и на вопросы отвечает, если на бумажке писать. Только если крупно и печатными буквами.
– И что говорит? – заинтересовалась Дуся.
– Да понимаешь, все же он какой-то неадекватный… Может, от лекарств, а может, всегда уже такой, алкаш все-таки, все подряд пьет… сейчас, конечно, трезвый, так и то, говорит, непривычно как-то себя ощущает. Ну, в общем, в тот вечер устроился он спать под окошком, вдруг слышит – идет кто-то. Он выглянул – мать честная! Говорит, прямо ангел небесный! Женщина, вся такая из себя замечательная, красавица писаная, и пахнет вкусно, прямо облако ароматное за ней…
– Ну надо же, ангел! – хмыкнула Дуся и вспомнила, какими глазами смотрела на нее Эвелина, когда она обвинила в краже ее бойфренда. Ну ладно, о покойниках плохо не говорят…
– Это я, конечно, своими словами тебе излагаю, – напомнил Бабочкин. – Ну, прошла она через двор да и постучала в дверь служебного входа в бутик. Ей открыли, она вошла.
– Так мы это и раньше знали… А потом что было?
– А потом Гриша такую пургу понес… Значит, сначала был ангел, а потом – демоны. Демоны как завоют! Как будто он уже умер и в ад попал. Он и отрубился. Думал – навсегда, однако очнулся утром, когда «Скорая» приехала.
– Негусто…
– Но я тут подумал… – заторопился Бабочкин. – Она, Загорецкая, ведь не по воздуху прилетела, хоть и ангелом ее Гриша посчитал. На машине, небось, приехала, так?
– Так, Андрей Георгиевич сказал, что в тот вечер она водителя отпустила, сказала, что сама за руль сядет. Водителя допросили, он в свидетели горничную привел, его в покое оставили, потом уволили. Ну, смерть признали естественной, дело закрыли, а машины на стоянке возле бутика не нашли. Андрей Георгиевич рукой махнул: «Я дочь потерял, так что мне машина эта…»
– Понять его можно, но все же поспрашивал я соседей. Поболтался там возле стоянки и выяснил, что она ночью закрыта, чтобы никто посторонний свою таратайку не всунул. Так что не на стоянке она машину оставила, а прямо возле подъезда жилого дома. И надо же было такому случиться, чтобы один жилец как раз в это время собаку свою выгуливал. Он, понимаешь, задержался с друзьями или с коллегами, а жена назло не стала собаку выводить. «Твой пес, – говорит, – ты и гуляй!» Ну, он вышел, а песик натерпелся уже, так что сел прямо тут, у подъезда. А у них с этим строго, бабки бдят и сразу же чуть ли не в полицию заявление пишут. И тут жилец слышит, что идет кто-то. Мужик этот струхнул да и спрятался за кустами, мол, я не я и собака не моя. Но слышит, что в подъезд никто не заходит. Поглядел тихонько и видит, что пришел мужчина, сел в машину – ту самую, по описанию подходит, да и уехал.
– И открыл машину, конечно, ключами?
– Естественно. Ему же нужно было из того района уехать, ну, он и воспользовался. Свою, видно, взять на дело побоялся, а таксисты – народ приметливый.
– А мужик этот, с собакой, что-то запомнил?
– Да ничего он не запомнил, видел только, что мужчина, худой такой, средних лет. А лицо кепкой прикрыто, и воротник поднят. И мужик вообще за кустами сидел, и к тому же вдруг как-то плохо ему стало, чуть не упал там. Подхватил собачку – да и домой. Теперь вообще пить бросил, здоровье бережет.
– Ну что, насчет машины я выясню, куда она делась. У тебя все, а то нас начальство вызывает…
– Да, я еще вспомнил! Вспомнил фамилию того научного работника, про которого я говорил.
– Ну, и какая фамилия?
– Фасолин. Вот всплыла вдруг в памяти. Точно, Фасолин.
– Ты же говорил, что фамилия музыкальная, а это скорее овощная. Фасолин, Горохов…
– Ну, отчего же! Ноты Фа-соль… Фасолин… вполне музыкальная фамилия! До-ре-ми-фа-соль-ля-си…
– Едет заяц на такси! – машинально закончила Дуся. – Там еще дальше про морковное пюре. А имя и отчество ты случайно не вспомнил?
– Нет, это не вспомнил.
– Ну ладно, и на том спасибо. Остальное, наверное, можно узнать в Этнографическом музее.
Дуся могла просто позвонить в музей – но она знала, что личный контакт всегда дает гораздо больше, чем телефонный звонок.
Про начальство она Бабочкину не то чтобы соврала, а несколько исказила факты. Перед начальством отдувался Лебедкин. Его ругали, а он оправдывался. Лебедкин ужасно боялся, что начальство махнет рукой и распорядится дело закрыть, посчитав смерть потерпевших естественной. Поэтому, по совету Дуси, о неизвестном маньяке он и не заикался.
Начальство же решило, что толку с него не будет, и перекинуло Лебедкина на серию краж икон из церквей.
Так что Дуся была предоставлена самой себе.
Она поднялась по мраморным ступеням Этнографического музея, миновала просторный холл, где стояла одетая в меха фигура сибирского шамана, и нашла отдел кадров.
Там бледненькая невзрачная девушка, с уважением взглянув на Дусино служебное удостоверение, пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера и сообщила Дусе, что несколько лет назад в их музей регулярно приходил для проведения научных исследований Михаил Романович Фасолин, научный сотрудник Института истории театра и музыки.
И что с тех пор он в музее не появлялся – должно быть, закончил свою научную работу.
Дуся поблагодарила толковую девушку и отправилась в родное отделение. Там она ввела в компьютер имя, отчество и фамилию подозрительного научного работника, а также его приблизительный возраст, чтобы проверить его по самой полной базе данных жителей нашего города.
И компьютер тут же выдал ей справку.
В Петербурге сорок лет назад действительно родился Михаил Романович Фасолин. Но проблема заключалась в том, что этот Фасолин умер в возрасте двух лет в результате несчастного случая. А никакого другого человека с такими же именем, отчеством и фамилией в базе данных не было. А поскольку это была самая полная база данных – значит, другого Фасолина не было и в реальном мире.
– Вот это номер! – проговорила Дуся вслух. – Выходит, он жил под чужой фамилией…
Казалось бы, она зашла в тупик. Однако это открытие кое-что ей все же дало.
Если сначала она заинтересовалась таинственным Фасолиным на всякий случай, за неимением других зацепок, – то теперь, узнав, что загадочный научный сотрудник выдавал себя за другого человека, она поняла, что им непременно нужно заняться, нужно выяснить, кто он такой на самом деле.
Придется снова отправляться в Этнографический музей. Да этак все ноги стопчешь…
Дуся с грустью посмотрела на пустой стул Пети Лебедкина, он уехал куда-то в область, там тоже ограбили церковь. И Дуся
