а сам подумал: «Сказать про Дашу? Нет, не стоит», — и продолжил: — Нового много.
Лида, забывшись, хотела подняться, но нечаянно задела больное место, сморщилась и бессильно опустилась на подушку.
Тихон кинулся к ней, поправил под головой подушку и попросил:
— Ты лучше не шевелись. Лежи.
Его ладони коснулись волос девушки, и она почувствовала, как сердце заполняет мягкое, волнующее тепло. Было приятно осознавать себя беспомощной и по-детски зависимой от забот, лежать вот так, закрыв глаза, ни о чем не думать.
— Ничего, ничего, — прошептала она. — Рассказывай.
— О чем? — не понял Тихон.
— О новостях. Сам же говорил — новостей много.
— Да, верно, — вздохнул Торубаров. — Не знаю с чего и начать.
— С самого начала. Мне все интересно.
— Тогда слушай. Вчера нашей бригаде звание коммунистической присвоили. Это первая новость.
— Поздравляю.
— А еще… — замялся Тихон, но набравшись мужества, одним духом выпалил: — Я ордер на комнату получил. Как молодожену дали, вместе с Савельевым.
— Вот как, — оторопела Лида. — Женился, значит? Это в твоем возрасте даже очень хорошо.
— Это Женька подстроил. Себе получал и на меня… А я еще не уверен. С тобой хочу посоветоваться.
— Что я могу посоветовать? — неожиданно дрогнувшим голосом проговорила Лида. — Живите на здоровье. Счастливая твоя невеста — сразу в новую квартиру.
Тихон порывисто вскочил с места, потом снова сел. На лбу выступил пот. Никак не мог подобрать нужных слов, чтоб объясниться, начал рыться в карманах, вытащил оттуда желтенькую бумажку и подал Лиде.
— Возьми.
— Что это?
— Да ордер же, — вздохнул Торубаров. — Я же говорю: Женька Савельев… У него все шутки.
И только теперь она все поняла и сразу повеселела.
— Чудной ты, Тиша. Напугаешь — с ума можно сойти.
Она взяла его ладонь, прижалась к ней горячей щекой.
— Давай лучше помолчим. Так лучше.
Она глядела на него, не отрываясь, пристально. Тихон смутился и заерзал на стуле.
Глаза Лиды словно два блюдечка начали наливаться, и слезы, переполнившись через край, стекали на щеки, уши и дальше на подушку. Лида их не вытирала. Сквозь слезы все отливало серебром, а сердце горело нестерпимой радостью.
— Будешь меня любить? — тихо спросила она. — Я такая сумасбродная.
Тихон стиснул ее руку так, что Лида вскрикнула:
— Сумасшедший. Кости поломаешь.
— Буду, — заверил Тихон. — Все прошлое твое забуду. Лишь бы со мной была.
Лида неожиданно засмеялась.
— Прошлое? Дурачок ты мой! И ты, значит, за легкую меня считал? Прошлого-то у меня и нет. Никого я к себе не подпускала. Эх ты…
Тихон вскочил и стал ходить по палате, а Лида, словно дразня его, смеялась и смеялась.
В палату возвращались больные. Тихон, смутившись, собрался уходить.
— Ну, в общем, я пошел. Выздоравливай скорее.
— Ордер захвати, — крикнула вдогонку Лида. — И чтобы к моему выздоровлению квартиру приготовил.
Торубаров зажал в кулак бумажку, выбежал из палаты и вскоре по коридору послышались его грузные, торопливые шаги.
— Шальной, — проговорила Лида и счастливо закрыла глаза.
7
Ночью выпал снег. Он освежил землю, но скрыть все следы осени ему не удалось. По обочинам торчали масляно-черные комья земли, а дальше в кюветах блестели мутноватые лужи.
