Лидия вздохнула и рассеянно потрепала собачьи уши.
– В этом мне придется вам поверить.
– Возьмите все мое оборудование. Уезжайте куда хотите. У меня ничего на вас нет, как нет возможности вас разыскать.
Глава 27
Он выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок, поэтому она снова велела ему сесть. Пристрелить его? Похоже, это единственное практическое решение.
– Мы можем оба уйти от этой темы, – уговаривал он. – С этим покончено навсегда. Я никому ничего не посылал, потому что не верю даже своему агенту.
Она вдруг задалась вопросом, поранил ли он ногу, когда лез в окно.
– Весьма печально, – заметила она вслух.
– Гарет – парень ничего, – пояснил он, – но если кто-то в его офисе…
Он не договорил. И дышал тяжело и неровно.
– Вы вынудили меня обороняться, – обронила она, и в каком-то смысле это было правдой.
– Когда-то я работал с партнером, – начал он. Его плечи скруглились, спина согнулась, словно сейчас он медленно опустится на пол, свернется калачиком и замрет. – Тони Меткаф, он был кем-то вроде друга. Мы отправились на остров Святого Маврикия и сфотографировали вас в бассейне. Выглядели вы просто сказочно. Это было еще до цифровых камер, и мы проявляли снимки в ванной.
– Вы сами навлекли это на себя, – сказала она.
Но тем не менее это все равно убийство.
Он заговорил быстрее и постоянно искал ее взгляд, пытаясь заглянуть в глаза. Выискивая любой признак слабости. Сочувствия.
– Потрясающие фото. Настоящий гламур для первых страниц газет. Мы убедили туриста отвезти снимки в Лондон, так как остались следить за вами. Сами знаете, мы частенько это делали. Я позволил Тони вести переговоры. Предполагалось, что под снимками будут наши подписи.
– Сколько камер у вас с собой?
Его болтовня ее отвлекала.
– И назавтра они появились на первой странице, – продолжал он. – Мне позвонила Кэти, моя жена, и обо всем рассказала. Тони снял мою фамилию. Подонок! Больше я никогда не работал с партнерами.
– Сколько камер? – повторила она. – И где они? Ваш компьютер остался в гостинице?
Пистолет уже оттягивал руку.
– Две, – признался он. – Одна у меня на шее, вторая – в машине. Я припарковался на улице. Мой ноутбук тоже там.
Его спина ныла, колени словно сжимало струбциной, которая с каждой минутой завинчивались все туже. Он провел на ногах всю ночь и теперь вынужден сидеть на полу в позе лотоса и с руками, заложенными за голову. К тому же она не позволяет ему говорить.
Он попробовал еще раз.
– Вы можете спуститься вместе со мной. Поедем и выбросим все в воду.
– Не мелите чушь, – процедила она. – И пожалуйста, помолчите.
Дверь справа от кладовки вела в ванную. Если она позволит ему пойти и отлить, он, возможно, найдет там то, чем сможет воспользоваться. Его и прежде били, в Испании, гостиничные гориллы, но из пистолета целились впервые.
Сначала она вела себя непринужденно, словно для нее было вполне естественно принимать его в спальне и угрожать пистолетом.
Теперь же она потирала запястье, и щеки раскраснелись. Нет, он не хотел еще сильнее вывести ее из себя. Да и не позволит она ему пойти в ванную.
– Нельзя идти с вами по улице, приставив пистолет к затылку, – заметила она. – Если вы что-то выкинете, я не смогу пристрелить вас на месте. Нет, если уж убивать, так в спальне.
Он попытался убедить себя, что она никогда на это не отважится. Если подняться и подойти к ней, она станет вопить и отбиваться, но никогда не нажмет на курок.
Он переместил вес с одной ягодицы на другую, при этом она немедленно подняла пистолет и уставилась на Грабовски. Она достаточно безумна и пойдет на это, она всегда была неадекватна, тикающая бомба с часовым механизмом, живая граната, оказавшаяся прямо в королевской семье.
– Всю оставшуюся жизнь вас из-за меня будет мучить совесть, – предупредил он.
– Кто это сказал? – мило улыбнулась она.
Какую он сделал ошибку, признавшись, что больше никто об этом не знает! Но она начала допрашивать его, когда он трясся от страха, и первым порывом было сказать правду. Ему следовало солгать. Скажи он, будто уже поздно и кавалерия уже въезжает в город, она не смогла бы убить его и выйти сухой из воды.
С другой стороны, она прикончила бы его просто от злости.
Нужно вести себя так, чтобы она продолжала говорить.
