Безучастно скользнув взглядом по раскрытым книгам и листам ватмана, Перейра заметил на шкафчике круглый напильник и было потянулся за ним:
– Напильника круглого, случаем, нет?
Попсуев отрезал: – Нет, сегодня нельзя ничего давать, так как ничего не будет возвращено. День такой! – Глаза Попсуева светились, как у голодного.
Перейра ошеломленно смотрел на приятеля, так как и не думал возвращать ему напильник. «А чего это у него за чертежики на стенах?»
– Никак теплицу удумал строить, сосед? Интересная форма, пирамида. Я такой не встречал. Про них пишут, будто они урожаи дают черт-те какие.
– Пишут, пишут, – успокоил соседа Сергей. – Ты чего пришел?
– Хочешь, помогу? Достать чего, молотком постучать. Я по этой части мастак. Два дома поставил.
– Сколько возьмешь?
– Сколько-сколько. Сколько надо, столько и возьму.
– Э, нет, сосед. Твои ведерочки мы знаем. Давай на берегу договариваться. За день сколько просишь?
– Сколько-сколько… – Перейра напряженно думал, как бы не прогадать. – В рублях не будем, вещь не надежная. Давай так: два пузыря в день.
– Хорошо. Но оплата после сдачи объекта. Кстати, насчет молотком постучать. Надо обойтись без металлического крепежа и гвоздей.
– Кижи удумал строить? Достанем нейлон. За отдельный пузырь.
– Нет уж, Иннокентий. Два пузыря в день, и никаких премиальных! Откуда про Кижи знаешь? Бывал?
– Бывал. Вот где чудеса. Церковь совсем без гвоздей. Гвоздочками чешуйки на куполах прихвачены, махонькими. Мастер там был, Нестор-плотник, всё одним топором сработал. А потом, говорят, топор бросил в озеро и сказал: «Песец!»
– Вот и ты, как сделаешь, так и бросай свой топор в Бзыбь.
– Ага, нашел дурака! Я не брошу!
Молния с небес
Наконец, пирамида была готова. Она празднично сияла на восходящем солнце, отражая его лучи, казалось, в самые темные уголки Вселенной. Попсуев не мог нарадоваться на строение. «Пасхальное яичко! Неделю-другую проверим ее свойства, а потом как-нибудь зайду в нее и…» Сергей поймал себя на том, что думает об этом без почтения, с иронией, но куда деть ее, если она была?
В обществе о пирамиде знали уже все. Не раз, пройдясь мимо участка Попсуева, кто с пониманием разглядывал чудную конструкцию, а кто и вертел пальцем у виска. Но когда все прослышали, что пирамида затачивает ножи и бритвы, что в ней не портится молоко и мясо и проходит головная и поясничная боль, потянулась вереница желающих испытать это сооружение и оздоровиться.
* * *
Настал «День Хе», который Попсуев вычислил, наложив на точные географические координаты пирамиды Хе ее геометрические характеристики, сопоставив лунный и солнечный календарь, а также уточнив ряд параметров пространства-времени из переведенных древнеегипетских книг. «В 20.15 вход». На калитку Сергей повесил табличку: «Сегодня день профилактики».
Утро выдалось солнечным и тихим, наполненным праздничным настроением. Но после обеда погода испортилась. Небо придавило землю, будто мраморной плитой. Выси заурчали, как гигантское брюхо, упали крупные капли дождя, оставляя расползающиеся темные пятна, зазмеились ручейки. На несколько минут дождь вроде стих, а потом разразился с новой силой. Казалось, вокруг дома выросла сплошная завеса дождя. За полчаса участок покрылся мутной пузырящейся водой. Исчезла улица, дома вдоль нее. Ливень скрыл всё. Не было видно и пирамиды. Она лишь угадывалась треугольным контуром и шумом, с которым бились струи об ее поверхность. «Как же так? – сокрушенно подумал Сергей в 19.53. – Теперь надо по новой рассчитывать всё…»
Неожиданно дождь иссяк, и вместо серой массы облаков небо контрастно засинело, и зачернели грозовые тучи. «20.08, успею». Попсуев влез в резиновые сапоги, но тут раздался первый раскат грома. За ним другой, третий. Что началось! Молнии хлестали землю, как озверевший погонщик взбесившееся стадо. Синий зигзаг ударил в пирамиду, а из зенита раздался страшный треск. Сооружение вспыхнуло, как спичка, и в одну минуту сгорело. На часах было 20.15. И тут же кончилась гроза.
«Громоотвод не сделал!» – повторял Попсуев, ошеломленно глядя на огненный танец, и когда на месте врат Дуата остался один лишь черный след, к калитке подошла старушка и попросила милостыню Христа ради. Сергей взял у нее из рук пустую сумку, выгреб в нее продукты из холодильника и вернул.
– Храни тебя Господь, сынок!
