Он качнулся влево и прижался ухом к дверце, проверяя, не услышит ли чего.
– Эй! – снова позвал он, и словно издалека раздался глухой удар. Грабовски, запаниковав, стал слепо отталкивать лезущие в глаза блузки и случайно ударил себя в нос. Что-то загремело, покатилось, и он забился в самую глубь чулана, прикрывая руками голову. Сердце колотилось так громко, что его стук, казалось, эхом отдавался в чулане. Он заставил себя размеренно и глубоко втягивать воздух. Ничего не случилось. У него что-то вроде приступа клаустрофобии. Она его не звала и уж тем более не стреляла. Просто упала вешалка, а он едва не обмочился!
Грабовски встал, продрался сквозь одежду и начал стучать кулаками в дверцу чулана. Затем повернулся боком и стал биться в нее плечом. Отстранился и дважды ее пнул. Миссис Джексон куда-то уходит сегодня вечером. Она постоянно об этом твердила. Ужин с бывшими членами театрального общества. Мистер Джексон будет дремать в кресле. Так что шанс еще есть.
Он ощутил, как возвращаются силы. Ничего еще не потеряно!
Грабовски стиснул кулаки и стал сгибать и разгибать руки, пытаясь восстановить кровообращение. Копя ярость. Потом с воплем повернулся на левой ноге, ударился головой о перекладину и умудрился провести прием карате, которым расщепил дверцу и вышиб замок.
Он пустился бежать, но вскоре стал задыхаться, и в боку закололо. Он не спал ночь, а сейчас почти не соображал, что делает. В голове раздавался какой-то хруст, но Грабовски не обращал на это внимания. Доковыляв до обочины, он встал под фонарем, гадая, нельзя ли как-то сократить дорогу. По обеим сторонам шоссе лежал толстый, поблескивающий слой чего-то белого. Грабовски нагнулся. Захватил пригоршню градин и несколько минут смотрел, как они растекаются на ладони.
Увидев приближавшуюся машину, Грабовски попытался ее остановить. Но ничего не вышло, и он тихо выругался. Затем снова побежал трусцой.
Слава Богу, он держал ключ от «Ночлега и завтрака» отдельно от остальных, а она не подумала его спросить. Видно, не так умна, какой себя считает.
Из-за забора залаяла собака. В окне светился экран телевизора. Идущая навстречу женщина опасливо обошла его. В печени кололо все сильнее. Он схватился за бок обеими руками и ускорил бег.
Еще до того как услышать сирену, он увидел отраженный от градин свет. Патрульная машина обогнала его и затормозила. Двое полицейских вышли на дорогу и остановились, широко расставив ноги и подбоченившись.
– Прошу вас предъявить удостоверение личности, сэр.
Нужно сохранять хладнокровие.
Он пригладил волосы, словно это способно придать ему респектабельный вид. Поможет это, как же!
– Разумеется, – кивнул он, доставая бумажник. – Какая-то проблема?
Тот коп, что покороче, едва взглянул на водительское удостоверение.
– Не возражаете, если я задам пару вопросов, сэр?
Грабовски ощутил, как задувает ветер в дыру на брюках. Может, этого окажется достаточно, чтобы охладить его гнев?
– Я немного спешу, офицер, нельзя ли заняться этим позже?
Молчание, которым была встречена его реплика, сводило с ума. Он перевел взгляд с одного офицера на другого. Коротышка похлопывал удостоверением Грабовски себя по бедру. Его напарник, карандаш в мундире, имбирный орех, по-прежнему стоял, подбоченившись.
– Боюсь, нельзя, сэр, – заметил тот, что покороче. – Не могли бы вы сказать, где были сего-дня вечером, сэр?
А вот этого он объяснить никак не мог. И требовалось срочно добраться до «Ночлега и завтрака», раньше, чем миссис Джексон придет домой и выдаст Лидии «драгоценности короны».
– Я гулял. Гулял, а теперь возвращаюсь в Фэйрфакс, в «Ночлег и завтрак», где остановился.
– Мы просим вас проехать с нами к начальнику полиции, сэр.
– Зачем? Или человек больше не имеет права пройтись по улице?
В какой-то безумный момент он решил сбежать. Представил, как срывается с места, обгоняет патрульную машину, увертывается от пуль, перелетает через заборы и, окровавленный, но не сломленный, устремляется к победе.
И тут впервые заговорил высокий коп:
– Нам доложили о взломе и проникновении на чужую территорию. Вы подходите под описание грабителя.
Он поковырял ногтем между передними зубами.
– Будьте послушным мальчиком и следуйте за нами.
– Я могу объяснить, – в панике забормотал Грабовски, – но позже. Или вы сейчас поедете со мной, и я покажу вам то, что все объяснит.
– Забавно, – хмыкнул высокий и хлопнул напарника по спине. – Мы хотим, чтобы он пошел с нами, а он требует следовать за ним. И чей будет верх?