– Могу я задать вопрос? – прошептал он, и хотя уже не выглядел таким перепуганным, она все же слышала нотки страха в его голосе. Женщины, способные выстоять, не позволяющие согнуть и сломать себя, всегда считаются безумными. Так говорила Эстер. Раньше, когда Лидия не желала повиноваться, ее посылали к психиатру и хотели посадить на лекарства. Но она отказывалась это делать, и это еще больше убеждало окружающих в ее сумасшествии. Что же, это пригодится. Пусть он считает ее достаточно ненормальной, чтобы не задумываясь убить человека.
– Почему вы совершили это? – спросил он. – Почему сделали то, что сделали?
– У меня были причины.
– Ну разумеется, – кивнул он.
Она выжидала, но он молчал.
– «Разумеется» что?
– Не знаю. Можно мне опустить руки хоть на несколько минут? Плечи невыносимо болят.
Что же, почему бы нет? Он все равно ничего не сможет сделать, сидя на полу со скрещенными ногами.
Лидия кивнула.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Наверное, вы чувствовали себя очень несчастной.
– Спасибо за участие, – саркастически усмехнулась она. – Я счастлива.
Он разогнул ноги, и она услышала хруст суставов.
– Но ведь были и хорошие моменты, верно? – неожиданно спросил он.
Слезы жгли ей глаза.
– Во всяком случае, я их помню, – продолжал он.
Сейчас она расплачется! И без того еле сдерживается!
– Зачем вам понадобилось приезжать сюда?!
Если бы она действительно хотела убить его, то вполне могла сбить машиной в ночь воскресенья. Но не смогла тогда и не сможет сейчас.
Смаргивая слезы, она снова огляделась, проверяя, нет ли в комнате чего-либо тяжелого. Такого, чтобы он мог в нее швырнуть. И не успеет она опомниться, он набросится на нее и вырвет пистолет. На полу лежала книга. Но ему до нее не дотянуться.
– Простите. Я говорил вам, это вышло случайно.
Теперь ее щеки горели. Чем сильнее она начнет волноваться, тем больше ослабеет.
– Но вы могли ничего не предпринимать, – возразила она. – Просто оставить меня в покое.
– Мне очень жаль.
И ему действительно было ее жаль. В каком-то роде.
– Но знаете, в моем положении ни один человек не поступил бы иначе. Неужели вы этого не поняли? Извините. Я сказал чистую правду.
Она шмыгнула носом. Но ничего не произнесла, словно не доверяла себе. Словно боялась, что, вымолвив слово, разрыдается. Однако она тем не менее кивнула и слегка наклонила голову.
– Помните тот вечер в Нью-Йорке, когда присуждали награды модным дизайнерам? По-моему, это было в девяносто четвертом. Вы остановились в «Карлайле», и когда прибыли на церемонию, двум сотням полицейских пришлось сдерживать толпу. Все собрались только ради вас.
Он помолчал, желая понять, как она это воспримет. Она не выказала никакого желания его оборвать.
– Фотографы тогда с ума посходили, толкались и дрались, пытаясь найти лучший ракурс. Помню, как парочка супермоделей старалась попасть в объектив. Мы орали, требуя убрать их тощие задницы.
Он говорил и говорил, а она пыталась сосредоточиться на том, что должно произойти сейчас. Они сидят здесь уже слишком долго.
Свободной рукой она гладила голову Руфуса, а тот тыкался носом ей в ладонь.
Лидия знала только одно: отсюда следует убираться. Больше она ни о чем не могла думать.
На туалетном столике лежала серебряная пудреница, подарок Эмбер. Нужно взять ее с собой. Да, и бусы из ракушек, подарок Майи на Рождество.
– Когда вы останавливались в бразильском посольстве в Вашингтоне…
Не важно, что он говорит, лишь бы не шевелился!
Она услышала писк своего мобильника и, не спуская глаз с Грабовски, потянулась к сумочке.
– Я слежу за вами, – предупредила она и наскоро прочитала сообщение.
«С днем рождения. Я скучаю по тебе. Карсон».
– И та ночь в Белом доме…
Слезы хлынули потоком. Она так устала бороться со всем и всеми. Лучше сдаться сейчас…
Она выключила мобильник.
– И когда вы танцевали…
Господи, хоть бы он заткнулся, убрался отсюда и дал ей поспать! Болтает целую вечность, а слезы все никак не останавливаются.
– Вот видите, хороших моментов оказалось много, – продолжал он тихо, словно говорил с младенцем в колыбели, – очень много. Были и будут. Мы с вами можем обо всем договориться. Условиться, как лучше это обставить. Представляете, как это будет изумительно, каким станет потрясением!
– Что? – переспросила она, вытирая слезы. – Что вы говорите? О чем мы должны условиться?* * *
Он бредет по очень тонкому льду, нет, хуже, топчется вокруг ее израненного эго, не зная точно, где находятся трещины и пропасти.
