имел доступ к такой “кормушке” в Госплане. В “Известиях” Игорь Карпенко был прикреплён. Потом туда попал и Володя Надеин. Они там брали колбасы копчёные, сервелат, датскую свинину в баночках, исландскую селёдку в различных соусах. Конечно, ребята-егеря набрасывались на это. А мы — на шулюм и, естественно, на помидоры. А помидоры какие... И, конечно, на арбузы. Ой, какие же это прекрасные астраханские арбузы. Я описал астраханский арбуз в своей повести “Билет на поезд к вечной мерзлоте”.
Вот так мы и ездили. Летом и ранней осенью — рыбалка с утиной охотой. Поздней осенью и зимой — охота на копытных: лося, оленя, кабана. Эти охоты я описал в романе “Крик совы перед концом сезона”.
Дело подходило к перестройке.
Глава 10
От объятий до баррикад
Приход Горбачёва и начало перестройки мало кто в стране встретил без одобрения и без энтузиазма. Вязкий застой тормозил, и сильно, развитие государства. Когда я впервые услыхал слова Брежнева о бережном отношении к кадрам, то сказал коллегам: “Ну, ребята, это будет загнивание”. Ибо уже чувствовал, как снижается требовательность, на смену ей идёт всепрощение. За этим призывом вставало правило никого не трогать, многое прощать, словом, беречь кадры.
Особенно негативно эта политика стала проявляться в национальных республиках. Прикрываясь национальными особенностями кадровой политики, здесь начала бурно расти мафиозность, партийные и государственные чиновники срастались с организованной преступностью. Я это видел на примере Казахстана, а он тогда был в этом смысле ещё не самой метастазно-раковой республикой. Мафия взращивала национализм, национализм разрушал государство. Я на эту тему опубликовал в “Известиях” ряд материалов. Особенно бурную реакцию вызвала статья “Паутина”. Я о ней упоминал в главе “Дом в деревне с землёй”.
Ректор одного вуза в Южном Казахстане, сам представитель Старшего жуза — их у казахов три: Старший, Средний и Младший (это роды) — принимал за взятки в студенты молодёжь своего жуза. Причём брал с уровнем образования за 7-8 класс. Писем пришло полтора мешка. Возмущение было большое. Но взяточник отделался выговором. Я назвал это явление “национал-протекционизмом”, и, как мне сказали, этот термин вошёл в документы Политбюро ЦК КПСС.
Вместе с тем я считал, что предыдущая политика Брежнева была довольно плодотворной, и говорил друзьям-коллегам по охотничье-рыбацкой компании, что, если бы не застой, мы будем вспоминать брежневское время, как одно из благодатных. Так оно и вышло, но до той поры оказалось и далеко, и болезненно.
Разлом начинается с трещин
В критике застоя наша компания не была исключением. Тем более что мы находились на острие всех проблем и перемен. Газета стала резко меняться. В это время главным редактором уже был Иван Дмитриевич Лаптев. Он пришёл из “Правды”, сменив Льва Николаевича Толкунова. И вот эти перемены, этот ветер освежающий стал всё сильнее чувствоваться на страницах газеты. Публикации становились всё раскованней и острее. Газета заговорила о проблемах, о которых раньше старались молчать. Именно в “Известиях” был напечатан материал о человеке без определённого места жительства, и в обиход вошёл термин “бомж”. Впрочем, были и другие прорывные публикации.
В 1988 году у меня вышла публицистическая книга “Пласты сдвигаются” с подзаголовком “Канун и начало перестройки”. Уже само название этой книги говорило о том, что в стране началось движение огромных пластов. Это геологический термин, за которым стоит, как правило, большое потрясение, сильные изменения в коре Земли со всеми вытекающими последствиями. В книгу вошли материалы, в основном опубликованные в “Известиях”, которые рассказывали о положении в тогдашней Калининской области (Тверская область ныне), в Осташковском районе.
Надо сказать, я много чего узнал интересного об этих местах. Сам город Осташков, который находится на Селигере, распланирован, как Петербург. Улицы у него прямые, как в Ленинграде, проспекты пересекаются линиями, так и там то же самое. Городок был до революции достаточно культурным. Промышленность там была. Сейчас район больше сельскохозяйственный. Я ездил по колхозам, говорил со многими людьми. Их мнения о том, как должна меняться жизнь, были изложены в этой книге.
“Известия” становились чем дальше, тем более драчливыми. Конечно, до той отвязности, которую набирали яковлевские “Московские новости” или журнал “Огонёк” недавно правоверного слуги партаппаратчиков Коротича, дело не доходило. Но и у нас многие, ещё вчера холуйствующие перед партийной властью журналисты, причём почему-то особенно женщины, готовы были разорвать попустительствующих хозяев.
Ветер свободы не только продувал страницы, но и задирал уже подолы; о той нормальной осторожности, к которой я призывал в книге, они и слышать не хотели. Об осторожности в ремонте здания страны, чтобы не сносить всё дотла, а убрать ненужное, мешающее, тормозящее развитие, оставив лучшее. А оно было. Было в здравоохранении, науке, культуре, человеческих отношениях. Да и в промышленности тоже.
Недавно по интернету в очередной раз прокатилась волна изумления от пренебрежительных слов Путина в адрес советской промышленности. Говорил он это несколько лет назад, но народ снова и снова их показывает, удивляясь, негодуя, издеваясь. “Всё, что мы производили, — сказал он, — было никому не нужно, потому что наши галоши никто не покупал, кроме африканцев, которым надо по горячему песку ходить”.
Путин сказал это о товарах народного потребления, найдя между тем добрые слова об оборонной промышленности, но и с товарами народного потребления, прямо скажем, загнул. Почти 290 миллионов человек ходили, что ль, в набедренных повязках, как в Африке? Или в лаптях по асфальту? Ничего подобного! И одеты были, и обуты. Работала швейная промышленность. Обувная. Выпускалось множество товаров народного потребления. Не все на уровне западных аналогов, но были и такие, за которыми там, на Западе, гонялись. Цена ниже, а качество порой выше.
Я не говорю про советский эксклюзив: чёрная икра, лучшая водка. Было и промышленное производство. Зеркальные фотоаппараты, лучшие марки часов, которые, по отзывам иностранцев, котировались выше швейцарских. А советский вездеход “Нива”! За ним — невиданное дело для свободного рынка! — записывались в очередь. Преимущество “Нивы” перед хвалёными западными вседорожниками мы сами видели на наших просторах. Холодильники до последнего горбачёвского времени, когда мафия специально не пускала в Москву и крупные города составы с продовольствием, не пустовали. Выбор был не обильный, зато продукты — самые здоровые в мире: советские ГОСТы строго следили за этим. Не то, что сейчас: то и дело отравления. Да и холодильники выпускались, их было несколько наименований. Некоторые марки служили по 20-30 лет. У меня самого был такой, “Орск” назывался.
При этом я совсем не в восторге от организации дел с товарами народного
