рычаг. Трос натянулся, зазвенел. Колесник, ревя и задыхаясь, выволок на берег Ивана Петрова вместе с тележкой.
— Ура! — шепотом сказал Женька.
Из кабины задом выполз сам «опытный седой». Подступив к спасителю, протянул растопыренную ладонь.
— Спасибо.
Пожимая его руку ледяными пальцами, Павлуня еле выговорил, клацая зубами:
— В яму-то зачем ты?..
Шумно раскидывая в стороны воду, Василий Сергеевич перебрался к своим механизаторам. Он молча выдернул Павлуню из кабины, схватил его на руки, словно спящую красавицу, и поволок обратно через ручей. Раза два провалился выше колен, но драгоценную ношу не выпустил. Павлунины сапоги вспенивали воду. Алексеич смущенно вырывался:
— Сам я… чего вы…
В «газике» тесно — не развернуться, и Аверину пришлось прямо возле машины вытряхивать парня из ватника и набухших штанов. Закутывая Павлуню в старое одеяло, он сокрушенно проговорил:
— Эх, водкой бы тебя растереть!
Павлуня, высунув нос, принялся длинно объяснять, что белое он вообще никогда не пьет, да и красное не так чтобы очень уж.
— Редкий ты человек, Алексеич! — добродушно проворчал Аверин. — Поехали домой — застынешь! Эх, лохматый, лезь сюда!
— Насмехаетесь, — пробормотал Женька, ныряя в кабину.
Он крепко обнял Павлуню, согревая его:
— Какой костлявый!
— Сам-то тоже не очень больно-то, — ответил Алексеич.
На том берегу остался в одиночестве Иван Петров. Проводив глазами зеленый «газик» Василия Сергеевича, он ухмыльнулся и сказал сам себе:
— Радуетесь? Ничего. Завтра поглядим.
С большим удовольствием он стал думать о том, как скучно будет глядеть завтра на белый свет временное, но чересчур ретивое начальство. «Теперь небось этот к ручью за версту не подойдет!»
«Этим» именовал Иван Аверина, которого он даже в мыслях не захотел называть ни по имени, ни по отчеству, ни даже по фамилии.
Василий Сергеевич ходко гнал машину к совхозу, к теплу. Женька утихомирился. Он все поглядывал на товарища, все хотел о чем-то спросить и вдруг сказал удивленно:
— Вот ты какой. Я бы и за сто рублей не полез!
И он передернулся, вспомнив.
Павлуня ответил без всегдашних раздумий:
— И я бы за сто тоже…
ПАВЛУНЯ ЕДЕТ ВПЕРЕДИ
На следующий день все механизаторы «плодородного отряда» были вызваны к Аверину ровно к семи. Они вошли в директорский кабинет настороженные, притащив с собой масляный дух дизелей. Слухи про Пашкино плавание уже вовсю гуляли по совхозу, будоражили, как и разговоры про крутой нрав временного директора да про новые порядки, которые он насаждал сплеча, никого не спросясь. Поэтому механизаторы, войдя к Василию Сергеевичу с последним, седьмым ударом часов, не ожидали для себя ничего хорошего.
— Садитесь! — кивнул им Аверин из-за стола.
Народ расселся по стенке.
Василий Сергеевич, человек дела, начал с ходу:
— Сегодня весь отряд возит ил. Он едет коротким путем — через Гнилой ручей. Маршрут проверен. Тележки с этим делом справятся.
— Тележки-то справятся — они железные, — пробормотал Иван Петров.
Остальные осторожно молчали, подумывали про себя: «Вот приедет Громов…» В тишине слышно было, как простуженно сопит Павлуня. Он часто лазил в карман за платком, нос его распух.
— Слушай, Сергеич, — задушевно сказал начальник отряда, молодой агроном Гриша Зиненко. — Ты бы нас, дураков, спросил, что ли.
Василий Сергеевич, большой приятель Гриши, поднял голову, посмотрел ему в глаза, ответил негромко:
— Я тебе не «слушай», а директор. И нравится или нет, а разговаривать со мной попрошу соответственно.
