Но самое главное, с нашей точки зрения, заключалось не в этом расследовании, а в расследовании другого вопроса, где вина руководителей большевистской партии была совершенно несомненна, – в расследовании о мятеже, организованном в столице в момент наступления русской армии на фронте, – мятеже, являвшемся несомненным предательством родины и революции. Такова была точка зрения министров-социалистов в правительстве, и эта точка зрения поддерживалась большинством внутри центральных органов советской демократии.
Проявления возмущения, вызванные в антибольшевистских массах опубликованным сообщением, приняли опасный для большевиков характер. Ленин и его сторонники печатали опровержения этих обвинений и не стеснялись ссылаться на то, что Чхеидзе и Церетели были против опубликования этого обвинения. Это, конечно, не помешало им потом, когда возбуждение против них улеглось, обвинить руководителей центральных органов, в том числе и меня, и Чхеидзе, в том, что мы сфабриковали против них неправдоподобные данные об их предательстве. Одновременно большевики обратились в ЦИК Советов с просьбой учредить комиссию для расследования выдвинутого против Ленина и его последователей обвинения в сношениях с германским генеральным штабом.
Помню взволнованный вид Зиновьева, которому ЦК большевиков поручил просить ЦИК выступить в их защиту. Увидевши меня в кулуарах Таврического дворца, он бросился ко мне с восклицанием: «Товарищ Церетели, вы благородный противник, защитите нас от клеветы».
Мы, конечно, считали своей обязанностью не допустить, чтобы борьба против большевиков выродилась в борьбу против «германских агентов», – обвинение, которое могло оказаться правильным по отношению к некоторым подозрительным личностям, но которое по отношению к партии в целом было простой клеветой. Расследование, установленное параллельно с судебным следствием, было, действительно, лучшим средством внести в этом пункте успокоение и дать возможность обвиняемым оправдаться. Исп. К-т поэтому принял и опубликовал следующее решение:
«В связи с распространившимися по городу и проникшими в печать обвинениями Н. Ленина и других политических деятелей в получении денег из темного немецкого источника И. К-т доводит до всеобщего сведения, что им, по просьбе представителей большевистской фракции, образована комиссия для расследования дела. Ввиду этого до окончания работ комиссии И. К-т предлагает воздержаться от распространения позорящих обвинений и от выражения своего отношения к ним и считает всякого рода выступления по этому поводу недопустимыми» (Известия. 1917. 6 июля).
Но большевики в своих обращениях к нам шли еще дальше: они хотели также добиться нашего содействия, чтобы снять с себя всякую ответственность за события 3–4 июля. Но тут они ошибались. Как ни неопытно было советское большинство в борьбе против «левой опасности», оно тем не менее не могло считать невиновными тех, кто только что залили кровью улицы столицы для свержения режима демократии.
8. Применение первых репрессивных мер против большевиков
Для принятия мер к восстановлению порядка в столице ЦИК Советов выделил из своей среды комиссию в составе Авксентьева и Гоца, которая совместно с комиссией, назначенной Временным правительством (Скобелев, Лебедев), приступила к исполнению возложенной на нее миссии.
Ввиду того что самочинные действия отдельных групп не прекращались и беспорядочные аресты лиц, заподозренных в большевизме, все учащались, правительство издало приказ, карающий виновников таких недозволенных действий. Штаб главнокомандующего Петроградского военного округа, со своей стороны, издал аналогичный приказ.
Вместе с тем решено было немедленно приступить к аресту лиц, руководивших восстанием. Таким образом, правительство революционной России впервые вступило на путь применения репрессий за политические преступления против установленного демократического порядка.
До кровавых июльских дней революционная демократия правила, почти не прибегая ни к каким мерам принуждения. Старорежимные силы не осмеливались до этой поры поднять голову, а что касается противников левого лагеря, то демократия считала, что всегда сможет справиться с ними, опираясь на свой моральный престиж и влияние, которым она пользовалась в народных массах. Июльское восстание разрушило эту иллюзию. Оказалось, что, как ни свободен строй, государственная власть не может отказаться от репрессий по отношению к меньшинству, которое не подчиняется демократическим законам страны и которое считает возможным при помощи оружия навязать свою волю большинству. И, принимая теперь решение применить репрессивные меры для предупреждения новых попыток насилия со стороны бунтарского меньшинства, правительство и ЦИК Советов чувствовали за собой поддержку огромного большинства демократии.
