женщин. Улицы Эдо красочно иллюминировались, во всех домах раздавался шум «семейных ужинов, звуки гитары и радостные возгласы»[537]. Считалось полезным для здоровья есть красные бобы (символ солярного культа жизни). В некоторых местностях в этот день считалось благоприятным принять горячую ванну, в других — есть на счастье тыкву, в третьих — делать передышку в работе, давать отпуска слугам и рабочим, устраивать моления предкам. Во многих храмах зажигали и зажигают большие костры[538].
Символика праздничных обрядов, предшествующих зимнему солнцестоянию, а также сопутствующих ему, очевидно, связана с двумя основными представлениями: оказать «помощь» силам света и тепла в благополучном переходе важного, сакрального рубежа и содействовать народившейся солнечной активности в укреплении ее мощи. В прошлом, когда зимнее солнцестояние приходилось на 10-й, а чаще на 11-й месяц, праздник этот, возможно, воспринимался столь же важным, как и сам Новый год (может быть, в древности зимнее солнцестояние и считалось Новым годом). С конца XIX в., с переходом на григорианский календарь, зимнее солнцестояние приходится на 12-й месяц, в это же время стали совершать и многие обряды, отмечавшиеся до того в 10-м или 11-м месяце.
С символикой и магией обрядов и обычаев, характерных для праздника зимнего солнцестояния, связан старинный Праздник цветов (Ханамацури), сохранившийся до наших дней в местности Окумикава префектуры Аити и отмечаемый в 12-м месяце.
В декабре 1973 г. этот праздник был заснят японскими этнографами; фильм хранится в видеотеке Миннаку (№ 10 404).
Уже само название праздника свидетельствует о том, что в центре торжества обряды с цветущими или вечнозелеными ветвями. Накануне праздника дома в селении украшаются гирляндами бумажных вырезок (гохэй), мужчины чистят и подновляют огромные маски дьяволов. На следующий день на краю деревни разводят большой костер, на котором в огромном чугунном котле кипятят воду. Из синтоистского святилища выносят священный алтарь (микоси) и проносят его по полям. Во главе процессии идет священник. Он подходит к котлу с кипящей водой и окунает туда зеленые ветви. При большом стечении народа вокруг костра, на котором дымится котел с горячей водой, совершаются различные церемонии: танцуют мужчины с деревянными мечами в руках, мальчики в кимоно фиолетового цвета с коронами на головах и деревянными мечами в руках, мальчиков сменяют юноши. Звучат барабаны и флейты.
Над селением опускаются сумерки. Среди танцующих появляются двое мужчин в масках и костюмах красного и зеленого цвета, в руках у них топорики. Они выпивают сакэ. Появление масок убыстряет темп танца. Человек, одетый в красный костюм, с красной маской на лице, топчет сноп рисовой соломы. Юноши около костра пританцовывают все быстрее и приходят в экстаз. Над огромным котлом поднимается облако пара. В руках юношей и молодых мужчин пучки рисовой соломы и зеленые ветви. Приближаясь к костру, юноши стараются окунуть их в кипящую воду, затем, быстро отбежав, встряхнуть их так, чтобы обдать окружающих дождем горячих капель.
Многие из них бегут по улицам селения, окропляя дома, деревья, людей.
Многое, если не все, в этом древнем празднике связано с солярным культом и с продуцирующей магией: костер, зеленые ветки и пучки рисовой соломы, красный и зеленый цвет масок и костюмов, участие в празднике мальчиков, юношей, молодых мужчин; топтание замаскированными снопа рисовой соломы; обход с микоси по полям; обрызгивание горячей водой.
С древними представлениями о необходимости оказания «помощи» якобы угасающим к концу года силам природы связан и праздник Он-мацури, который и в паши дни отмечается в знаменитом синтоистском храме Касуга-тайдзя с 16 по 18 декабря[539].
Подготовка к новогоднему празднику.
Подготовка к новогоднему празднику, в основном приходившаяся на 12-й лунный месяц, представляла собой целый комплекс обычаев, обрядов, традиций. Примечательно, что уже в XVII в. бытовал довольно устойчивый их набор, без соблюдения которых считалось немыслимым прийти к праздничному торжеству. Об этих обычаях и традициях часто упоминал в своих произведениях Ихара Сайкаку. Вот некоторые из них: уборка дома, украшение входа в дом сосновыми и бамбуковыми ветвями и веревкой, сплетенной из рисовой соломы (симэнава), приготовление рисовых хлебов, моти, устройство божницы для божества наступающего года, заготовка риса на целый год, пошив новых нарядных одежд, приготовление подарков для родных и друзей, уплата долгов, посещение предновогодних базаров.
Конечно, в зависимости от местности обычаи и обряды менялись или имели свои особенности. Многие из них, если не все, сохранили свое значение не только к концу XIX — началу XX в., но и в наши дни.
Особое место в предновогодней обрядности отводилось уборке жилища, которую можно без преувеличения назвать генеральной уборкой дома от копоти, сажи и пыли, накопившейся за несколько месяцев. Эта уборка имела специальное название: «очистка от сажи и копоти» (сусухараи, сусухаки). В конце XIX — начале XX в. уборку жилищ проводили 13-го числа 12-го месяца. Правда, как свидетельствуют японские ученые, в разные исторические эпохи эти сроки были различными. Так, в период Хэйан уборка жилища проводилась в последний день 12-го месяца, в период Камакура-Муромати день не был твердо установлен, просто выбирали «счастливый» день. В начале периода Эдо в Киото, в императорском дворце, уборку жилых помещений проводили после 12-го числа 12-го месяца, а в Одо, во дворце сёгуна, — 13-го числа[540]. О широком распространении этого обычая в XVII в. среди горожан говорят произведения Ихара Сайкаку. В новелле «Рисовые лепешки в Нагасаки» говорится: «Следуя старинным установлениям, тринадцатого числа последнего месяца года жители Нагасаки прибирают свои жилища, сметая сажу со стен»[541]. Бытовала традиция, согласно которой бамбуковую метелку по окончании уборки привязывали к коньковому брусу, и там она хранилась до следующего года.
Во время предновогодней уборки жилищ каждый уголок в доме тщательно вымывался и очищался, вся мебель выносилась, татами снимались и выколачивались, а иногда заменялись новыми. Потолок, стены, балка обмахивались уже упомянутыми метелками (длинные палки с привязанными свежими ветвями бамбука) или бумажными хлопушками. Отовсюду сметали сажу и копоть, добирались до чердаков. Одеяла и одежды выносились на солнце и проветривались. Нередко здание дома и садик заново ремонтировались[542]. Необычную картину представляли в этот день улицы Эдо. Горожане, вымыв и вычистив свои дома, выносили всю мебель и утварь на улицу. По свидетельству Э. Гюмбера, тротуары были завалены циновками, ширмами, столиками, бронзовой и фарфоровой посудой, которую хозяева после чистки снова вносили в дом. В богатых семьях наиболее черную работу выполняли слуги, «заканчивавшие ее с шумными и уморительными проявлениями радости: они то приплясывали на табуретках, то скатывались кубарем с лестницы, то подбрасывали на руках своих товарищей, если замечали, что те худо исполняют свое
