Октавиан предложил принятие закона, который придал бы их соглашению легитимность. В обмен Марк Антоний пообещал ему полный контроль над Сицилией, Сардинией и всей Африкой, включая Египет. Впрочем, подарок этот, как говорится, кусался, потому что море контролировал флот Секста Помпея, но наследник Цезаря его принял. Галлия оставалась личной вотчиной Антония, а Лепид получал северный регион, которым столь недолгое время правил Децим Юний. Испания и остальная Италия оставались под совместным управлением триумвирата. Октавиан согласился прислать три миллиона сестерциев и не без удовольствия отметил, как лицо Марка Антония разом помолодело от облегчения – пусть и на короткое время, потому что они тут же углубились в тонкости других пунктов соглашения.
На третий день все трое подписали договор и приложили к нему свои перстни-печатки. Вместе они формировали «Комиссию троих для управления государством»: такое длинное и тяжеловесное название было призвано скрыть истинную причину, подтолкнувшую троих мужчин к его подписанию. Они договаривались о временном перемирии и объединении усилий для достижения своих целей. Октавиан не питал на этот счет ложных надежд, но Антоний никогда не был ему врагом, несмотря на римскую надменность. Его настоящие враги с каждым днем становились все сильнее, и ему требовались легионы и власть, чтобы совладать с ними.
Последняя часть соглашения вызвала больше споров, чем все остальные вместе взятые. В бытность свою диктатором Рима Корнелий Сулла ввел, как он это называл, проскрипции: списки людей, приговоренных к смерти государством. Попавшего в такой список мог убить любой гражданин, а представив в качестве вещественного доказательства голову жертвы, он получал часть его имущества, тогда как все остальное поступало в закрома государства. Октавиан с самого начала чувствовал притягательность этого опасного оружия и старался противостоять искушению. Со своей стороны он внес в списки только девятнадцать человек: участников убийства Цезаря в театре Помпея. Лепид и Марк Антоний добавили своих кандидатов, и наследник Цезаря нервно сглотнул, увидев имена сенаторов, которых хорошо знал. Его коллеги под прикрытием соглашения спешили свести старые счеты.
Еще два дня они утрясали списки, спорили над каждой кандидатурой и кое-кого все-таки вычеркнули. Наконец, подвели черту и под этим. Проскрипции, конечно же, создали бы в Риме хаос, но после продажи поместий этих людей на аукционе Октавиан получал необходимые средства для строительства флота и ведения войны. От этой мысли по его телу пробежала дрожь. Брут и Кассий занимали в списке две первые строчки, а восточная половина римских земель нигде в соглашении не упоминалась. Не имело смысла делить эти земли, пока они находились под властью Освободителей. Но внесение этих имен в список имело особое значение, подводило черту. Кассий и Брут объявлялись врагами государства, в котором ранее их охраняли закон и амнистия. Теперь же на них объявлялась охота.
Через шесть дней после первого появления на крохотном островке Октавиан прибыл туда в очередной и последний раз. Марк Антоний и Эмилий Лепид сияли, радуясь достигнутому: их вернул в правовое поле единственный человек, обладающий для этого достаточной властью. Они по-прежнему далеко не полностью доверяли друг другу, но взаимного уважения за время переговоров у всех троих заметно прибавилось. Антоний медленно выдохнул, когда Гай Октавиан приложил печатку к полному тексту соглашения о триумвирате, включающему как договор, так и проскрипционные списки, и приготовил свой перстень, чтобы выдавить фамильный знак.
– Пяти лет нам вполне хватит, чтобы исправить ошибки прошлого, – сказал Марк Антоний. – Пусть боги будут улыбаться нам все это время.
– Ты вернешься со мной в Рим, чтобы посмотреть, как этот документ станет законом? – с улыбкой спросил Октавиан.
– Нельзя такое пропустить, – ответил Марк.
Берег Сицилии представлял собой идеальное место для базирования пиратского флота. Высокие холмы подступали к самой воде и позволяли Сексту Помпею издалека видеть флаги проплывающих вдали кораблей и при необходимости направлять к ним свои галеры. Сидящие на веслах рабы быстро разгоняли их до крейсерской скорости, и они мчались, вздымая белые буруны. Вот и сейчас он сощурился, повернувшись против яркого солнечного света, чтобы разглядеть поднятый его дозорными флаг, и ощерился, увидев красное пятно на фоне горного пика. Солнце только что вынырнуло из черного облака, висевшего над вулканом – урчащим монстром, который сотрясал землю и убивал рыб, всплывавших на поверхность уже практически готовыми к употреблению в пищу. По ночам вершина вулкана иной раз светилась, выбрасывая кипящую каменную массу.