Должен сказать, что, несмотря на негодование, вызванное поведением большевистской партии, не остановившейся перед сознательным провоцированием кровавых конфликтов, необходимость применения государственной властью репрессий с трудом усваивалась даже наиболее враждебно настроенными к большевизму представителями социалистической демократии. В психологии демократической интеллигенции было слишком глубоко укоренено отождествление репрессивных мер за политические преступления с произволом самодержавной власти. И только очевидная невозможность сохранить устои свободного демократического режима без вмешательства государственного аппарата произвела нужный психологический перелом в настроениях большинства социалистической демократии.
ЦИК одобрил решение правительства об аресте руководителей вооруженной демонстрации, потребовав одновременно, чтобы были приняты решительные меры против эксцессов толпы и против самовольных арестов большевиков со стороны отдельных групп населения. Вместе с тем было немедленно приступлено к разоружению и расформированию тех частей гарнизона, которые выступили с оружием в руках на поддержку большевистских требований.
В рабочих кварталах, в казармах столицы возмущение большевиками за их последнюю авантюру было огромно. Их поведение клеймилось в бесчисленных резолюциях, отмечалось то вероломство, с каким они подготовляли кровавый конфликт под видом приглашения масс к мирным манифестациям. На большинстве заводов большевики не осмеливались больше показываться. И теперь только обнаружилось со всей силой, какое негодование накопилось в рядах Петроградского гарнизона по отношению к большевистским частям, претендовавшим на выражение воли большинства гарнизона. Отдельные батальоны и роты большевистских полков, принявших участие в вооруженном выступлении, требовали немедленного расформирования этих полков, в рядах которых они считали для себя позором оставаться. Единственный полк, который целиком заявил себя сторонником большевизма, 1-й пулеметный полк, прислал в ЦИК делегатов, которые заявили, что солдаты этого полка признают себя виновными и готовы искупить свое преступление, если их расформируют и разошлют по частям, находящимся на фронте. Ни в одном из большевистских полков не было попытки сопротивления при приведении в исполнение постановления Временного правительства об их расформировании.
В ночь с 5 на 6 мая было решено ликвидировать центральное гнездо большевизма в Петрограде, расположенное в доме Кшесинской, откуда исходило руководство восстанием. Ввиду того что в столице оставалось еще значительное количество вооруженных большевистских сил, было решено послать к дому Кшесинской такие внушительные военные силы, которые сделали бы невозможной всякую попытку сопротивления со стороны большевиков.
Наблюдая психологию большевиков и их руководителей с момента выхода на улицу верных демократии войск, мы были уверены, что никакого кровопролития при этом не произойдет, если только большевики увидят со стороны революционной власти твердую решимость привести в исполнение принятые постановления. И действительно, в рядах большевиков господствовали полная растерянность и деморализация. Делегации от ЦК и военных организаций петроградских большевиков и кронштадтцев приходили в Таврический дворец с просьбами к представителям центрального советского органа заступиться за них и избавить военные части, пошедшие за ними, от унизительного разоружения. И хотя они с целью добиться наиболее мягких условий ссылались на то, что решительные действия власти могут вызвать кровавые столкновения, для большинства из нас было совершенно ясно, что никакого серьезного сопротивления со стороны деморализованных солдат и их руководителей быть не может.
Мне особенно запомнилась встреча в этот момент со Сталиным, старавшимся своими энергичными заявлениями воздействовать на большинство центрального советского органа. Приехав в Таврический дворец к вечеру 5 июля, я был остановлен Сталиным, который обратился ко мне со словами: «Мы знаем из достоверных источников, что штаб Петроградского округа мобилизует силы, которые он собирается послать сегодня ночью в дом Кшесинской для ликвидации нашего центра. Должен вас предупредить, что там находятся вооруженные отряды большевиков, и если будет сделана попытка вооруженными силами очистить дом Кшесинской, то неизбежно произойдет кровопролитие. Считаю своим долгом довести об этом до вашего сведения для того, чтобы правительство отменило распоряжение штаба и чтобы вопрос был решен не путем применения военной силы, ибо иначе вооруженное сопротивление неизбежно». Я ответил Сталину, что знаю о принятом решении штаба и что могу его заверить, что никакого кровопролития в доме Кшесинской не произойдет. «Значит, правительство решило не посылать военные отряды в дом Кшесинской?» – «Нет, – ответил я, – правительство решило послать эти отряды, но кровопролития не будет, так как большевики увидят всю бесцельность и невозможность сопротивления». Сталин посмотрел на меня с недоумением и отошел.
