Поход лодки в тяжелых зимних условиях завершился большим боевым успехом. Но об этом речь ниже. По возвращении из похода я с удовольствием доложил начальнику политотдела С. С. Жамкочьяну о работе его помощника по комсомолу и ходатайствовал о представлении его к правительственной награде. Вскоре А. Н. Можеренко был награжден орденом Отечественной войны I степени.
В отличном боевом настроении мы 27 ноября вышли из Кронштадта. Снова поход по финским шхерам, знакомый рейд Утэ.
Под напором Советской Армии гитлеровские войска откатывались все дальше и дальше на запад. Фашистские части интенсивно эвакуировались из Прибалтики морским путем. В нашу задачу входило, чтобы эти беглецы и отправляемое на судах добро, награбленное в Советской стране, не достигли портов Германии, а подкрепления для отступавших войск, подбрасываемые морским путем, не попали по назначению.
Опасаясь наших подводных лодок, конвои фашистских судов двигались вдоль берега по мелководью.
В боевом приказе подводной лодке «Лембит» предписывалось разведать пути движения судов противника в районе Мемель — мыс Брюстерорт, заминировать их, а затем уничтожать суда торпедами.
Придя в заданный район, вскоре обнаружили высокие черные и красные буи, которыми был обставлен фарватер, проходивший в полутора милях от берега. Глубины на нем оказались едва доступными для плавания на перископной глубине и предельно малыми для постановки мин из подводного положения лодки.
3 декабря заметили, как в сторону Брюстерорта прошел тральщик. Вошли на фарватер, и вот от буя к бую, от черного к красному, от красного к черному, зигзагом через определенный интервал поставили четыре мины, через значительный промежуток еще [242] четыре... Всего выставили 20 мин и заминировали фарватер на большом протяжении. Штурман Митрофанов точно нанес на карту места постановки мин. Всплывших мин не было, — значит, они находились на заданной глубине.
Через сутки, маневрируя мористее нашего минного заграждения, услышали шумы винтов и затем взрыв, второй, третий... И все стихло. Мины были поставлен не зря!
Прошло несколько дней. Движение судов в это районе прекратилось. Мы обнаружили лишь отряд малых тральщиков, идущих из Данцигской бухты. Получили сообщение от разведывательной авиации Балтийского флота об интенсивном тралении в районе минной постановки, но ни одного конвоя противника летчики не обнаружили. Хорошо оборудованная коммуникации врага была нами нарушена.
Ночами мы всплывали, чтобы зарядить батареи Штормовая погода изматывала, кожаные регланы плащи покрывались коркой льда. Глаза, иссеченные ветром и солеными брызгами, слезились. Все ночи сигнальщики, вахтенные офицеры и я, а частенько и лейтенант Можеренко, помощник начальника политотдела комсомола, напрягали глаза, вслушивались, но море было пустынно, как будто все корабли попрятались в базах. За ночь палуба и надстройки сильно обледеневали. Образовавшийся ледяной панцирь создавал дополнительную плавучесть, и загнать лодку под воду был непросто. Приходилось сразу же после окончания зарядки аккумуляторных батарей погружаться, не дожидаясь рассвета, чтобы лодка успела оттаять и получить после подциферентовки нормальную плавучесть и маневренность при плавании на перископной глубине.
Наконец после штормовой погоды заштилело, наступили дни с плюсовой температурой, и над морем повис густой туман. Целыми сутками, днем и ночью, мы плавали, как в молоке. И вот 11 декабря, когда «Лембит» закончив зарядку аккумуляторных батарей, ушел на глубину, акустик Сергей Гипп доложил, что слышит [243] шум винтов целого каравана судов. В перископ ничего не было видно. Туман. Шумы винтов приближалися. Наиболее сильные из них стали различимы даже без специальной аппаратуры. По гидроакустическому пеленгу пошли на сближение с транспортами. Но из-за множества шумов выйти в торпедную атаку по какому либо одному определенному объекту было невозможно. Акустик не мог добиться четкости пеленга. Идя на определенный риск, решил всплыть.
— Боевая тревога! Торпедные аппараты к выстрелу приготовить!
Из первого отсека командир минно-торпедной боевой части Яков Ошерович доложил, что аппараты готовы. Прошли секунды — и мы на поверхности... Мертвая зыбь спокойно катит свои валы. Ничто не говорит о том, что где-то здесь, поблизости, идут вражеские суда, с которыми возможно прямое столкновение, и нам тогда не поздоровится.
