Не думаю, что тут может быть уместно ликование; коммерческая война нажила прибыль на этих чудесах; это значит, что с их помощью она создала для себя миллионы несчастных рабочих, превращенных — если говорить об их повседневном труде — в бездумные машины для того, чтобы сделать труд дешевым и чтобы неустанно поддерживать волнующую, но смертоносную игру. Действительно, этот труд оказался бы довольно-таки дешев, дешев для генералов коммерческих сражений, но убийственно дорог для остальных из нас, — если бы не семена свободы, посеянные для нас доблестными мужами прошлого, чтобы в наше время из них выросли чартизм{8}, тред-юнионизм{9} и социализм, поднявшиеся на защиту упорядоченной и благопристойной жизни. Ужасно было бы наше рабство — и не только для рабочего класса, — если бы не эти ростки предстоящего переворота. Но и теперь из-за невообразимого скопления в больших городах и промышленных районах рабочих-машин и их семей это рабство низводит нашу жизнь до позорно низкого уровня, настолько низкого, что трудно даже подумать о каком-нибудь средстве поднять общественное благосостояние. С помощью средств быстрой связи, которая должна была бы поднять уровень жизни благодаря распространению образования из города в деревню и благодаря повсеместному созданию скромных центров свободной мысли и очагов культуры, с помощью железных дорог и тому подобного коммерческая система собрала для себя соперничающих между собой обездоленных новобранцев резервной армии, от которых столь сильно зависит судьба ее ставок в азартной игре, и лишила в то же время сельскую местность ее населения, уничтожив малейшую надежду на разумную жизнь в небольших городах.
Как художник я не могу не думать, насколько существенны внешние перемены, которые сопровождают господство жалкой анархии тортовой войны. Подумайте о распространяющейся язве Лондона, которая вбирает в себя поля, леса и степи, не щадя ничего и оставляя одну безнадежность, издеваясь над нашими слабыми попытками справиться даже с наименьшими из ее зол, с закопченным небом и отравленными нечистотами реками. Черный ужас, безответственность и запущенность наших фабричных районов, столь оскорбительные для непривычных к ним чувств, являются для человечества зловещими предзнаменованиями будущего, если хоть кто-нибудь сможет жить среди них, сохраняя известную бодрость духа. Но мало того, эта язва вторгается в лоно природы, наступая на прочные серые домики кирпича, крытые шифером, которые все еще разбросаны кругом, — на эти подлинные символы бодрой и красивой простоты тех иоменов, чья гибель еще в самом начале торговой войны столь трогательно была оплакана возвышенным Мором и доблестным Латимером{10}. Короче говоря, повсюду переход от старого к новому несомненно влечет за собой ухудшение внешнего облика нашей страны.
Такова Англия, — Англия, край порядка, покоя и надежности, земля здравого смысла и практичности, страна, к которой обращены взоры тех людей, которые надеются на совершенные и постоянные блага современного прогресса. В Европе имеются страны, внешний облик которых не являет собой такого разрушения, хотя, возможно, материальное процветание там меньше и меньше распространено богатство средних классов, являющееся оборотной стороной убожества и позора, о которых я уже говорил. Однако если они являются частью одного большого коммерческого целого, то они должны пройти сквозь ту же суровую школу, если только что-нибудь неожиданное не вынудит триумфальное шествие коммерческой войны свернуть с дороги, прежде чем оно достигнет цели. Три столетия коммерции были движимы надеждой на это, надеждой, которая возникла, когда феодализм начал рассыпаться на части. Что же может принести нам заря новой надежды? Что, кроме общего восстания против тирании коммерческой войны? Временные средства, над которыми ломают себе голову многие достойные люди, бесполезны, ибо они представляют собой лишь разрозненные вспышки протеста против громадной, всеобъемлющей и цепкой системы, которая с неосознанным инстинктом живого организма встречает всякую попытку улучшить жизнь народа нападением на один из ее слабых флангов; новые машины, новые рынки сбыта, массовая эмиграция; возрождение низменных предрассудков, проповедь бережливости перед обездоленными, умеренности перед несчастными — подобные средства каждый раз подавляют разрозненные бунты против чудовища, которое мы, средние классы, создали на собственную погибель.