Этот ландшафт как никакой другой соответствовал переполняющей Секста ярости, и молодого человека радовало наличие власти и силы для того, чтобы диктовать свою волю. Он уже не боялся гнева римского флота, когда направлял свои галеры на перехват торговых судов. Теперь он сам командовал римским флотом, о чем говорилось на листе вощеного пергамента, скрепленного большой печатью. Старшие офицеры отсалютовали ему и встали под его команду, как только увидели эту печать. С того самого момента Помпей получил самое мощное оружие, когда-либо выкованное в Риме. И оно стало отличным дополнением к его твердыне на берегу. Корабли с зерном из Африки и Сицилии больше не плыли к полуострову. Он уже отрезал Рим от половины необходимого ему продовольствия и многого другого, но мог причинить городу еще больше неприятностей.
Секст Помпей повернулся к своему новому заместителю, Ведию. Возможно, ему следовало подобрать помощника среди легион-капитанов, но этот человек сражался с ним бок о бок в годы пиратства, и Секст ему доверял. Ведий, которому еще не исполнилось тридцати, не обладал остротой зрения, необходимой для того, чтобы разглядеть флаги, поэтому ждал новостей, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. Когда Секст познакомился с ним, Ведий дрался за деньги в тавернах, чаще побеждал, но выигрыши обычно просаживал в азартные игры. Чем-то они понравились друг другу с того первого раза, когда Помпей уложил его на землю, сломав ему челюсть. В последующие месяцы Ведий трижды нападал на него, но всякий раз получал изрядную трепку, так что в итоге забыл о мести и заинтересовался римским патрицием, который говорил и вел себя как простолюдин.
Теперь Секст улыбнулся мужчине, узнавшему, что такое вкусная еда, лишь на борту галеры, которая охотилась за римскими торговыми кораблями. Похоже, даже волка можно приручить, если как следует кормить его.
– Поднят красный флаг. Какая-то смелая душа вышла в море, рискнув собственной жизнью, чтобы доставить побрякушки своей любовнице, – сказал Помпей.
В не столь уж далеком прошлом второй флаг имел важное значение для его команды, показывая, сколько в открытом море кораблей. Один или два являлись целью, а большее количество несло с собой немалый риск, и тогда его люди оставались в бухтах и крошечных заливчиках, которых хватало на побережье. Секст почувствовал, как быстрее забилось сердце, предвкушая славную охоту. Он стоял на палубе прекрасной римской галеры, а его легионеры и рабы уже изготовились к отплытию. В маленькой бухте, где он провел ночь, стояли на якоре еще пять галер, ожидающих его приказа. Он прокричал его сигнальщику, наблюдая, как на вершину мачты поднимается флаг. Гребцов мгновенно разбудил хлыст, щелкнувший над их головами. Другие галеры тут же отреагировали, демонстрируя отменную дисциплину, которая так нравилась Помпею. Якоря подняли с морского дна, весла зависли над водой, готовые опуститься. Молодому командующему хотелось громко смеяться, когда его галера двинулась по темной воде к открытому морю. Остальные суда последовали за ней, как охотничьи соколы. Его пиратские корабли, шесть несущих смерть галер, малая часть флота, которым он теперь командовал. Еще двести галер укрывались в бухтах от посторонних глаз, и все ждали его приказа, который бы безоговорочно выполнили.
Появление сестры, покинувшей крохотную каюту, заставило Секста насупиться. Ему не нравилось, как она выглядела. В ее восемнадцать лет он стал ей не только братом, но и отцом, и держал при себе, вместо того чтобы оставлять среди грубых мужчин в одном из лагерей на суше.
– Нет причин для тревоги, Лавиния[18]. Я выполняю поручение Сената, охраняю берег. Ты можешь остаться, пока не начался бой. А потом спустишься вниз, хорошо?
Глаза девушки раздраженно сверкнули, но она кивнула. Ее волосы, такие же светлые, как у брата, обрамляли совсем юное личико. Почти детское. Секст с любовью смотрел, как она завязала волосы на затылке и повернулась к морю, наслаждаясь ветром и брызгами. Отметил он для себя и другое: Ведий ловит взглядом каждое ее движение.