– Давайте мы усадим вас в машину, сэр.
Манера маленького слизняка обращаться к нему «сэр», была рассчитана на то, чтобы окончательно его достать. Но он не собирается подыгрывать этим двоим.
– Время для меня на вес золота, – пояснил он и застонал про себя. Какого черта он это сказал?
– Я арестую вас за сопротивление, сэр.
Это было уж слишком, мать их… С него довольно! Двое гребаных шутов!
– Если вы не перестанете повторять «сэр» в конце каждого предложения…
– И что? Что тогда случится, сэр?
– Послушайте, – пробормотал он, давясь собственным бешенством. – Если по пути в участок я не заберу кое-что из «Ночлега и завтрака»…
– Врежь ему, – посоветовал высокий, – он отказывается сотрудничать.
– Я ничего не сделал! – завопил Грабовски. – Вы не имеете права хватать меня за прогулку по улице!
Тощий ублюдок вцепился в него проворнее хорька.
– Как насчет ареста за сопротивление аресту? – спросил он и добавил: – Сэр…* * *
– Мать твою! – взвыл Грабовски. Коп практически стоял на его ногах. Он прямо-таки напрашивался на хорошую взбучку. И хотя Грабовски уговаривал себя не делать этого, он чувствовал, как руки сами собой сжимаются в кулаки. И когда один кулак впечатался в наглый нос, испытал на кратчайший миг чистое, незамутненное блаженство.
Комната допросов в офисе начальника полиции Абрамса оказалась такой душной, что Грабовски казалось, будто пластиковый стул под ним тает и вплавляется в задницу.
– Не уверен, что все понял, – заметил сидевший напротив адвокат.
– Иисусе, я в третий раз повторяю!
Прошлой ночью, лежа на металлической раме, сходившей здесь за постель, он опять почти не спал. От одежды, которую он не менял уже три дня, разило потом.
– А вы ничего не записываете!
Прыщавый адвокат, очевидно, недавно закончил университет, и его губы весь последний час неприятно дергались.
– Позвольте уточнить, – сказал он, делая вид, будто сверяется с планшеткой.
– Вы, британский фотожурналист, находящийся на отдыхе в Кенсингтоне, вчера днем вломились в частный дом по адресу Сидер-роуд, 45, где были взяты в заложники женщиной, которую считаете… – Его губы снова дернулись. – Женщиной, которая, как вы считаете, живет под вымышленным именем. Ее настоящее имя вы в данный момент не готовы назвать. Но вы также уверены, что, когда в неопределенном будущем сумеете доказать, что она не та, за кого себя выдает, все обвинения против вас будут сняты.
Он повертел ручку и отложил в сторону.
– Мистер Грабовски, вас обвиняют в оскорблении действием полицейского офицера, находящегося при исполнении служебных обязанностей и сопротивлении аресту. И я не совсем понимаю, в чем вы видите смягчающие обстоятельства.
Его губы наконец расплылись в злорадной ухмылке.
Грабберу хотелось дотянуться до этой прыщавой шейки и сжимать ее обеими руками до тех пор, пока из головы не выдавятся мозги.
– Слушайте… слушайте, я говорил вам, я здесь не в гребаном отпуске!
– Простите. Вы пробыли в Штатах два месяца. И все это время работали. У вас имеется рабочая виза?
Грабовски стиснул руки так сильно, что костяшки пальцев побелели. К тому же он задыхался от жары.
– Нет, у меня нет рабочей визы.
– Впрочем, сейчас это наименьшая их ваших проблем, – покачал головой адвокат.
Наглый хрен в костюме и галстуке даже не снял пиджака и, похоже, не потел.
– Почему здесь так жарко? – пробормотал Грабовски. – Неисправное отопление? Кому-то следует написать жалобу.
– Здесь тепло, мистер Грабовски. Но мне кажется, вы не совсем осознаете, в какую беду попали.
Грабовски не понимал, зачем вообще трудился излагать этому болвану, что произошло. Правда, стоило попытаться еще раз. Если он не сумеет убедить собственного защитника, значит, не убедит вообще никого.
– Я знаю, все это трудно осмыслить, – начал он, как надеялся, умиротворяющим тоном. – Причина, по которой они решили меня арестовать, заключается в том, что я вломился в ее дом. Вот так все началось. А потом я стал пререкаться с полицейскими, поскольку спешил в свою комнату за жизненно важными доказательствами.
Адвокат почесал ручкой тощую шею.
– Вот с этого места я перестаю что-либо понимать. В протоколе нет ни слова о взломе. Об этом никто ничего не говорил. Офицеры… дайте взгляну… офицер Джонсон и офицер Ньюджент докладывают: они патрулировали Монтраше-стрит приблизительно в девять пятнадцать вечера и увидели человека, у которого был вид бродяги. Он шатался и вел себя, как пьяный.