Я буду говорить обо всем этом вполне откровенно, хотя в заключение должен буду выразиться весьма резко, ибо хочу сказать то, что думаю. Единственное, что нужно делать, — это повсюду внушать людям мысль о возможности поднять уровень жизни. Если вы подумаете об этом, то вам станет ясно, что это означает возбуждение всеобщего недовольства. И чтобы это проиллюстрировать, я должен возвратиться к моему требованию относительно искусства и труда и привести вам его третью часть. Вот это требование. Справедливо и необходимо, чтобы у всех людей была работа, которую, во-первых, стоило бы делать, во-вторых, приятно было бы делать, и, в-третьих, чтобы выполняли ее в таких условиях, в которых она не была бы ни чрезмерно утомительной, ни чрезмерно беспокойной.
Первую и вторую части этого требования, весьма близкие между собой, я уже пытался разобрать. Они как бы составляют душу требования, касающегося собственно труда, третья же часть — это тело моего требования, без которого душа существовать не может. Я расширю содержание этой третьей части таким образом, что это как бы перенесет нас через пройденную уже нами землю: никто из желающих работать никогда не должен опасаться недостатка в таких занятиях, которые могли бы удовлетворить все потребности его ума и тела. Все потребности, — что это значит для достойного гражданина? — Прежде всего почетный и подходящий труд, который включает также и возможность развивать посредством обучения способности, необходимые для его выполнения. Равным образом, поскольку работа должна быть достойна того, чтобы ее выполнять и ее было бы приятно делать, то в конечном счете для этой цели окажется необходимым гарантировать труженику, что его не заставляют делать бесполезную работу или же работу, которая не доставляет ему наслаждения.
Второе необходимое условие — это благопристойное окружение: 1) хорошее жилище; 2) достаточный простор; 3) гармония и красота. Иными словами, 1) наши дома должны быть добротно построенными, чистыми и здоровыми; 2) в наших городах должно быть обширное пространство для садов, и города не должны поглощать поля и уничтожать особенности нашей страны. Мало того, я даже требую, чтобы в самих городах оставались пустыри и невозделанные места, иначе исчезнет романтика и поэзия, то есть искусство; 3) требование гармонии и красоты подразумевает, что наши дома нужно строить не только красиво и добротно, но и соответственно украшать, что поля должны не только обрабатываться, но после обработки не уступать в красоте садам. Никому, например, не следует разрешать просто из корыстных соображений срубать деревья, исчезновение которых испортило бы пейзаж, и, наконец, ни под каким предлогом не следует разрешать людям наполнять воздух копотью, загрязнять нечистотами реки или приводить в негодность землю разорительной бесхозяйственностью или же нагромождением вонючих отбросов.
Третье необходимое условие — это досуг. Однако, употребляя это слово, я имею в виду, во-первых, что все люди должны работать определенную часть дня, а во-вторых, что они имеют безусловное право, работая, требовать отдыха. Досуг, который они имеют право требовать, должен быть достаточно длительным и давать полный отдых уму и телу. У человека должно быть время, чтобы серьезно поразмыслить, пофантазировать или даже просто помечтать, — в противном случае человеческий род обречен на вырождение. Даже при почетной и соответствующей способностям работе, о которой я говорил и которая, словно небо от земли, отличается от насильственного труда капиталистической системы, от человека нельзя требовать больше его справедливой доли, — в противном случае люди будут развиваться неравномерно и в обществе по-прежнему не переведется гниль.
Итак, я назвал вам условия, при которых может совершаться работа достойная и не обрекающая труженика на деградацию. Ни при каких других условиях такая работа не может выполняться. Если общая работа всего мира не стоит того, чтобы ее выполняли, если она приводит людей к деградации, то разговоры о цивилизации — сущее издевательство. И разве могут быть достигнуты эти условия при господстве нынешнего евангелия капитала, девиз которого «Горе отстающим!» Давайте еще раз вернемся к нашим требованиям, но выраженным иначе: «В правильно организованном обществе каждому человеку, желающему трудиться, должны быть гарантированы: во-первых, почетная и соответствующая его способностям работа; во-вторых, добротный и красивый дом; в-третьих, полноценный отдых для ума и тела.»