Пройдя несколько минут малым ходом на сближение с караваном по пеленгу данному акустиком, и не обнаружив судов, срочно погрузились. И опять, но на этот раз в непосредственной близости, сплошной шум винтов. Но как в этом хаосе звуков, принимаемых всем корпусом лодки, выбрать объект атаки? Поднимаю перископ. Ничего не видно, хотя уже утро — 8 часов 45 минут. Еще раз всплываем. По-прежнему туман как молоко. Однако на волнах мертвой зыби появилась рябь. Потянул ветерок. Туман стал рваться в клочья. В нем появились просветы с хорошей видимостью. Сигнальщик Корешков и я, находясь на мостике, чувствовали, что противник близко, рядом, но вражеских судов так и не видно.
Однако каждую секунду какое-либо судно могло внезапно вынырнуть из тумана, и мы даже не успеем выпустить торпеды, как столкнемся с ним. Снова срочное погружение. Море вокруг лодки наполнено шумом винтов.
Поднимаю перископ. Идем в полосе тумана. Так недолго попасть под таран. Командую:
— Торпедные аппараты в исходное положение! [244]
Затратить много сил и энергии на поиск и преследование кораблей и отказаться от атаки, когда противник рядом, очень обидно.
Решил поднять перископ в последний раз. Вот неудача! Вижу на большом курсовом угле правого борта удаляющиеся два транспорта, два тральщика и сторожевики. Секунды — перископ влево, и на курсовом угле 45° — транспорт. Он загружен до предела, палуба забита боевой техникой — автомашины, стволы противотанковых и зенитных орудий... Команды следуют одна за другой. Я не могу даже ждать доклада о выполнении.
— Приготовить торпедные аппараты! Ход — три узла!
Рулевому Корниенко, управляющему вертикальным рулем, командую:
— Лево руля! — Перископ не опускаю. На глаз установил угол упреждения.
— Так держать!
Корниенко точно выдерживает курс.
— Торпедные аппараты товсь!
В центральном посту, да и на всех боевых постах лодки, люди стоят как наэлектризованные. Форштевень транспорта подошел к нити прицела...
— Залп!
Лодку встряхнуло.
— Торпеды вышли, — доложил Ошерович из первого отсека. Рулевые умело удержали лодку на перископной глубине.
— Лево на борт!
Залп был произведен с предельно близкой дистанции — около трех кабельтовых. Прошло 35 секунд.
Взрыв, второй. Как будто чем-то тяжелым ударило по корпусу лодки. Что-то трещит в надстройке и в ограждении рубки. Лодка так клюнула носом, что пузырёк дифферентомера уперся до предела. Мы нырнули на порядочную глубину, но рулевые-горизонтальщики боцман Дмитриев и матрос Корешков быстро вывели лодку под перископ. Осматриваю горизонт. Транспорта на поверхности нет. Плавают лишь деревянные [245]обломки и ящики, среди них крутится катер, а по направлению к нам мчится небольшой сторожевик.
— Опустить перископ! Курс — триста двадцать. Боцман, ныряй на глубину тридцать метров!
Мы были уже на безопасной глубине, когда свистящий шум винтов сторожевика пронесся над лодкой. Все ждали, что сейчас раздадутся взрывы глубинных бомб, но их не последовало. В этот момент мы услышали сильный глухой подводный взрыв. Сторожевик помчался по направлению этого взрыва. Но вскоре он развернулся и пошел в нашу сторону.
— Боцман, держать глубину сорок пять метров Сторожевик медленно прошел по правому борту, и мы услышали четкие щелчки гидролокатора. Значит, он решил уточнить наше местоположение, чтобы бомбить наверняка. В лодке все по-прежнему стояли по боевой готовности. Невольно мы с Моисеевым посмотрели на места, где размещен аварийный инструмент. Ведь, может, через какие-то мгновения придется им воспользоваться. Шум винтов сторожевика затих, затем он прошел по левому борту лодки, вновь осыпав нас щелчками гидролокатора. Потом остановился на небольшом расстоянии впереди по курсу лодки.
— Товарищ командир, он «пишет», «пишет»! — доложил акустик Сергей Гипп. — Он передает: «Курс — триста двадцать три!»
В это время мы шли курсом 320° со скоростью 2,5 узла.
Решил курс не подправлять, идти прежними курсом и скоростью. Поведение неприятельского корабля было непонятным, по-видимому, он принял нас за свою лодку. Прошел час, и снова: «Курс — 323, курс — 323!» Оба курса — наш 320 и курс 323 — вели лодку от берегового фарватера у мыса Брюстерорт в открытое море. Сторожевик подпускал лодку на один-два кабельтова, давал ход, уходил вперед и снова поджидал нас. Видно, идти со скоростью 2,5–3 узла ему было неудобно. Сложилась удивительно «мирная» обстановка, [246] как будто мы отрабатывали задачу по выводу лодки в заданную точку.
