— Пятым тогда был Отемис. С тех нор как ушел на войну, так ни разу и не написал домой. Думали уже, что погиб. А недавно прислал письмецо. Оказывается, ранен был. В госпитале лежал. Там сдружился с одним узбеком. Тот добрым малым оказался. Он-то и писал письмо за Отемиса. О себе Отемис сообщает мало, всего две строчки. А так все твердит: «Учитесь, аульчане. Учитесь. Без грамоты мы не только в армии, мы самому Аллаху не нужны. Учитесь сами и учите детей своих». Детей, бог даст, еще и выучим, а самим-то уж куда… Поздно уже. Да и некогда. Кто вместо нас лопатами махать станет?
— Конечно, мы необразованные. И работа у нас тяжелая. Да и вся жизнь, если вспомнить, нелегкой была. Сколько перевидели, сколько перетерпели. Может, мы и Аллаху не нужны, но нужны своим детям и внукам будущим. И власть Советская всем нам, всему нашему поколению, которое пережило революцию, коллективизацию и теперь вот войну переживает, всем нам великий памятник соорудила. Памятник этот — фамилии. Не было прежде у каракалпаков фамилий. А теперь есть. И фамилии те из наших имен образованы. Вон, посмотрите на Тулепбергена. Рядом с ним его отец Каипберген. А у Тулепбергена фамилия Каипбергенов. И дети его будут носить ту же фамилию. И внуки. И правнуки. И отныне весь их род будет Каипбергеновы. А мой род — Сеилхановы. А твой — Ерниязовы. Это для нас великая честь. Такой чести ни деды наши, ни прадеды не удостаивались, хоть и были они не хуже нас. Так что надо нам, хоть мы и безграмотные, блюсти себя. А то как бы потом правнуки не сказали: «Не хотим носить фамилию, происходящую от имени человека, который имя свое опозорил…»
— А я бы вообще отменил не только фамилии, но и собственные имена. Когда тебя называют по имени, если к тому же имя редкое, то чувствуешь не только гордость, но и одиночество…
— Да брось ты. Одиночество чувствуешь, когда живешь отдельно от людей и когда тебя никто не окликает по имени…
Легенды, рассказанные перед сном. Вот, кстати, о том, что лопатой махать тоже не последнее дело.
Однажды старый хан, имевший множество сыновей, решил испытать их, чтобы знать, кому из детей трон оставить.
Испытать их он решил властью. Дал каждому из сыновей месяц поханствовать.
Все сыновья ханствовали нормально, а один как только сел на трон, так враз аппетита лишился. День терпел, другой терпел, а на третий пошел к отцу и говорит:
Не могу больше без еды. И еду принимать не могу. Нужно мне лекарство.
Отец ему отвечает:
Ты — хан. А хан не должен ни у кого ничего просить. Вот и ищи себе сам лекарство.
Сын подумал-подумал и решил расспросить соседей. Для этого отправился в соседнее ханство.
По пути встречает он своего приятеля детства. Тот стал землекопом и роет арык. Подъезжает хан к нему. Поздоровался землекоп и спрашивает на правах старого приятеля:
— Куда путь держишь, наш нынешний правитель? Хан объясняет ему. Мол, так и так, с тех пор как сел
на трон, так и аппетита лишился. А теперь, мол, еду поискать какого-нибудь лекарства.
— Есть у меня такое лекарство, — говорит землекоп.
— Ну, если есть, — говорит хан, — так зачем же мне ехать в чужие края и чужим людям кланяться? Давай твое лекарство, и дело с концом, а на вознаграждение я не поскуплюсь.
— Есть-то оно есть, — отвечает землекоп, — да только не здесь, а дома. А домой бежать я сейчас не могу. Нужно арык прорыть, подходит время сева. Не посеешь вовремя, не польешь к сроку, без урожая останешься. А если останусь без урожая, то мне никакая твоя награда не поможет.
— Вот что, — говорит ему хан. — Ты беги домой и неси сюда свое лекарство, а я, уж так и быть, тем временем покопаю за тебя.
Берет хан лопату и ну ею махать! Землекоп постоял чуток, посмотрел. Вроде бы у бывшего приятеля ладно получается. Арык он, похоже, и впрямь выкопать сможет, хоть, конечно, и мозоли натрет с непривычки. Это уж точно. Прикинул так землекоп и пошел к дому. А хан до вечера все копал и копал, только пот со лба вытирал.
К закату возвращается и землекоп.
— Ну, где твое лекарство?
— А я его дома оставил. Не знаю, сколько тебе надо. Пойдем ко мне, сам возьмешь сколько требуется.
Приходят они в хибарку землекопа. А его жена к ужину наготовила просяной каши. Хоть и без масла, но зато целое блюдо. Каша еще не остыла, парком исходит.
Видит это хан и говорит:
— Дай-ка я поем перед лечением. Угостите меня, пожалуйста, этой кашей.
