Если долго, с самого утра не было поступлений — стоит ждать чего-нибудь этакого, заковыристого и сложного. В семь пятнадцать вечера «Скорая помощь» привезла пятидесятилетнего преподавателя Академии МВД.
— Собирался уходить с работы, встал из-за стола и рухнул…
Про анамнез можно было бы не спрашивать, но Данилов все же спросил:
— Что-то про него узнали?
— Ничего, кроме радикулита, он на работе ни на что не жаловался. Кардиограмма без острых изменений, ритм синусовый.
Кома неясного генеза — прекрасный подарок для дежурного реаниматолога. Идеальная загадка, уравнение с дюжиной неизвестных, которое надо решить в жесткие сроки. Иначе — аут и никакого рестарта не будет, это не компьютерная игрушка.
Как и положено при всех критических состояниях, Данилов оценил проходимость дыхательных путей, адекватности дыхания и гемодинамику пациента. В трахее стояла трубка (бригада «Скорой помощи» поработала с пациентом на совесть), дыхание было частым, ритмичным и глубоким, так называемое дыхание Куссмауля, которое могло наблюдаться как при диабетических комах, так, например, и при поражении головного мозга, пульс частый, слабый, давление — семьдесят на сорок. Зрачки не очень-то сужены, но на свет не реагируют…
Данилов проверил проходимость подключичного катетера, который установила «Скорая», и зафиксировал его швом вместо полоски лейкопластыря.
— Наташа, возьми кровь на развернутую биохимию, алкоголь и наркотики, и ставь пятьсот реополиглюкина. — Данилов подключил пациента к аппарату искусственной вентиляции легких в режиме, включавшем технику лишь тогда, когда больной переставал дышать самостоятельно, и к монитору.
— Кардиограмму? — напомнила Наташа.
— Через час, хватит пока и той, что «Скорая» сняла.
Наташа позвонила в лабораторию и сказала:
— Владимир Александрович, просили подождать, пока прийти некому.
— Отнеси анализы сама, — распорядился Данилов. — А я пока мочевой катетер поставлю.
— Я мигом, — пообещала Наташа.
Не прошло и полминуты после ухода Наташи, как Данилов услышал жужжание зуммера, доносящееся с поста — вызывал «сиятельный пациент». Он как раз находился в процессе установки мочевого катетера «коматознику» и не стал бросать дело на середине, несмотря на повторный звонок, а установил катетер, снял перчатки, накрыл пациента простыней и быстрым шагом пошел в бокс.
Минута, от силы полторы, показались генералу чересчур долгим сроком. Данилов столкнулся с ним на пороге бокса — «сиятельный пациент» шел выражать недовольство.
— Что, плохо слышите? — на повышенных тонах поинтересовался генерал.
— Извините, был занят срочным делом… — начал Данилов, но его объяснения вкупе с извинениями генералу были не нужны.
— Каким делом можно заниматься, если зову я?! — загрохотал он, сделав на слове «я» ударение не только голосом, но и мимикой, только в грудь кулаком себя не стукнул.
— Здесь реанимация, — ответил Данилов, намекая не только на то, что здесь могут быть срочные дела, но и на то, что громкие разговоры, тем более крики, здесь неуместны.
— Я в курсе!
«Сиятельный пациент» вернулся на свою койку, улегся на спину, развязал пояс белого махрового халата, украшенного желто-золотыми иероглифами, высвободил правую руку и грубо приказал:
— Взял померил давление!
Данилов, прошедший за генералом в бокс, проглотил все слова, приготовившиеся сорваться с языка, и остался стоять на месте.
— Взял померил давление! — тем же тоном повторил генерал и добавил подстегивающее: — Быстро!
— Я на подобные… распоряжения не реагирую, — ответил Данилов, демонстративно закладывая руки за спину. — Оставьте их для кого-то другого, кто привык.
— Ты что — тупой?! — Генерал уставился на Данилова так, словно видел перед собой нечто диковинное. — Что надо делать — слышал?!
— Слышал, но не буду, — твердо сказал Данилов.
— Отказываешься выполнять врачебный долг? — более тихо, но уже с угрозой сказал генерал, угрожающе прищуриваясь и становясь похожим лицом на кота.
Вообще-то у котов и кошек прищуривание — знак доброжелательный, об этом Данилов где-то читал.
— Не позволяю общаться со мной в барственно-хамском стиле, — поправил Данилов, крепко сжимая кулаки, не для драки, а чисто рефлекторно, хотя при несколько иных обстоятельствах…
— Что, самый умный? — «Сиятельный пациент» изобразил на лице улыбку, похожую на оскал. — Или самый борзый?
