предел повседневности маленькие особенности, – и собралась поглазеть от нечего делать толпа: случайные пассажиры, вынужденные слоняться по станции впредь до восстановления пассажирского движения, прерванного по чрезвычайным обстоятельствам, как гласило вывешенное железнодорожной администрацией объявление. Поодаль от них, у вокзальной решетки, – местные, как всегда донельзя любопытные казачки, бравые старики и кое-кто из так называемых фронтовиков в расстегнутых солдатских шинелях с лихо заломленными набекрень фуражками-«хлеборезками», с боков которых выбивались взбитые, вьющиеся чубы.
Из дверей зала ожидания показалась стройная фигура полковника Чернецова, – взглянул поверх толпы и крикнул в пространство: «Подполковника Миончинского и командира 2-й сотни…» Затем, обратясь к двум случайно проходящим партизанам: скороговоркой отдал приказание: «Убрать толпу, очистить вокзал – все равно некуда ехать».
Последние слова скорее относились к подходившему подполковнику Миончинскому и служили как бы оправданием за предпринятую суровую меру против ни в чем не повинных пассажиров. Убрать… но куда? Все равно… им же будет хуже, если попадут под случайные пули… Лишняя кровь.
Летучее совещание начальников состоялось назавтра, 20 января, решено станцию Глубокую от собравшейся там нечисти – выездной сессии Царицынского реввоенсовета и трибунала, карательного отряда царицынских заводских рабочих и примкнувших к ним казаков, войскового старшины Голубова и подхорунжего Подтелкова – 27-й Донской казачий полк и лейб-гвардии 6-я Донская батарея – очистить.
1-е орудие юнкерской батареи «Штабс-капитан Шперлинг», две сотни партизан под общей командой есаула Лазарева будут наступать в лоб по железной дороге со стороны станции Каменской. 2-е орудие, пеший взвод батареи, ее пулеметная и конных разведчиков команды вместе с вновь сформированной из учащихся станицы Каменской 4-й партизанской сотней и с офицерским взводом полковника Морозова, под общим командованием полковника Чернецова пойдут в обход станции Глубокой. Для быстроты движения отряд посажен на подводы.
В утренней мгле чуть заметной, сливающейся со степью лентой двинулась на север маленькая колонна. Дул встречный морозный ветер, поднимая по прогалинам облака снежной крупы – пыли. Горизонт исчез, и все окружающее пространство заполнилось какою-то однотонною серою пустотой, которая как бы насильно проламывалась мордами вяло идущих вперед лошадей.
Партизаны зябко кутались в свои короткие бараньи полушубки, беспрестанно меняя позы, чтобы не затекли ноги, а главное, чтобы не замерзнуть, сидя без движений на неудобных повозках.
Мороз крепчал, и вместе с ним все реже и реже слышались несмолкаемые попервоначалу веселые остроты молодежи.
– Куда ты ведешь нас, не видно ни зги… – затянул, скандируя, и оборвался чей-то голос, не поддержанный веселым одобрением соседей…
– Дурак, при чем тут поляки, – буркнул кто-то с повозки офицерского взвода.
– Да не в них соль – не сбиться бы нам, и впрямь пятый час в пути, – заметил другой.
– Слезать… Строиться… живо.
Повозки отпущены с Богом – конец пути и начало нового… Прошли полотно железной дороги, – роща. Мгла начала спадать. Позиция орудия на опушке, возле него – перевязочный пункт и резерв, офицерский взвод. Быстро расходятся партизанские цепочки, впереди, в балке, – хутора; немного левее – станция, ясно очерчивалась ее водокачка.
Неприятная новость: над рощей лопнула шрапнель, за ней – другая. Вместо предполагаемого нападения врасплох, противник первый открывает огонь, и очень удачно: вторая очередь шрапнелей легла левее орудия, перед санитарной двуколкой. Разведчики Икишев и Осипов ранены; первый – в бедро, второй – в руку. Новая очередь – бедный Икишев вторично ранен в правую лопатку, вместе с ним ранен и перевязывавший его Гитцеград.
