, потому что мы не попрощались как следует, то постарайся меня услышать. Все кончено. Мы переспали пару раз. Нужно жить дальше, иначе нам пьесу не поставить.
– Жить дальше? Как думаешь, Ди, о чем эта пьеса?
– Дебра. Меня теперь зовут Дебра. И пьеса не о нас с тобой, а об Артуре Миллере и Мэрилин Монро.
Рон снял очки, снова надел их, взъерошил волосы. Вздохнул со значением. Актерская привычка – в каждый момент не просто жить, а играть, причем так, будто это кульминация пьесы.
– Вот потому-то из тебя и не вышло актрисы. Великие актеры на сцене живут, и спектакль всегда о них, Ди… Дебра.
Самое смешное, что он был прав. Она видела работу титанов. Те и вправду были Клеопатрой и Антонием, Катериной и Петруччо. Они жили так, как будто сцена заканчивалась с их уходом и мир исчезал, как только они закрывали глаза.
– Ты даже не осознаешь, что делаешь, – продолжал Рон. – Ты используешь людей. Играешь с ними, как кошка с мышкой, игнорируешь их, как будто кроме тебя на свете никого не существует. Презираешь их.
Знакомые слова. И обидные. Дебре нечего было ответить. Рон повернулся и сердито зашагал назад к сцене, оставив Дебру одну в темноте зала.
– На сегодня все! – заорал он.
Дебра позвонила домой. Няня, соседская девчонка по имени Эмма, сказала, что Пат опять сломал ручку переключения программ в телевизоре. Было слышно, как мальчик на кухне стучит ложкой по кастрюле.
– Пат, я разговариваю с твоей мамой по телефону!