* * *
Под утро возобновился дождь. Лило три дня, будто Всевышний согнал к Колодезной тучи со всего света. Река разлилась и побурела. Скрылся под водой вместе с травой и кустами приречной луг. К электричке продирались на резиновых лодках, плотиках, автомобильных шинах, а то и вплавь.
Началось сущее наводнение. Плыли деревья, заборы, человеческий хлам. Показалась крыша, на ней возле трубы сидел огненно-рыжий петух. Похоже, плыл он уже давно, крыша то и дело цеплялась за дно или деревья, надолго застревала на одном месте, пока ее не разворачивало и не уносило дальше. Странно, что на беднягу еще не обратили внимания хищные птицы. Незавидная у него судьба. Попсуев взял у Валентина лодчонку и поплыл спасать пернатого.
– Ты куда? – кричали спасателю, смеялись, тыкали в него пальцем. Но он благополучно добрался до пристанища петуха, и тот сам съехал к нему в руки.
– Ну что, Петя, славный наш моряк, наплавался? – погладил Попсуев петуха, как кошку.
– А то, а то, а то! – ответил тот и неожиданно распрямил крылья, забил ими и, изогнувшись как гимнастка, во всю глотку заорал на всю ширь реки. А потом от полноты чувств клюнул Попсуева в руку, но не больно.
– Вот, Никодим, тебе подарок. За себя боюсь, я изверг, сожру мореплавателя, у тебя ему спокойней будет. Курочек подсадишь, потомство у Крузенштерна пойдет.
Снова встретились
Сергей встретил Несмеяну в трамвае. Они зашли в разные двери, а в середине вагона столкнулись, сели рядом и с минуту молчали. В эту минуту стало ясно, что в каждом из них есть то, чего не выразить словами и взглядами, разве что прикасанием. Такая минута не создана для общения, но подготавливает его. А когда две бездны соприкоснутся, они дадут вечность.
– Как живешь? – спросили одновременно друг друга и не подумали улыбнуться.
– Выйдем, – сказал Попсуев, увидев гостиницу «Южная». Он поднялся и направился к выходу. – Зайдем в бар.
В баре никого не было. «Это знак, – подумал Сергей. – Нам никто больше не нужен». Он взял коньяк, кофе, пирожные.
Они сидели на высоких стульях за стойкой, глядели друг другу в глаза, ждали чего-то друг от друга и не решались первым произнести слово или взять другого за руку, хотя оба хотели этого. Попсуев заметил на ее коленке маленькое белое пятнышко. Это была крохотная дырочка в незаметной штопке. У него сжалось сердце. Ему стало жалко Несмеяну. Видно, в ее центре туго с зарплатой. Он вспомнил дырку в своем носке в первый приход к ней…
– Хорошо, – сказала Несмеяна, выпив коньяк. – Кофе и коньяк хорошо. Это что, пролог? К чему?
– К эпилогу. Давай особо не мудрить.
– Ты хочешь по-простому? Сразу в номер?
– Ой, не надо! – оборвал ее Попсуев. – Разве что изменилось?
– А разве нет?
– Разве нет, – спокойно ответил Попсуев. Он решил воспользоваться ее же оружием – спокойной уверенностью в истинности своих слов. Вот только хотел говорить при этом ласково, нежно, искренне, а получалась словесная рубка. И никакой уверенности в своей правоте!
– Мне закрыть глаза на всё, что произошло?
– А что произошло?
– Произошло – для тебя, может, и ничего, а для меня – всё.
– Не думал, что тебя это трогает. Ведь ты сама выгнала меня из дома.
– Я? Выгнала тебя? Прощай. – Несмеяна слезла с высокого стула. – Полагаю, заплатить есть чем?
Попсуев молча глядел ей вслед, боясь остановить ее голосом или силой.
Неожиданно она вернулась.
– Чего ты хочешь от меня, изверг?
– Я – ничего. Я хочу покоя.
– У тебя нет его? Бедняжка.
– Не жалей меня.
– Ты же семейный человек, Попсуев. Неужто не обрел счастья в семейной жизни? Дачу купил у Семушева? Сыночку родил? Чего тебе надо еще для спокойствия? Меня? Со мной его не будет.
– И не надо. Зато со мной будешь ты!
– Тише, чего раскричался? – Несмеяна взобралась на стул. – Кто это придумал такие насесты? – Она в раздражении смотрела на Сергея.
– Не я.
Только сейчас Попсуев понял, как ему плохо было без Несмеяны. Ее отсутствие он ежедневно ощущал, как потерю самого себя. Он не знал, чем заниматься, о чем думать. Не стало в жизни ни неба, ни горизонта. Исчезла из мыслей глубина, а осталась одна лишь необозримая унылая ширь, пустыня египетская. Нет больше полутонов, которые и дают только прелесть проживаемым дням, напоминающим утренние или вечерние сумерки, когда испытываешь нежность к другому человеку. О чем бы ни думал Попсуев, Несмеяна была неотвратима, как зима. В России много чего может и не быть, вот только зима будет всегда. «Но зимой должна управлять Снежная королева!»
