— Да нет, — поправлял он. — Жажда жизни. «Сила духа» — очень двусмысленно.
По истечению срока командировки он вернулся домой, традиционно припрятав большую часть денег в новом китайском термосе, приобретенном на базаре. Одну пачку Макс располовинил и вложил в никому не нужные покет-буки, предварительно неделю вырезая в страницах форму. В поезде никто не обыскивал и он благополучно в чине майора ступил на родную землю. Жизнь продолжалась.
34. Деньги, курорт и прочее
На прежнем месте работы для него уже не нашлось. Но в 13 здании по улице Дзержинского на третьем этаже в кабинете номер 312 очень удачно открылась соответствующая званию вакансия, куда Макса и легко спровадили. Это было повышение, причем достаточно головокружительное. У него в подчиненных образовались «ши» и даже одна «ца». Макс сделался зам начальника по кадрам областного управления. Капитанши и лейтенантши, а также секретарша-прапорщица нового шефа встретили без энтузиазма, но и не слишком враждебно. Они были заняты между собой в профилактических интригах и сплетнях.
Макс, пользуясь «сеньорским» правом, быстренько делегировал свои полномочия и растворился в блаженном состоянии свободной мысли. Его почти не беспокоили, считая чуть ли не контуженным, а когда ему пришла весомая правительственная награда, Орден Мужества, сопровождаемая премией, то его стали вообще чуть ли не обходить стороной. Какой вывих мозга может случиться у ветерана всех Чученских войн, да к тому же орденоносца?
Едва только новоиспеченный майор вошел в курс своих прав и обязанностей по новому месту службы, как ему предоставили отпуск, подразумевавший еще и санитарно-курортное лечение в пансионате города Сочи. Но к Черному морю Макс поехал не сразу, сделав изрядный крюк по стране.
Будучи уже отпускником с курортной книжкой на руках, он купил билет на автобус и поехал в Питер. Деньги, добытые в Чучне, были достаточно серьезными, чтобы их никто не пытался отследить. Вся пачка весила не десять килограмм, а чуточку поменьше: девять с четвертью. И что характерно, вес точно отражал соотношение грамм — сумма.
Макс ранним утром сразу отправился по раздобытому ранее адресу, позволив себе сделать контрольный звонок только непосредственно перед подъездом дома по проспекту Ветеранов.
— Здравствуйте, — сказал он, входя в квартиру. — Вы, должно быть, жена Владимирова?
— Вдова, — поправила она его.
— Простите, — проговорил Макс. Почему-то было очень трудно смотреть в глаза этой спокойной и симпатичной девушки. — Я был с ним в тот момент. Больше рядом — никого. Мы сделали все, что могли. Мне повезло, наверно. Вот.
Он протянул сверток, но девушка его не взяла. Тогда Макс положил его на край стола.
— Что это?
— Это ваше. Распорядитесь по своему усмотрению. Вам — жить. Только прошу вас: будьте очень осторожны. Это — часть войны. И я не хочу, чтобы она пришла сюда.
— Тогда зачем вы это принесли?
— Смерть Харламова, простите — Владимирова, была героической. Хочу, чтобы вы его помнили. И он этого очень хотел. Если вам удастся жить хорошо — это лучшая память. Тогда бы он сказал «спасибо».
Уже уходя, Макс добавил:
— Не беспокойтесь, насколько удалось проверить — фальшивок там нет. Прощайте и живите счастливо.
Добравшись до Пулково-1, майор купил билет в Мурманск — там жил когда-то Скай, там была его семья. От приполярного аэропорта до Северного проезда он, не мудрствуя лукаво, добрался на такси. Таксист, согласно привычке и выработанным стереотипом «таксистского» мировоззрения зарядил такую сумму, что удрученному Максу сначала показалось, что тот назвал расстояние от Питера до Мурманска.
— Слушай, водитель автомобиля! — вздохнул он. — Тебе действительно кажется, что заработки так и делаются?
— Какие-то проблемы? — сразу насупился шофер и полез в карман за телефоном. Наверно, он собирался звать на подмогу своих коллег.
Макс выложил пятьсот рублей, уменьшив в три раза запрошенную сумму, и развернул свою корочку служебного удостоверения.
— Вас, гадов, как и ментов, специальной манере поведения, наверно, учат. Или заражают особым вирусом, — сказал он, вылезая из машины.
— Кто бы говорил! — недовольно проговорил таксист. — Сам-то, поди, из Института благородных девиц! То-то в ксиве и отмечено!
Жена Ская оказалась совсем юной девушкой, не знающей, как себя вести: то ли чаем потчевать внезапного гостя, то ли гнать взашей. Зато ее мама прекрасно знала.