— Ясно, — пробормотал в страшной тишине багровый Гриша, а Женька выразительно поцокал языком.
— Вопросы есть? — спросил Аверин деловито.
Никому не захотелось задавать вопросы. Народ решил отмолчаться до Громова. Только начальник отряда поднял руку и, получив разрешение говорить, сказал, глядя в стену:
— Один вопрос: как через ручей этот окаянный перелетать? Нешто по воздуху?
— По плитам!
— По каким?
— По бетонным! Вчера шесть штук бросили.
— Плиты, плиты! — заволновался, вскидывая руку, Иван Петров. — А бережок? С него, помнится, телка свалилась да и утопла! Совсем!
Василий Сергеевич нетерпеливо ответил, вставая:
— Бережок сроем! А без головы и в луже утонуть можно! Так, что ли?
И столько многозначительности было в голосе Аверина, что Иван замолчал, потупясь.
— Еще вопросы возникли? — посмотрел на часы Василий Сергеевич. — Нет? Тогда до свидания. Что неясно — разъяснит главный инженер.
Механизаторы потащились в приемную. Елизавета Егоровна, морщась от запаха, вручила им толстый журнал.
— Это что еще за библия? — сумрачно поинтересовался Иван Петров, и Елизавета Егоровна с усмешкой поведала, что теперь каждому после прочтения приказа надлежит расписаться.
Гриша Зиненко, принимая журнал, бормотал:
— Через Гнилой ручей да всем отрядом… Нет! Я расписываться не буду!
Иван оглянулся на обитую черной клеенкой дверь и, подняв грязный палец к хрустальной люстре, прошипел:
— А Громов-то, Ефим Борисыч, с нами, с народом то есть, всегда совет держал!
— Ничего, пусть потешится, — сказал басом Гриша Зиненко. — А технику я топить не дам.
Женька, почесывая затылок, проговорил:
— Пашка-то проехал…
— Верно! — сказал, появляясь в двери Василий Сергеевич. — Он проехал! А уж вам-то сам бог велел! — И обратился к Павлуне: — Ну, Алексеич, покажи-ка им! Хватит тебе в хвосте-то!
Аверин опять скрылся в кабинете.
Павлуня стоял перед механизаторами, а те хмуровато поглядывали на его распухший нос, на бледные щеки. И на глазах у всех Павлуня помаленьку начал краснеть, пока не превратился в анисовое яблочко.
— Совсем с ума скатился! — брякнул Иван, выразительно кивнув на директорскую дверь. — Нашел командира! — Он поглядел на Павлуню не лучше, чем пес на кота. — Ну, веди нас, Сусанин! Топиться!
— Да я ничего, я не думал… — таким простуженным голосом забормотал Мишин братец, что Гриша Зиненко крякнул, а секретарша, до сих пор сидевшая унылой горой, вдруг шевельнулась и воскликнула:
— Господи, скорей бы Громов возвращался!
Механизаторы не спеша побрели к своей технике. Последней дверь выпустила маленькую грязную фигурку. Обгоняя Павлуню, Иван бросил в его сторону:
— В люди выходишь, подхалим!
Когда Павлуня, оставляя хвостатые следы, дотащился до мастерской, механизаторы уже стояли возле техники, переговаривались, оглядываясь на него. Парень собрался было схорониться от них в уютной кабине, где сидел уже нетерпеливый Женька, но Гриша Зиненко сказал ему:
— Тебе ж вести велено. Валяй!
— Давай покажем им! — пихался острым локтем Женька.
— Вперед, Лексеич, на лихом коне! — узнал Павлуня ехидный голос Ивана Петрова.
Они покатили во главе целой колонны. Не отставая, наддавал за ними Иван, за Иваном ехал Саныч, в кабине его сидел Боря Байбара. Позади всех старательно крутил колесами по разъезженной дороге «газик» Аверина. Появилось солнце, и все вокруг встретило его с радостью: утро повеселело, зарумянилось, синие тени от берез с удовольствием улеглись поперек дороги.
По розовому