Странно, но у такого большого начальника и явно небедного человека зубы были совсем не респектабельными — кривыми, желтовато-серыми, да еще и торчали во рту нестройно. «Наверное, боится стоматологов», — решил Данилов, привыкший искать объяснение всему нелогичному.
— На что вы жалуетесь? — спокойно спросил Данилов, сменой темы помогая собеседнику уйти от конфликта.
В конце концов, он был врачом и разговаривал с пациентом, вверенным его заботам. Не самым умным, не самым воспитанным, не самым приятным, но все же — пациентом.
— Ты вправду мудак или притворяешься?! — Генерал снова повысил голос. — Я ни на что не жалуюсь, жаловаться будешь ты! Последний раз говорю — измерь мне давление или пеняй на себя!
— Пациенты излагают врачам жалобы, основываясь на которых, врачи совершают те или иные действия, — ответил Данилов. — Изложите мне ваши жалобы, и я решу, что мне надо делать. Только желательно обращаться ко мне на «вы» и избегать в общении оскорбительных слов.
— Это ты мне советуешь, как я должен себя вести?! — Генерал сел в койке и сунул правую руку в рукав. — Мне?!
— Вам.
Данилов сделал глубокий вдох и с сожалением подумал о том, что давно перестал носить с собой обезболивающие таблетки. Обрадовался, что голова стала болеть очень редко и совсем не так сильно, как раньше. Это просто раздражителей хороших не попадалось, таких как генерал Уровейцев, наш дорогой и обожаемый Артур Гелиевич. Сейчас голову сковало раскаленным обручем, который с каждой минутой давил все сильнее.
— Ну и дела! — «Сиятельный пациент» в фальшивом восторге хлопнул себя руками по коленям. — Да я тебя, гнида вонючая, раздавлю и не замечу! Ты что, забыл, с кем разговариваешь? Так я тебе напомню!
— Я не забыл. — Данилов чувствовал, что вот-вот сорвется, но пока еще ему удавалось держать себя в руках. — Вы мой пациент.
— Какой нахер пациент?! — взорвался «сиятельный пациент». — Я — твоя судьба! Скажу одно слово — и все.
— Можно я скажу одно слово?! — перебил Данилов, возвышая голос.
— Валяй! — «Сиятельный пациент» скрестил руки на груди и насмешливо посмотрел на Данилова.
— Вы, Артур Гелиевич, тупой самодовольный мудак! — в последний момент Данилову удалось слегка обуздать вырвавшиеся на волю эмоции и не выкрикнуть эти слова, что выглядело бы истерично, а сказать, сказать громко и оттого более веско.
Данилов намеренно обратился к генералу по имени-отчеству — изысканная вежливость только усиливает оскорбление.
— Сам ты такой! — как-то по-детсадовски ответил оппонент. — Я тебе…
— Будут жалобы — обращайтесь!
Данилов повернулся и вышел из палаты, не вслушиваясь в то, что несется ему вслед. Очень хотелось подкрепить свои слова хорошей оплеухой или зуботычиной, но рукоприкладство в отношении пациента неприемлемо, а в отношении милицейского генерала чревато крупными последствиями. Другое дело, если сам набросится, самооборона — это святое. Данилов усмехнулся, представив себе заголовок в завтрашнем номере «Столичного пустословца»: «Террорист-одиночка в самом охраняемом госпитале России» с фотографиями Большого театра, призванного изображать госпиталь, и человека в черной маске и белом халате — террориста, под видом сотрудника проникшего в госпиталь.
Медсестра Наташа вопросов не задавала (и так все поняла, не глухая), только смотрела встревоженно.
— Все путем. — Данилов заставил себя улыбнуться. — Как тут у нас дела?
— Нормально.
— Дай, пожалуйста, две ампулы анальгина.
В ординаторской Данилов перелил раствор из ампул в чашку и выпил. Вкус лекарства не имел никакого значения — от нервного напряжения (когда сдерживаешь себя, страдаешь гораздо больше, чем давая выход эмоциям) и головной боли все чувства на время притупились. Окружающее виделось тусклым, упавшие в корзину ампулы стукнули едва слышно, головная боль из жгучей стала тупой.
— Сейчас бы водки! — сказал своему отражению в зеркале Данилов, вспомнив слова Кочерыжкина, сказанные сегодня утром. — И скрипку…
Тяготило не случившееся (какой смысл плакать о волосах, снявши голову?), а сознание того, что через час придется идти в бокс и интересоваться, нет ли у Артура Гелиевича каких-либо жалоб. Врачебный долг, едрить его налево и направо. Только ведь «сиятельный пациент» поймет все иначе — решит, что доктор, устрашившись последствий, пришел вилять хвостом и замаливать грехи.