— Вы, конечно, извините, но мы сегодня не готовы вас принять, — сказала она, засунув руки в карманы домашнего халата, отчего ее плечи поднялись, придав всему облику «несгибаемость и строгость», как показалось Максу. Есть такая категория людей, которые даже одним жестом так красноречиво выражают свое отношение, что остальных слов просто не нужно.
— Я вам деньги привез, — почти шепотом проговорил майор, обращаясь к девушке. — От Ская. Ему так хотелось.
— Нам никакие деньги не нужны, — вмешалась женщина и заслонила собой дочь. — Тем более от этого проходимца. А вам, пожалуй, пора.
Макс рассердился, хотел, было, опять достать свое удостоверение, но внутренне запретил себе это делать. Добыть деньги оказалось не так трудно, как их раздать. Вначале он решил всю сумму разделить по-братски, то есть, включив прокурорские семьи, навел справки, пользуясь служебным положением, и призадумался. Один прокурорский оказался в свободном житейском плавании: помимо семьи он часто останавливался то у одной барышни, то у другой, и надолго. Его коллега тоже крепостью нравов не блистал. Как-то они не вписывались в навязчивый порыв по материальной помощи. Макс убеждал себя, что это не так, что надо и им выделить толику малую, но душа к этому не лежала. Если он, совсем посторонний человек из другого города, узнает о изогнутой морали семейного счастья былых товарищей по командировке, то это вообще не является секретом. Он плюнул и с облегчением решил поделить всю сумму на троих. Погибшим товарищам — по три килограмма и сто грамм каждому, остальные три килограмма и пятьдесят грамм — себе. Лишние граммы денег, которых он себя лишил, были не принципиальны. Пять тысяч долларов погоды не делало.
Ему казалось, что эта взрослая дама ведет себя правильно, согласно установленными ей самой рамками поведения, но не очень.
— Я с вами не разговариваю, вы уж меня простите, — жестко и достаточно громко сказал он женщине, и пока та захлебывалась в праведном гневе, подбирая слова, добавил ее дочке, опять перейдя на полушепот. — Здесь очень много денег. Можете, конечно, выбросить в мусорный бак. Но я бы осмелился вам рекомендовать убрать их куда-нибудь подальше. На время. Не светитесь с такой суммой. Наступит момент, когда эти деньги могут пригодиться. Они не фальшивые, и, к сожалению, найдется немало любителей и профессионалов, готовых на все, чтобы ими завладеть. Спрячьте их, они кушать не просят.
— Да вы что себе позволяете! — наконец, нашлась мама. — Я сейчас милицию позову!
— Молчать! — сказал Макс так, что обе женщины испуганно переглянулись. — Чтобы загубить страну нужно сделать две вещи: разрушить здравоохранение и образование. Гибнущее государство в первую очередь уничтожает своих граждан. Вам и вашим детям, внукам необходимо выжить. Так хотел Скай. Чтобы всем вам это удалось, нужны средства: на учебу и на медицинское обслуживание, если что случится, не дай бог. Где будете брать? У кого? Кто вам даст просто так?
Макс вытащил сверток, надорвал край оберточной бумаги и извлек купюр, сколько удалось подцепить двумя пальцами. Вложил их в руку теще Ская, а всю остальную пачку — вдове.
— Надеюсь, у вас хватит благоразумия. Прощайте!
Он вышел, ощущая на душе спокойствие. Так правильно. Пусть эти люди сами решают, как им быть. Он — не нянька. А та девушка, что была женой отважного парня Ская, хочется верить, не ёпрст-нутая на всю голову Настасья Филипповна из Федора Михайловича Достоевского в моменте с деньгами и камином.
Подошла маршрутка, и Макс, как-то даже не задумываясь, залез в нее. Дело двигалось к вечеру, но полярный день, все ближе и ближе подбирающийся к полярной ночи, радовал сумерками, но не темнотой. Кроме него в маршрутке сидели еще две женщины, погруженные в свои раздумья и три подростка, ругающихся между собой словами: «дрова», «железо», «два гига оперативки», «ломаный файервол», «жирный тролль» и прочее. Поди, если бы это был немецкий, либо голландский автобус, подростки бы тоже говорили так, разве что с другим акцентом. Языки в силу жизненной специфики снова сливались в один. Только уж вряд ли в русский. Понадобилась лишь кара Божья, чтобы заставить людей всех разом заговорить, но не понять друг друга. Такая вот антиглобаллистская акция мирового масштаба. Интернет всех объединил, компьютер дал всем «новое слово», и люди стали счастливее. Но почему-то этого счастья не ощущают. Может, предчувствуют что? Как коровы и овцы землетрясение.