Жена землекопа пододвинула к нему блюдо, и хан с устатку да в охотку все блюдо и умял. Кет да похваливает:
— Ах, как вкусно. В жизни такого не едал! Насытился, поблагодарил хозяев и говорит:
— Ну, давай лекарство, мне во дворец пора. Землекоп вышел во двор, принес лопату и протянул хану:
— На. Вот твое лекарство.
Только тут хан все понял. Вернулся и заявил отцу, что не желает сидеть на престоле.
Вот этот молодой ханский сын, отказавшийся от престола, и был нашим предком. Так говорят, по крайней мере…
Еще. Знаменитый охотник Мерген, чьи угодья простирались по всему свету, собрал как-то детей своих и решил обучить их искусству стрельбы.
Прежде чем обучать детей, захотел он показать им свое мастерство. Поднял лук, натянул тетиву, прицелился в маленького воробьишку, который сидел на самой верхней ветке самого дальнего дерева, и выстрелил.
Но стрела не попала в цель. А воробьишка па глазах у всех вспорхнул и улетел невредимый.
Мерген помрачнел, отвернулся и замолчал. И сыновья его стояли молча.
Тут приблизился к Мергену сын по имени Каракалпак и говорит:
— Спасибо, отец!
Обернулся Мерген, зло глянул на сына и спрашивает:
Ты что, глумишься? За что благодаришь, если сам видел, как я промахнулся?
— Я за то благодарю вас, отец, что вы пощадили маленькую беззащитную птичку.
Говорят, что все мы происходим от того сына охотника Мергена.
И еще. Однажды жестокий Чингисхан невзлюбил одного молодого батыра. Он и рад бы его казнить, да боялся. Потому что сам батыр был силен и смел. И друзья у него были тоже не слабыми.
И тогда задумал Чингисхан хитрость. Вызвал он к себе того батыра и говорит:
— Привези мне десятилетнего козленка, двадцатилетнего волка, тридцатилетнего тигра, сорокалетнего шакала, пятидесятилетнюю лису и шестидесятилетнего индюка. Привезешь — награжу тебя. Не привезешь — пеняй на себя, велю снять голову с плеч.
Батыр был молод и удал. Объездил он все степи, все леса и горы, но нигде таких зверей не нашел. Понял он, что смерть близко. Загрустил. Назад едет медленно, понуро.
Так добрался он до берега реки Аму. И тут повстречал на берегу девушку, она набирала черпаком воду в кувшин. Он подъехал к ней и попросил дать ему напиться.
Девушка протянула батыру полный черпак воды и видит, что он не в себе от горя: лицо посерело, плечи ссутулились, голова поникла. Ясное дело — кручинится человек. Она и спросила, о чем это он кручинится.
Батыр все ей рассказал.
Она ему говорит:
Каждому известно, что ни один из этих зверей не сможет прожить столько. И Чингисхану это, конечно, тоже известно. А раз так, то, значит, он просто искал предлог, чтобы тебя казнить. Но он просчитался. Приведи к нему человека. Потому что в десять лет человек резвится, как козленок, в двадцать — он быстр и неутомим, как волк, в тридцать — силен и храбр, будто тигр, а в сорок, как шакал, он подъедает то, что добыл тигр, то есть пользуется теми победами, которые сам одержал, будучи тридцатилетним, в пятьдесят начинает походить на лису, становится хитрым и осторожным, а в шестьдесят часто уподобляется напыщенному индюку.
Батыр обрадовался такому совету и поспешил домой, Поспешил смело, потому что был уверен, что теперь ему нечего бояться.
Выслушал Чингисхан батыра и спрашивает: Кто это тебя надоумил дать такой ответ?
Батыр объяснил все как было.
Почернел Чингисхан. Глаза загорелись красным огнем. Тут же послал он своих всадников к берегам реки Аму и приказал им истребить всех девушек в том краю.
С тех пор девушки с берегов Аму стали боязливы. Ни одна из них не решится не то что говорить с проезжим парнем, но даже взглянуть на него. Так и до сего дня.
Письма с фронта, прочитанные перед сном. …Мама! Не бойся за меня. Меня никакая пуля не настигнет. Я же занимался физкультурой. Помнишь? А это знаешь как помогает!
Ночью фрицы палят трассирующими. Это такие пули, они, как угли, красные. Их далеко видно. Я как завижу пулю, так присяду, или подпрыгну, или перекувырнусь. И она мимо свистит. Вот так.
Мама, помнишь, ты хотела сосватать мне дочку нашего соседа — Гулипу. Я тогда еще глупый был, сомневался и робел. А теперь, прошу тебя, мама, покажи Гулипе это мое письмо. Сам я ей написать не решаюсь. А ты покажи. И если она захочет, пусть мне напишет. Пусть она тоже не боится, будто со мной что-нибудь случится. Ничего не случится. И если все будет хорошо, то, когда вернусь, устроим свадьбу. А ты, мама, покуда я тут воюю, договорись с се родителями…
