Оба каравана спешили поскорее удалиться от холма, на котором стоял холодный дом без каминов. Предполагалось, что господин Чонотакс Оро не всеведущий; так оно, похоже, и было, потому что чёрная ворона, неотлучно преследовавшая кареты Рекотарсов-Соллей, оставила без малейшего внимания повозки бродячей труппы.
…Затея была бредовая. Затея была любимым детищем бывшей комедиантки; впервые выслушав её, я рассмеялся Танталь в лицо. Но, к моему удивлению, Алана, которой после ночи кошмаров сделалось вроде бы лучше, никак не отреагировала на перспективу новой «прогулки с комедиантами». И это было странно — с моей точки зрения, сам вид комедиантских повозок должен вызывать у неё тошноту. Либо Алана уже забыла о потрясении, либо…
Либо апатия, владевшая ею последние дни, перешла в новую, более глубокую фазу. Алане попросту было всё равно.
Никто из нас не знал до конца, сможем ли мы обмануть Чонотакса и как далеко простирается в настоящий момент его магическая власть. Танталь утверждала, что именно бредовость затеи придаёт ей некоторый смысл — возможно, ослабевший Черно потеряет наш след, и ради одной этой возможности стоит ненадолго пожертвовать комфортом…
Какой уж там в дороге комфорт. Среди зимы… В такое время не путешествуют. В такое время спасаются бегством.
Убедить учеников Солля, что они должны конвоировать две пустые кареты, было делом изначально безнадёжным. Я так и не узнал до конца, что именно говорила им Танталь, какие у неё нашлись доводы; в конце концов мне было предложено поклясться перед двенадцатью сопляками, что ни волос не упадёт с голов госпожи Аланы и госпожи Танталь. В такой клятве было что-то унизительное; поначалу я заупрямился, но потом — нечего делать — присягнул…
Много дней спустя мы узнали, что Танталь оказалась во многом права. Караван, сопровождаемый учениками Солля, безнадёжно завяз в сугробах в первый же день путешествия. Откуда ни возьмись налетела, преградив дорогу, снежная буря, и уже на постоялом дворе выяснилось, что оба экипажа фатально повреждены и продолжать дорогу не могут. А уж обманулся Чонотакс Оро или с самого начала играл с нами, как кошка с мышью, — так и не довелось узнать…
Подготовка к отбытию происходила как бы в чаду, как бы в игре; я никак не мог поверить, что со дня на день мы тронемся в путь в компании комедиантов. В конце концов мой бедный рассудок нашёл способ защититься: я влез в игру искренне и с головой. Потешаться — так с размахом.
Я приставал к Бариану, выспрашивая, какую он мне предложит роль; бедняга с самого начала боялся меня, а теперь и вовсе стал шарахаться. Я предложил Танталь разучить несколько песен на два голоса — она криво усмехалась, сомневаясь, по-видимому, в моих вокальных способностях. Я просил Алану научить меня модным танцам — Алана молчала и не улыбалась. Предприятие вовсе не казалось ей смешным…
И вот теперь Бариан шагал рядом с повозкой, и Бариан был доволен. Я сам наблюдал краем глаза сцену, когда Танталь вкладывала в его руку звонкий мешочек, а предводитель труппы, красный и какой-то испуганный, отнекивался.
— Ты же повозку хотел продавать! — возмутилась наконец Танталь. — Ты же… что, за ЧУЖУЮ меня держишь?!
После этого Бариану ничего не оставалось, кроме как взять деньги, и вот теперь он шагал радостный, предвкушая, по-видимому, сытный обед и тёплый ночлег.
Дорога была накатанная. Лошади двигались размеренным шагом, но, поскольку рессоры обеих повозок давно приказали долго жить, тряска стояла немилосердная. Мне с непривычки казалось, что из меня вот-вот вытрясет душу; я порывался соскочить и пойти пешком рядом с Барианом — Танталь цепко удерживала меня за рукав.
После полудня впереди показался посёлок, я знал его, и меня могли здесь узнать, а потому мне было предписано сидеть в повозке и не показывать носа. Рослый красавец, носивший неподобающую кличку Муха, и толстый добродушный старичок с лицом театрального злодея споро приготовили подмостки; героиня Динка извлекла из сундуков ворох костюмов, а Бариан тем временем ходил взад-вперёд и зазывал зрителей. Любопытных насобиралось не так уж много, но и совсем не мало; девица вытащила лютню, и представление началось.
Я сидел в углу повозки, сделавшейся вдруг страшно тесной, и смотрел спектакль с изнанки. Комедианты бегали туда-сюда; дамочка, только что изнывавшая на сцене от любви к красавцу Мухе, спустя секунду на карачках подлезала под занавес и подавала кому-то деревянный меч. Толстый старичок изображал злодея, да так достоверно, что публика ахала; я смотрел, как Бариан что-то объясняет Танталь, как та, закусив губу, принимает из его рук лист жести и обмотанную тряпкой палку, как, напряжённо следя за происходящим через дыру в занавесе, вдруг колотит по листу что есть силы — на сцене кто-то горестно вопит, а Танталь утирает самый настоящий, выступивший на лбу пот… Комедианты тоже взмокли, как лошади, даром что изо всех ртов валил от холода белый пар.
Потом объявили «Фарс о рогатом муже»; тут же, передо мной, вся труппа лихорадочно переоделась, Бариан нацепил парик, взял перо и ворох бумаг и побежал на сцену, а я, разинув рот, наблюдал, как дамочка мостит поверх собственного бюста ещё и тряпичный, накладной; в какой-то момент я вспомнил о деликатности и отвёл глаза — как раз для того, чтобы увидеть, как красавец Муха сосредоточенно пристраивает спереди в штанах огромную мёрзлую морковку…
Да, благородным господам не пристало путешествовать с комедиантами. Я порадовался, что Алана не видит всего этого, что она осталась стоять среди публики — тоже, признаться, не место для жены Ретанаара Рекотарса…
Мне вдруг страшно захотелось натянуть на голову лысый парик. Припудрить нос, наклеить усы и и явиться пред очи зрителей — то-то удивилась бы дамочка с накладным бюстом! Фиглярничать, р-рогатая судьба, так со свистом…
О да. Меня бы освистали.
Фарс закончился, я так и не понял, в чём там было дело, но публика смеялась, и монеты на тарелку бросала — не так чтобы много, на постоялый двор для всей оравы и не хватило бы, пожалуй. Я вспомнил тот негодующий, сдавленный вопль Танталь: «Что, за чужую меня держишь?!» И позвякивание монет в мешочке…
А вот как они, любопытно, выкручиваются, когда не попадается по дороге богатой Танталь? Есть ведь ещё надо, да лошадей кормить… Да подати платить, не зря они так перепугались, когда я вломился к ним в повозку…
Я невольно поднял глаза. Оборванный полог был аккуратно пришит на место.
Комедианты вернулись со сцены потные, несмотря на мороз, зато с красными ушами и носами, в свалявшихся шариках пудры; сели на сундуки вдоль стен, молча пережидая, пока разойдётся толпа. А может быть, просто отдыхая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