Орудие с открытой позиции вступило в единоборство с четырехорудийной батареей. Бой в полном разгаре. Быстро двигавшиеся вперед партизаны залегли, встретив упорное сопротивление. Обход слева. Батарейный пеший взвод, ее пулемет и телефонисты, на ходу рассыпаясь в цепь, скрылись из рощи…
Шум голосов, ружейные выстрелы, взрывы шрапнелей, треск ломавшихся веток и сучьев заглушали передаваемые по цепочке голосом команды для орудия и разносились многоголосым эхом по всей округе. Казалось, будто не в цепях вели бой, а где-то сзади, за ними, в роще…
Последний резерв – офицерский взвод полковника Морозова – брошен к станции, прорывает линию окопов и, пройдя через полотно железной дороги, отходит по направлению к станции Каменской, оставив на произвол судьбы с горсточкой едва обстрелянных партизан юнкеров-артиллеристов.
Уже наступили сумерки. Стрельба понемногу шла на убыль и, наконец, окончательно смолкла. Возле орудия собрался военный совет: полковник Чернецов, взяв трех артиллеристов-разведчиков, выехал на рекогносцировку, отдав приказание остаткам партизан собираться на опушку рощи.
Час спустя отряд бесшумно выступил на ближайшую дорогу, соблюдая предосторожности движения. Ночь была светлой. На траурном, черном небе мерцали изумруды далеких звезд. Разбросанные по сторонам дороги отдельные группы деревьев казались какими-то зловещими великанами, которые возьмут вдруг да и заговорят бесстрастным языком смерти… а так не хотелось в то время умирать, – когда роща с ее клокочущим котлом осталась позади, – о ней теперь можно будет рассказать в кругу своих знакомых и родных как о славном боевом эпизоде… Когда… Скоро… Конечно, когда все это кончится… ну, на Масляной… Как будет все это красиво – устанут танцевать, соберутся у камина… «Игорь, расскажите про ваш партизанский набег…»
– Повод… Под ноги… – Канава. Команда прервала мимолетную грезу.
– Господи, скорее бы в Каменскую к себе в эшелон – отдохнуть…
Впереди силуэты постройки. Собачий лай, запах навоза и дыма… еще ближе – ограда церкви, за нею – кресты. Шепотом передавалось распоряжение: два часа отдыху и потом в Каменскую… Церковная сторожка переполнена до отказу молодежью – кто куда сел, там и заснул… стоя, сидя – все равно… лишь бы спать… Счастливцы успели захватить места под лавками и большим столом – они спят лежа, как на кровати. Как-то совершенно неестественно торчат среди груды спящих тел поднятые кверху стволы винтовок с отомкнутыми штыками.
Два часа пролетали мгновением; из теплой избы – в холодную мглу ночи. Дороги нет – шли по замерзшим кочкам через болото. Впереди Чернецов и Миончинский, полуслепой старичок – проводник, за ними артиллеристы – разведчики, лошади в поводу; дальше – колонна.
Проводник поминутно останавливался, чтобы ощупать землю и убедиться в правильности пути. «Не загрузнуть бы, пушка ведь у вас», – говорит он. Наконец крутой подъем – болото кончено. Номера на колеса – и пушка выбралась на твердый грунт проезжей дороги. Пятиминутный привал. Ожидали возвращения четырех номеров, посланных на место вчерашнего боя подобрать брошенный партизанами пулемет… отсюда до рощи недалеко. Пулемет найден.
Железнодорожный переезд под боком, а за ним почти прямая лента дороги на Каменскую. Для поднятия духа решено дать несколько выстрелов из орудия – прощальный привет станции, вместе с тем – погребальный салют юношам-воинам, заснувшим вечным сном