Лида стояла у окна и смотрела на синиц, снующих по веткам тополя. Одна из них бесстрашно села на подоконник. Сверкая бусинками глаз и подергивая хвостиком, она в упор через стекло наблюдала за девушкой. Лида постучала ногтем по раме — синица вспорхнула, уселась на ветку, недовольно пискнула и, поправив носиком перышки, слетела на снег.
— Вот она! — вдруг услышала Лида за своей спиной громкий голос. — Природой любуется.
Около ее кровати стояли Люся и Евгений.
— На, получай, — сказал Савельев, вываливая прямо на постель подарки.
Люся кинулась на шею подруги.
— Соскучилась я по тебе. Целую вечность не виделись, — круглые глаза ее сверкали радостью. — А ты упругая стала. Пополнела на казенных харчах.
Савельев, поглядывая на подруг, терпеливо ожидал, когда они кончат обмениваться любезностями.
Наконец Люся отстранилась, стала рядом с Евгением и торжественно притихла.
— Посмотри на нас повнимательней, — попросила она Лиду. — И ответь: что ты видишь?
— Расписались?
— Угадала! — кивнула Люся и дурашливо запричитала: — Пропала моя девичья свободушка. Выдали меня за немилого! — потом привстав на носках, дотянулась до щеки мужа и поцеловала.
Лида захлопала в ладоши.
— Горько!
— Хватит. А то загордится.
— Ну, что ж, — посерьезнела Лида, пожимая молодоженам руки. — Поздравляю. Вам давно пора это сделать.
— Очередь за вами, — сказал Савельев. — Выписывайся. Квартира тебя ждет.
— Ты, Лидка, поторапливайся, — защебетала Люся. — А то жить негде будет. Там твой Тихон всю комнату посудой завалил. Вчера пять кастрюлей купил, сегодня штук тридцать тарелок, разных кофейников, пельменниц. А стула ни одного нет. Он говорит: самое главное было бы в чем покушать, а остальное — ерунда.
— Ох, и хлебнешь ты с ним горя, — пригрозил Савельев. — Пока не поздно — откажись. Не умрешь ты с ним своей смертью. Как-нибудь не хватит обеда — заглотит и косточек не останется. Уж я то его аппетит знаю!
— Ничего, — возразила Лида. — У меня он всегда будет сыт.
— Смотри. Мое дело предупредить.
— Как они только жить будут в одной квартире, — вздохнула Люся, косясь на мужа. — Все время подковыривают друг друга.
— Терпеть его не могу, — подтвердил Евгений.
— Потому, наверное, ты с ним в одну квартиру и попросился.
Люся замолчала и, вздохнув, сказала:
— Хорошо у нас складывается. Мне даже перед Дашей стыдно. Мы счастливые, а она… Скажите: почему все люди не могут быть одинаково счастливыми? Ну, в чем, например, виновата Даша?
— Как она сейчас? — спросила Лида.
— Вчера из роддома выписалась. Выжил сынишка, хотя и семимесячным родился. Красивенький, как назло, весь в Валерия.
— Тоже нашла красоту! — буркнул Евгений. — И в ком? В Зорине. Тьфу.
Люся подмигнула подруге:
— Слышишь? А давно ли души в нем не чаял. Только и было света в окошке — Зорин. А ты знаешь, что с ним? Не говорила? Да как же это я? Уволили Валерия. Общее собрание постановило, а отцу некуда деваться — пришлось подписать приказ. Легко отделался. Это мой его на чистую воду вывел. Стоял их паровоз на промывке — Сергей Александрович должен выезжать в рейс. Женька как раз под паровозом был. Видит: кто-то в буксу песок сыплет. Разглядел как следует — Валерий! Он его за шиворот и к мастеру. Хотел, чтобы Круговых сняли за аварию, а его старшим машинистом поставили.
— Вот подлец! В тюрьму его за это, — возмутилась Краснеева.
— Простили. Обещал новую жизнь начать. Говорит, уеду от матери и человеком стану. На север куда-то лыжи навострил.
— Скатертью дорога.
— Ты тоже бессердечная, как мой Женька, а мне жалко его. Увидела,
