Она запнулась. Втянула голову в плечи.
— Разве тебя не любит отец?! — спросил я возмущённо.
Она снова подняла воспалённые веки:
— Он меня боится.
Я осёкся.
— Отец меня, конечно… наверное, любит, — пробормотала Алана грустно. — Но Луара он любил больше. А с ним такое… Ты знаешь, что Луар — не его сын?
Я окончательно лишился дара речи.
— Это была скверная история. — Алана нахмурилась. — Мама… когда был Мор… долго рассказывать. Мой дед остановил Мор, а его враги обвинили во всём маму… Что это они с дедом колдовством призвали Мор. Маму… посадили в тюрьму, пытали… — Алана побледнела. — Они хотели заполучить Амулет Прорицателя, но мама им не отдала. И тогда самый главный палач… короче, мама постаралась потом всё забыть, но Луар родился… сыном того палача. Разве Луар в этом виноват?!
— Нет, — сказал я через силу. «Ретано, ты храбрый человек, но ты дурачок… Женился на девушке и даже не разузнал толком… о её семье. О брате…»
— Почему же ты мне раньше не рассказала?! — спросил я почти обиженно.
Алана невесело усмехнулась:
— А ты почему не рассказывал мне… про своего Судью?
Я отвёл глаза.
— Его все любили, — пробормотала Алана. — А потом, когда стало ясно, чей он сын… все от него отвернулись. Я была маленькая, ничего толком не понимала…
— А мать? — спросил я шёпотом.
Алана молчала. Я посмотрел на неё и пожалел, что задал этот вопрос.
— Мама… Видишь ли. Мне бы не хотелось… Мама слишком любила отца и слишком ненавидела… того палача. Она ушла в себя, спряталась… теперь отец считает, что это он во всём виноват. Может быть, он немножко прав…
— Чего он хотел от тебя? — спросил я, сжимая её руку. — Чонотакс? Зачем ты была ему нужна?
— Разве ты не понял? — Она удивилась. — Я вела его туда, где сейчас Луар… В Преддверье. Туда, где раньше была Дверь Мирозданья, где теперь стоит мой брат, на страже, с Амулетом Прорицателя…
Я судорожно потёр висок. Такое впечатление, что Алана цитирует по памяти книгу собственного деда. И цитата звучит как высокопарный бред.
— И привела? — спросил я с нервным смешком.
Она подняла на меня серьёзные глаза:
— Нет. Мы долго плутали… Этот, Чонотакс, совсем выбился из сил.
— Да? — Я вспомнил изжелта-бледное, постаревшее лицо господина мага.
— Да. — Алана кивнула. — Я тоже… это как бесконечный сон, когда хочешь проснуться — и не можешь. Мне казалось, что я слышу… голос… Луар меня зовёт… — Она вздрогнула. — Но дело в том, что там темно. И всё перепутано, как в клубке ниток… Черно сказал, что я недостаточно… помню Луара. Недостаточно к нему привязана… и потому ниточка постоянно рвётся…
— Как ты его назвала? — спросил я машинально.
— Черно. — Она вздохнула. — Он сам себя так зовёт. Он мёрзнет… Ему очень холодно.
— Топил бы печку, — пробормотал я зло.
— Тогда я обиделась, — сообщила Алана равнодушно. — И сказала ему, что не ему судить, как я люблю своего брата… А он сказал, что встреча с тобой…
Она криво усмехнулась и замолчала.
— При чём тут встреча со мной? — выдавил я через силу.
Она уже не смотрела на меня. Повернулась к стенке, закрыла глаза:
— Дай мне поспать. Я впервые за всё это время… согрелась.
* * *
В кабинете я извлёк из сундука свою Грамоту. Документ, сопровождавший меня в странствиях, реликвию, гордость.
Нет, ничего не изменилось. Пол — вот он, под ногами, потолок над головой… Это мой замок, а там, на кухне, злословят мои слуги… Я — Ретанаар Рекотарс…
Я поднял взгляд. Встретился глазами с портретом Мага из Магов Дамира.
Я — славный потомок прощелыги-лакея.
Взять у Итера лопату. Торжественно похоронить Грамоту, зарыть на холме и поставить сверху надгробие…
И я уже поднялся, чтобы идти и устраивать похороны, но, не доходя до двери, остановился.
Слишком смахивает на театр. На дешёвый балаган.
И потом — что, если замок придётся всё же продать? С Грамотой — оно дороже выйдет…
Я сидел за огромным письменным столом и желчно смеялся сквозь слёзы. Придумывал издёвку за издёвкой — чтобы изничтожить себя дотла, чтобы навсегда покончить с несчастным спесивым Рекотарсом, чтобы…
Чтобы ни одна собака в этом мире не осмелилась уличить мою родословную ни в малейшем изъяне.
* * *
Вечером Танталь не вернулась. Маясь и тревожась, я хотел уже сам ехать в дом на холме, когда прискакал Итер в сопровождении тройки Соллевых выкормышей. Посланцы потребовали горячей пищи и тёплых одеял — для госпожи Танталь и дюжины её телохранителей. Итер стонал и всплёскивал руками: замку грозило полное разорение, опустошение и хаос.
— Что там? — осторожно спросил я насупленного, сурового Итера.
Некоторое время он раздумывал, стоит ли отвечать. Потом буркнул, глядя в сторону:
— Беседуют.
Посланцы удалились с грузом одеял и снеди. Глядя им вслед, я пытался вообразить себе, о чём могут беседовать чародей и бывшая комедиантка — в особенности если беседа продолжается двенадцать часов подряд…
Утро пришло серое, тёмное, подёрнутое сумерками. Танталь вернулась к полудню, когда я уже не находил себе места; она вернулась в сопровождении верной стражи и с серебряной булавкой, вызывающе поблёскивающей на вороте плаща.
С недостойной Рекотарса торопливостью я выскочил им навстречу. Танталь приветствовала меня — весьма сдержанно, однако я сразу понял, что Чонотакс Оро меня не выдал. Не рассказал об истинной подоплёке моей женитьбы, а это значит, что молодцы-телохранители не станут вешать меня на воротах. Уже неплохо.
Алана спала — по-видимому, поход к Двери не прошёл для неё даром. Моя жена была настолько слаба, что проснулась только на полчаса и только ради двух ложек бульона; Танталь посидела у неё в комнате, поправила одеяло и удалилась в отведённый ей покой — этим громким словом обозначалась большая, запущенная комната с пятнами плесени на стенах, дымящим камином и гнёздами пауков. Но что делать, если весь замок такой?..
Воспитанники полковника Солля разбили в гостиной настоящий военный лагерь; я не возражал. Мне вообще теперь не пристало возражать — только молчать в ладошку и смиренно дожидаться, не позовёт ли госпожа Танталь к себе для разговора.
Госпожа Танталь мёртвым сном проспала до глубокой ночи, я уже собирался ложиться тоже, когда Итер, по обыкновению последних дней смущённый и перепуганный, постучался ко мне в комнату с вестью, что госпожа хочет меня видеть.
Танталь сидела перед камином. Стеклянный холод Чонотаксова дома измотал не только Алану; Танталь протягивала руки к огню, и на лице у неё застыло свирепое страдание, смешанное с не менее свирепой радостью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
