ладошку, с плотвой, краснопёрками. Но вообще, скажем так, с детства я больше любил ловить, чем есть. Меня волновала эта страсть, когда поплавок вдруг качнётся, дёрнется и потом — раз! — уходит в глубину. Свой этот прут поднимаешь рывком, а там что-то в глубине бьётся...
В конце 50-х годов вдруг на Волге появилось большое количество судака. Мы стали ездить за судаком. Каждое утро чуть свет, даже ещё по темноте, вставали, кто-то друг за другом заходил, шли пешком торопливо на Волгу. Переезжали на полуостров Крит, проходили через местную деревню, потом дальше по берегу и располагались рыбачить. Но сначала надо было наловить малька. А вода ещё холодная, только-только рассветает. Тем не менее мы брали кусок марли, заходили в воду и вытаскивали мальков большое количество. Они трепыхались, бились в этой марле. Мы их в котелки. И готовились ловить.
А ловили так. У каждого было бамбуковое удилище с небольшой длины леской — метров пятнадцать: судак рано утром подходил близко к берегу, поскольку тут было много малька. На конце лески — грузило и крючок, на который за спинку цепляли малька. Ох, сколько же мы ловили этого судака! Ловили страстно, ловили охотно. Каждый выкладывал из своей камышовой кошёлки всё, что там было, и укладывал плотно рыбу, которую перед тем мы закапывали в прохладный, влажный песок.
Наконец, наступало время уходить домой. Кошёлки плотно забиты судаком, всё, что в них было: одежда, обувь, котелки — или надевалось, или привязывалось к поясу, а то и к жерди, которую продевали через ручки двух кошёлок. И начинался тяжкий путь. Раскалённый песок обжигал голые ступни — обуться было нельзя: сотрёшь ноги. Жара, тяжесть двух кошёлок — несём вдвоём. Идёшь и мысленно говоришь: ну, всё, чтобы я ещё завтра пошёл, да плевать я хотел на этого судака, пошёл он к чёрту! Так мы доходили до пристани, переезжали Волгу. Сначала раздавали лишнюю рыбу соседям. Потом начали торговать на рынке этим судаком. А поскольку я жил в центре, у матери было много знакомых, и мне уже лет 15-16, то приходилось вроде как маскироваться. Надвину соломенную шляпу на глаза и торгую.
Астраханскую рыбалку мы в какой-то мере открыли случайно. Страхов, который в Госплане курировал авиационную отрасль, иногда ездил на охоту со своими госплановскими людьми и с оборонщиками. Конечно, с нами ему было во сто крат интереснее, чем там стоять всё время навытяжку. Однажды он увидел в буклете Министерства обороны какое-то упоминание о рыболовной базе в Камызякском районе Астраханской области. Собравшись туда ехать, он пригласил Игоря Карпенко. Вдвоём они поехали на эту базу. Когда вернулись в Москву, Игорь начал рассказывать о рыбалке. Вообще что-то было необычное, там какие-то страшные рыбы, леску рвут в два счёта. Спиннингом они там ловили жерехов, судака. А на донку поставили, схватил кто- то, и они только потянули — раз! — и оборвалось всё.
Слушая эти рассказы, я догадался, в чём дело. Я же ведь сталинградец. Понял, что это сомы.
В следующий раз поехали на эту базу всей компанией. Её директор Георгий Васильевич Бочарников был любопытный мужик. Вообще все эти люди, они, как правило, очень умные, очень находчивые, пластичные, умеют разговаривать с людьми. Могут быть строгими, когда нужно — податливыми, способны многое рассказать, потому что знают тьму всяких историй. Впоследствии после его смерти эту базу унаследовал и стал ей владеть его сын Саша Бочарников. Мы ездили и к нему.
Сначала надо сказать, какой мы увидели дельту Волги. Волга разбивалась на несколько крупных рукавов, каждый из которых, в свою очередь, растекался несколькими речками. А эти речки, в свою очередь, разливались на ещё более мелкие речушки. И вся эта водная сеть уходила в море, образуя безграничные просторы. По-местному — “раскаты”. Вообще говоря, местные названия интересные. Например, лодка-плоскодонка — это кулас. Лысуха, или водяная курочка, называется там кашкалдак. Небольшая, заросшая, как правило, камышом часть водной глади — култук. Омуты на речках — котлы.
И вот мы приехали на эту базу. Она стояла на стыке двух речек. Более крупная шириной, может быть, метров 8-10, и рядом в неё же впадала речушка где-то метра три, четыре, пять, но тоже быстрая, тоже глубокая. Место поразило нас обилием рыбы с первого раза. Пока мы ждали егерей, которые заправляли бензином моторки, Игорь стоял на краю помоста и забрасывал удочку. Я подошёл. Он выдёргивает большую, граммов на 300-400 краснопёрку. Вполголоса говорит: “Шестьдесят восемь...” Снова забрасывает удочку и через пару секунд вытаскивает следующую, такую же краснопёрку: “Шестьдесят девять...” Увидев меня, с удивлённой улыбкой говорит: “Это не Подмосковье наше. Здесь рыбацкий рай”.
Надо сказать, как мы вообще ездили туда. Перед началом подписки все газеты и журналы проводили встречи с читателями. Это чтобы привлечь людей к своему изданию. “Известия” не отличались от других. Только журналисты ездили в разные места. А мы застолбили себе Астрахань. Мы встречались там с первым секретарём обкома партии, но в основном контактировали с председателем облисполкома. Нам подбирали коллективы, где мы должны выступать с рассказом о газете. Должен заметить, что встречи эти были интересные.
Выступали в основном мы с Надеиным, как самые говорливые. Игорь Карпенко был сдержан, Том Фетисов — не оратор, Страхов не имел к газете никакого отношения. Правда, был ещё один интересный рассказчик — Ашраф Ахметзянов. И, если Надеин говорил о газете в целом, я как собкор — о Казахстане, то тема Ашрафа в это время волновала многих. Он приехал из Ирана, где свершилась “исламская революция”, и всё происходящее там очень интересовало астраханцев — ведь Иран был на другой стороне Каспийского моря, в ту пору внутреннего советского “озера”. А события у южного соседа происходили драматические. Ашраф рассказывал, как в стране громили всё, связанное с американцами, ибо шах Реза Пехлеви был поклонником США. Весь образ жизни менялся в соответствии с воинствующим исламом и шариатскими судами. Ашраф говорил, что даже туалеты перестраивали на другой манер: нельзя было задом сидеть к Мекке.
Особенно бурно реагировали люди в коллективах, куда мы приходили, на рассказы Ашрафа о бесправии женщин в соответствии с новыми мусульманскими законами. “Теперь, — говорил Ахметзянов, — мужчина может очень легко развестись с женой. Он должен повернуться три раза (Ашраф показывал, как это сделать) и сказать: “Я свободен. Я свободен. Я свободен”, — после чего женщину выгоняли из дома. С собой она могла взять только-то, что на ней было надето. Поэтому женщины ходили,
