смели лавиной, придавили. – Я думала, что ты умер, Ренн.
– Я и сам так думал.
Родная улыбка и блеск глаз. Близость и запах, от которых кружится голова.
– Но вернулся ради тебя. Только мысли о тебе, моя маленькая жрица, выдернули меня из небытия.
– Да какая я теперь жрица, – дернув краешком рта, я потерлась о него щекой.
Невероятно. Так не бывает, нет. Это слишком хорошо, это просто невыносимое счастье, и от него сейчас сердце лопнет фонтаном радужных брызг. Сегодня, шагая к алтарю, я и помыслить не могла, что совсем скоро окажусь в объятиях своего лестрийца. От мысли, что он мог не успеть, меня передернуло.
Ну уж нет, матушка Этера! Придется вам обойтись без меня.
– И правильно, теперь ты не жрица, а моя женщина. Можешь считать, что я тебя украл.
Мужской палец потер кончик носа, отвлекая от скачущих в беспорядке мыслей. Он так смотрит, а я после заточения в подземельях святилища выгляжу самой настоящей замарашкой! Еще и босая.
Я поджала пальцы на ногах и переступила с ноги на ногу.
– Замерзла?
Ренн выглядел изможденным – откат после использования сильной магии. На висках застыли капли пота, черты лица стали резче. Но в одно мгновение он подхватил меня под колени, как пушинку.
– Сейчас я тебя согрею, – прошептал в волосы и двинулся вперед. – А после мы обо всем поговорим.
Обхватив его за шею, обвив, как лоза, и впечатавшись дрожащим телом, я зажмурилась и даже перестала дышать. Поговорим потом. Сейчас для слов не время.
Сердце стучало в такт шагам – один… два… три… Я потерлась кончиком носа о плечо, как котенок, чувствуя, как напрягаются мышцы. От его куртки пахло вываренной кожей, сталью и еще чем-то, присущим лишь ему одному.
– Ты все-таки сделал это, пробудил свой Дар и создал портал!
– Это было немного неожиданно, – он усмехнулся.
После пережитого страха, ошеломления и путешествия меня затрясло с новой силой, и тогда я взяла и разрыдалась. Слезы лились, как водопад, пропитывая одежду Реннейра, который остановился в замешательстве и горячо дышал мне в волосы.
– Мона, милая моя, почему ты плачешь?
Я подняла зареванные глаза. Контуры любимого лица расплывались.
– Это от счастья.
Он улыбнулся осторожно самыми краешками губ и крепче прижал к груди.
– Тогда можешь плакать дальше.
Но мне уже расхотелось. Спокойствие и тепло проникли в каждую клеточку тела, окружили щитом.
С тобой мне ничего не страшно.
Приоткрыв один глаз, повернула голову, чтобы попытаться разглядеть, куда мой Зверь меня несет. В тайное логово?
Перед нами раскинулась лохматая лесная гряда с угрюмо торчащими елями, стрелами дрожащих осин и тонких краснеющих кленов. И среди этого осеннего буйства я вдруг заметила покосившуюся избушку. Затянутая побегами алого плюща, она притулилась между стволами старых дубов.
Он распахнул ногой скрипящую дверцу и занес меня внутрь. В нос ударили запахи дерева и пыли. Здесь никто не жил много лет, но следов разрушения, которые обычно бывают в заброшенных жилищах, не было.
В углу я заметила каменную печь, обитый железом сундук, покосившийся столик. Ренн усадил меня на низкую кровать и набросил старое шерстяное одеяло, а сам придвинул ближе деревянную чурку и сел на нее, упершись локтями в колени. На миг показалось, что он сейчас уснет или в обморок рухнет, но лестриец тут же встряхнулся и взъерошил волосы.
– Дай сюда свои ноги, – и, не дожидаясь ответа, просунул руки под одеяло и выудил оттуда мои замерзшие ступни.
Устроив их у себя на коленях, Ренн принялся растирать стопы. Они казались удивительно маленькими. Или просто его ладони слишком большие, слишком крепкие для меня.
Я смотрела на него и не могла наглядеться. Следила, как отросшая челка падает на глаза, как ловко и уверенно движутся пальцы, разгоняя по телу кровь. И я сидела как зачарованная, не могла пошевелиться или заговорить. С каждым мигом внутри все сильней и сильней натягивалась тонкая дрожащая струна. Издать хоть звук, прервать уютную мягкую тишину казалось настоящим кощунством, поэтому я вздохнула с наслаждением и нырнула в реку этих сладких ощущений.
На первый взгляд он выглядел расслабленным, но под этой маской крылись напряжение и недосказанность. Ренн провел указательным пальцем от пятки до пальцев, разгоняя волну мурашек и заставляя поежиться, – щекотки я боялась до ужаса, чем в детстве беззастенчиво пользовался Орвин. А потом поднял ногу повыше и, не сводя с меня взгляда, коснулся губами нежной кожи на лодыжке.
Я чувствовала, как щеки заливает лихорадочный румянец, а сердце перемещается куда-то в живот и начинает отстукивать рваный ритм.
Его руки гладили икры и колени, массировали пальчики, и мне больше не было холодно. Захотелось сбросить одеяло вместе с курткой и пересесть к нему на колени, чтобы прижаться теснее. Вспомнилась та жаркая ночь на постоялом дворе, когда мы оба сошли с ума. Если бы не то, что случилось после…
Нет, думать об этом не хотелось. Слишком свежа боль.
Но сейчас мы одни, на краю леса, в старой затерянной избушке, где из гостей к нам может пожаловать разве что медведь. Реннейр мягко усмехнулся. Засунув согретые ноги снова под одеяло, наклонился ближе, подцепил пальцами подбородок и заставил посмотреть в глаза.
– Рамона, – голос был негромким, севшим от волнения. – Я не знаю, имею ли право просить, но если ты сможешь простить меня когда-нибудь…
– За что? – перебила я, сплетая пальцы вокруг его запястья. – Тебе не за что передо мной извиняться, это я должна тебя благодарить… – и, пока он не успел помешать, я развернула его руку и припала губами к ладони, выцеловывая каждую черточку, каждую мозоль.
Ренн дернулся и задержал дыхание, прожигая меня таким взглядом, что я запылала, как сухая солома. А потом черты лица стали жестче, он глубоко вдохнул и переместил руки мне на плечи.
– Прости за то, что ты страдала и страдаешь по моей вине. Если бы я не проявил ту слабость, если бы с самого начала задушил все чувства к тебе, все могло сложиться иначе, а твой брат был бы жив.
Не знаю, как это случилось, просто в один момент я почувствовала, как прижимаюсь щекой к его груди, а глаза печет от нахлынувших слез. Он держал меня крепко, так, как будто меня могло унести бурей, вырвать силой у него из объятий силой. Рыдания рвались из горла, и я содрогалась всем телом.
Это были слезы не скорби, их я выплакала давно. А слезы облегчения и очищения, смирения и принятия. Я разжимала ладони, отпуская прежнюю жизнь и
